Могикане Парижа, стр. 154
Кассандр. Неужели ты сомневаешься в чистоте моей единственной дочери?
Джилль. Да не то что сомневаюсь, черт возьми!
Кассандр. Что это значит?
Джилль. А то, что я все знаю, старый ты дурак!
Кассандр. Ну, так и я же все знаю, молодой ты интриган!
Джилль. Что же такое вы знаете?
Кассандр. Нечего тебе прикидываться! Я ведь знаю, что тетка-то тебе ни шиша не оставила.
Джилль. А у вашей дочки Изабеллы есть три сынка, и самый младший внучек, Вениаминчик, поправляется.
Кассандр. Что? Ему лучше?
Джилль. Гораздо лучше! И я очень рад, что могу сообщить вам эту приятную новость.
Кассандр. А кто тебе это сказал?
Джилль. Я сам вот в этом письме вычитал. А вы как узнали, что тетка моя умерла?
Кассандр. Вот из этого письма.
Джилль. Отдайте мне мое письмо, а я отдам вам ваше.
Кассандр. Что же? Это дело справедливое! Бери.
Джилль. Пожалуйте и сами получите.
Кассандр (берет письмо и читает).
Джилль (делает то же самое).
В этом месте интерес, возбужденный представлением, в публике достиг высших пределов. Перед балаганом стало до того тихо, что слышно было только дыхание зрителей.
Все чувствовали, что сейчас наступит развязка, и люди в плащах ожидали ее с видимым нетерпением.
Между тем актеры читали свои письма и обменивались яростными взглядами.
Наконец Кассандр заговорил первым.
Дочитал ты? – спросил он.
Джилль. Да. А вы?
Кассандр. И ятоже.
Джилль. Теперь, значит, вы понимаете, почему я никогда вашим зятем не буду?
Кассандр. Значит, и ты теперь понимаешь, почему я тебе мою дочку не отдам?
Джилль. Ну, а я после этого у вас и служить не хочу.
Кассандр. И отлично! Я поеду к своему зятю, а так как у него есть уже лакей, то второго туда и везти незачем. Пойми, я тебя не выгоняю, Джилль, а просто я тебе отказываю.
Джилль. И ничего мне не дадите?
Кассандр. Ну, если хочешь, могу проронить о тебе слезу сожаления.
Джилль. Да это уж дело известное! Если прислугу отпускают, так ведь не с пустыми же руками.
Кассандр. Ну, да, ну, да! Вот и я тебя отпускаю со всяким уважением к твоим достоинствам.
Джилль. И вам не стыдно, старый вы скряга, что вы заставили меня потерять чуть не полдня, слушая ваши глупости?
Кассандр. Верно, верно, Джилль. Ты мне напомнил одно правило.
Джилль. Это какое же?
Кассандр. Что всякий труд требует вознаграждения.
Джилль. В том-то и дело, сударь!
Кассандр. Есть у тебя мелочь на сдачу?
Джилль. Никак-с нет.
Кассандр (заходит ему за спину и дает ему пинка). Так на, получай сполна!
На этом представление было закончено, и Кассандр уже почтительно раскланивался с публикой. Но в эту минуту Джилль тоже забежал ему за спину и дал ему такого пинка, что тот полетел в толпу зрителей.
– Ну, уж нет, сударь, так нельзя! – вскричал он. – Долг ведь платежом красен!
Кассандр совершенно растерялся от удивления, вскочил и начал искать глазами Джилля, но тот уже исчез.
Толпа зашевелилась. Люди в плащах перешептывались между собою.
– Дал сдачи, дал сдачи! – говорили они друг другу.
Они выбрались из толпы и, проходя мимо разных групп, тихо говорили: «Сегодня вечером, сегодня вечером».
Эти слова, как электрическая искра, пронеслись вдоль бульваров. Между тем люди в плащах направлялись по улицам Тампль, Сен-Мартен, Сен-Дени и Пуассоньер к Сене с таким видом, как будто спешили к заранее условленному месту.
VII. Таинственный дом
Было восемь часов вечера. На померкшем небе загорались звезды.
В воздухе царила та живительная весенняя свежесть, которая порождает в человеке подъем и духовной, и физической жизни. Такие вечера всегда манят под открытое небо.
Оказалось, что и в Париже были люди, не способные превозмочь этого обаяния весенней природы. По улице Порт взад и вперед расхаживал человек, закутанный в темно-коричневый плащ. При встречах с прохожими он ловко исчезал в подворотнях или за углами домов.
В нескольких шагах от улицы Говорящего ручья и близ переулка де Винь стоял невысокий одноэтажный домик с одной дверью и единственным окном. Очень вероятно, что в нем были и другие двери и другие окна, но с улицы их не было видно.
Проходя мимо этого дома, таинственный человек приостанавливался, оглядывал его и снова возвращался к улице Роллен и, встретясь с таким же таинственным прохожим, который, по-видимому, тоже невинно наслаждался прелестями весенней ночи, произносил только одно слово: «Ничего».
Таинственный прохожий, не останавливаясь, продолжал идти вверх по улице Пост, а он сам продолжал спускаться по ней.
Этот второй незнакомец, поравнявшись с маленьким домиком, так же оглядывал его, прислушиваясь, сворачивал на улицу Говорящего ручья, встречал там третьего прохожего и так же негромко произносил все то же слово:
– Ничего!
После этого он продолжал идти дальше, а только что встреченный им человек, в свою очередь, направлялся к маленькому домику, так же оглядывал его и, дойдя до угла улицы Ульм, встречался с четвертым человеком и так же мимоходом говорил ему:
– Ничего!
Этот четвертый, не останавливаясь, проходил мимо него, вниз по улице Пост, взглядывал на таинственный домик, как делали это и его предшественники, и направлялся к колледжу Роллен, где встречался с первым из прогуливающихся и так же говорил ему то же таинственное «ничего», которое тот впервые произнес, встретясь с первым из таинственных прохожих. Так продолжалась эта ходьба около получаса. Наконец человек в коричневом плаще, увидев двоих мужчин, шедших вместе, стал спускаться по улице Пост, громко насвистывая каватину из «Джоконды». Этот мотив был в то время очень в моде. Четыре остальные участника таинственного расхаживания подхватили его вполголоса.
Между тем двое мужчин, замеченных ими, подошли к таинственному домику, остановились перед ним и принялись тихо разговаривать.
Через несколько минут к ним подошли еще четверо в коричневых плащах.
Более высокий из двоих, пришедших раньше, пожал каждому из них руку, произнося первую половину самаритянского слова «ламма». Они отвечали ему рукопожатием и произносили последний слог «мма!». После этого он достал ключ от двери маленького домика, отпер ее, впустил пятерых товарищей, зорко оглянулся по сторонам улицы, вошел сам, и дверь затворилась.
Еще слышен был шум запиравшегося изнутри замка, как первый и второй из таинственных любителей ночной прохлады снова встретились перед домиком и вполголоса обменялись словом:
– Шесть!
После этого каждый из них продолжал идти в свою сторону, по-прежнему встречая таинственных прохожих, которым на этот раз повторяли одно и то же слово: «Шесть!»
Через несколько минут перед домом остановилось еще четверо незнакомцев, которые тотчас же осторожно вошли в него. Прогуливающиеся люди, встречаясь после этого между собою, произносили:
– Десять.
Таким образом, от половины девятого до половины одиннадцатого пятеро таинственных наблюдателей насчитали, что в маленький домик вошло шестьдесят человек, которые являлись по двое, по трое и даже вчетвером.
В одиннадцать часов без четверти один из них стал опять насвистывать арию из «Джоконды». Едва он воспроизвел несколько тактов, как из переулка де Винь к нему подошел какой-то человек и спросил:
– Сколько?
– Шестьдесят! – ответили в один голос все подоспевшие к нему пять наблюдателей.
– Хорошо.
Он отступил на шаг и, стоя в позе генерала, производящего смотр своей армии, негромко произнес:
– Слушайте все!
Остальные стали перед ним в ряд.
– Папильон пусть станет позади дома, – продолжал начальник. – Карманьоль будет наблюдать справа, а Воль-о-Ван – слева. Лонг-Авуан и остальные останутся со мною. Хорошо ли вы осмотрели все кругом?
– Хорошо! – ответили подчиненные в один голос.
– А вооружены вы надлежащим образом?