Лишь небеса знают, стр. 19

— Я уже стала думать, что мы никогда не вернемся домой, — вздохнула она.

— Элизабет, я ведь сказал, что мерзавцы украли у меня чертежи и я должен получить их обратно.

— Вы в своем уме, Тэвис? Сначала мы мчались за парусником, затем сражались с военным кораблем… Вы что, намерены теперь в одиночку сразиться с Югом? — Она безнадежно махнула рукой.

— Я буду следовать за ними до тех пор, пока они не войдут в порт.

— И что дальше? Сразитесь с эскадрой?

— Они взяли то, что принадлежит мне, и я намерен вернуть это обратно, пускай и придется сразиться с пятью штатами.

— О, вот это да! Невероятно! Оказывается, я много лет была влюблена в совершенно ненормального человека.

— Влюблены, говорите?

— Будьте уверены. И не делайте такого изумленного лица.

На следующее утро фрегат затерялся в густом тумане и исчез. Они плыли вслепую, а когда просветлело, не увидели ни одного корабля, но зато на горизонте появилась узкая коричневая полоска суши. Тэвис тут же взял подзорную трубу.

— Мы приближаемся к побережью Вирджинии, и, если я не ошибаюсь, это Норфолк.

— Вы видите фрегат или парусник?

— Нет, они, возможно, и причаливали здесь, но потом ушли в тумане еще дальше к югу.

Элизабет услышала разочарование в его голосе, но почему-то ей в голову не приходили сейчас слова утешения. Ругая себя за это, она только сказала:

— Я сочувствую вам. Представляю себе, что вы сейчас ощущаете.

— Вам, наверное, трудно представить себе, что значит потерять то, чему ты посвятил жизнь, — горько ответил он, не глядя на нее.

Она подумала о том, как давно и безнадежно любит его, и, сама не зная почему, произнесла:

— Вы ошибаетесь. Знаю. Лучше, чем вы.

Они стояли молча, думая каждый о своей потере и не ища успокоения один у другого. Наконец Элизабет первая нарушила тишину, спросив:

— Что теперь?

— Мы зайдем в порт, и я попробую выяснить, что смогу.

Лишь к вечеру они добрались до Норфолкской гавани, и, как и говорил Тэвис, здесь не оказалось ни фрегата, ни парусника. Не переставая досадовать на невезенье, Тэвис попросил Элизабет оставаться на борту, пообещав скоро вернуться.

Когда Тэвис вернулся в порт, Элизабет ждала его возле нагруженного припасами ялика.

— Не ворчите, — сказала она, — я уже дважды отвозила груз на борт.

— Одно из двух — вы либо задумали долгое путешествие, либо у вас непомерный аппетит, — пробурчал Тэвис, залезая в лодку и отодвигая жестяную банку с крекером, чтобы сесть.

— Я люблю хорошенько ко всему приготовиться.

— А вы написали своим?

— Почтового служащего не оказалось на месте, и я оставила письмо у хозяина лавки.

Они переправились на "Безумную мечту" и подняли груз.

— Я подниму паруса, а вы спуститесь вниз и приготовьте чего-нибудь поесть, — сказал Тэвис.

Элизабет посмотрела на темнеющий горизонт, и ей стало не по себе. Было очень тихо — только вода плескалась за бортом, и вдалеке кричали чайки. Она молча пошла вниз.

Открыв дверь каюты, Элизабет остановилась. Внутри было темно и сыро, и она с тоской подумала о доме. Наверное, родные сходят с ума, дай бог, чтобы они получили ее письмо. Она зажгла масляный фитиль, хотя и знала, что помещение от него наполнится едким дымом. После того как Стивен отдраил как следует стены и палубу, а Мэт до блеска отполировал медную обшивку, здесь стало уютно. Элизабет подумала о Салли и Мэг, вспомнив, что обещала помочь Салли по алгебре и научить Мэг варить варенье из розовых лепестков.

Сняв жакет, Элизабет разобрала купленное продовольствие, нарезала хлеб, сыр, колбасу, сделала сандвич для Тэвиса и отнесла наверх вместе с кружкой воды.

Серо-голубые глаза Тэвиса смотрели на нее с откровенным восхищением. От неожиданности Элизабет ощутила неловкость. Она попыталась улыбнуться, но уголки ее губ задрожали от напряжения. Их соединила какая-то невидимая нить, и оба они понимали, что, независимо от того, как сложится дальнейшая жизнь, прежние отношения невозможны.

Господи! Как же это все случилось? Всего несколько дней назад она мирно спала в каюте своего шлюпа в Нантакетской гавани, а сейчас ее отделяют от дома многие мили, она одна посреди океана с мужчиной, которого любит всю жизнь, но, как оказалось, совсем не знает.

Но чем больше она думала об этом, тем яснее ей становилось, что она плохо знала Тэвиса и себя. Скорее всего Тэвис не изменился, — просто она перестала смотреть на него глазами влюбленной девчонки. Может быть, и он почувствовал это?

Тэвис одной рукой взял у Элизабет чашку, другой задержал ее руку в своей.

— Вы боитесь меня? — тихо спросил он.

— Я не боюсь… вас, — неуверенно проговорила она, не отрывая взгляда от его руки, чтобы не смотреть на Тэвиса.

— Тогда чего же?

— Ничего.

— Я вам не верю, — ответил он мягко, — ни капельки. Идите сюда, — добавил он, потянув ее к себе.

— Зачем?

Тэвис поднес ее пальцы к своим губам, затем повернул ладонь кверху и поцеловал.

— Неужели вы действительно хотите, чтобы я объяснил? — спросил он и, так как она не отвечала, добавил: — Ну посмотрите хотя бы на меня!

— Не могу. Я чувствую себя дурой.

— Почему?

— Знаете, — начала она, тщательно выбирая слова, — большую часть моей жизни мне внушали, и вполне успешно, что я должна чувствовать стыд. У меня есть отец, который много для меня значит, и шестеро старших братьев, так что редкий день проходил без того, чтобы я не услышала: "Лиззи, неужели тебе не стыдно!"

— И вам становилось стыдно?

— Насколько это возможно в столь юном возрасте. Я всегда понимала, что отцу со мной трудно и что братья и так проявляют неслыханное терпение.

— А теперь скажите, чего вы стыдитесь сейчас, — спросил Тэвис, улыбнувшись.

— Сейчас? — Элизабет пожала плечами. — Наверное, прошлого. Детских выходок, бесчисленных дурацких поступков, но больше всего меня смущает то, что вас интересуют мои чувства, хотя вы, насколько я понимаю, до сих пор считаете меня глупой, восторженной девчонкой.

Искренность, с какой она произнесла эти слова, восхитила Тэвиса. Ее всегда отличала поразительная способность открыто высказывать мысли и не скрывать чувства. Об этой ее прекрасной черте знали все в Нантакете, не исключая и Тэвиса.

— А если я скажу, что отношусь к вам теперь иначе? Если скажу, что вижу перед собой красивую и желанную женщину? Что тогда?

Изумленная, Элизабет чувствовала, с какой откровенной жадностью он рассматривает ее.

— Ничего, — еле слышно сказала она. — Вы ничего, ничего не сможете изменить.

— Но я могу попытаться, — ответил Тэвис, беря ее за другую руку и притягивая к себе, — конечно же, могу.

Элизабет еще яснее увидела себя маленькой глупой девочкой. Вырвавшись, она побежала вниз по ступенькам.

— Элизабет, — позвал он, но было поздно.

Внизу, закрыв ладонями лицо, она шептала:

— Я все равно люблю его… еще сильнее и глубже, чем прежде, и это дает ему такую власть надо мной, что делается страшно…

Она не знала, сколько времени проспала, но проснуться ее заставил сильный толчок, через считанные секунды Элизабет уже лежала на полу. Над головой у нее с силой раскачивалась масляная лампа. С минуту она оглядывалась, отгоняя сонную одурь, и вдруг вспомнила, где находится. Все вокруг пришло в движение, начался сильный ветер. Шлюп подбрасывало на каждой волне, словно он вступил в единоборство с морем. Необходимо было собраться с мыслями и решить, что делать.

Краешек света виднелся над ступеньками, и Элизабет не могла сообразить, было ли раннее утро или стало темно из-за бури. Она побежала наверх, чувствуя, как в лицо ей с силой летят брызги. На мокрой палубе на нее обрушился ливень. Мачты со скрипом кренились, когда шлюп раскачивало из стороны в сторону. Прикрывая глаза ладонью, она с трудом разглядела у штурвала темный силуэт Тэвиса.