Только не дворецкий, стр. 169

После развода с первым мужем Агата Кристи отправилась путешествовать на Восток и участвовала в качестве гостя в археологической экспедиции сэра Леонарда Вулли, который раскапывал шумерский город Ур (эта поездка послужила материалом для романа «Убийство в Месопотамии»). Там она познакомилась с ассистентом Вулли Максом Маллоуэном и очень скоро вышла за него замуж. Маллоуэн впоследствии и сам стал одним из ведущих специалистов по ближневосточной археологии. Его заслуги перед наукой были отмечены избранием в члены оксфордского колледжа Олл-Соулз и рыцарским званием — редкий случай, когда муж и жена стали сэром и кавалерственной дамой за независимые заслуги.

Агата Кристи часто ездила в экспедиции вместе с мужем и помогала на раскопках; об этом она написала небольшую книжку воспоминаний «Скажи, как ты живешь» (1946). В 1944 г. она опубликовала свой единственный детектив, действие которого происходит не в XX веке, — это роман «Смерть приходит в конце», посвященный загадочным убийствам в доме египетского жреца Имхотепа. Сюжет детектива основан на «папирусах Хеканахта» — подлинных древнеегипетских письмах XX века до н. э.

Межвоенная эпоха была отмечена многими археологическими и филологическими достижениями: супруги Мэри и Луис Лики работали в ущелье Олдувай в Восточной Африке, все глубже проникая в тайну происхождения человека; сэр Фредерик Кэньон изучал древневосточные папирусы и толковал их связь с Библией; сэр Артур Эванс продолжал разрабатывать свою теорию минойской цивилизации с центром на Крите (после Второй мировой войны молодой архитектор и филолог-самоучка Майкл Вентрис частично ее опровергнет); Михаил Иванович Ростовцев возглавлял экспедиции Йельского университета на раскопках уникального города Дура-Европос в сирийской пустыне; британский подданный Аурел Стейн, по происхождению — венгерский еврей, обнаружил в глубинах Восточной Азии следы исчезнувшего индоевропейского народа, условно названного тохарами; В. Гордон Чайлд изучал шотландское местечко Скара-Брей — лучше всего сохранившееся неолитическое поселение в Европе. Но самое большое впечатление на публику произвела все-таки гробница Тутанхамона.

А. АЗОВ, А. БОРИСЕНКО

МЕДИЦИНА

Медицинская среда не устает производить на свет писателей, в том числе — работающих в детективном жанре. Врачом-офтальмологом был Артур Конан Дойл — и его Шерлок Холмс создан по образу университетского преподавателя Конан Дойла, доктора Джозефа Белла.

Из писателей, вошедших в нашу антологию, врачами были Остин Фримен, Дэвид Винзер и Джозефина Белл.

Герои их тоже зачастую врачи: у Фримена это доктор Торндайк, у Белл — доктор Дэвид Уинтрингем. Врач Роберт Юстас прославился как соавтор и консультант: он сотрудничал с такими выдающимися авторами, как Л. Т. Мид, Эдгар Джепсон и Дороти Сэйерс. Агата Кристи почерпнула немало полезной информации о лекарствах и ядах, работая в провизорской во время Первой мировой войны.

Любопытно, что практически все медицинские манипуляции, о которых мы читаем в книгах того периода, происходят дома у пациента (исключение составляют некоторые произведения Джозефины Белл). Дело в том, что в Англии среди всех сословий закрепилось стойкое недоверие к больнице — считалось, что там тебя либо обдерут как липку, либо угробят. А может быть, и то и другое. Рассказ Джозефины Белл, вошедший в этот сборник, только подтверждает опасения такого рода.

В XIX веке медицина совершила резкий рывок вперед — можно даже сказать, родилась заново. У Артура Конан Дойла есть рассказ «Отстал от века» (Behind the Times), в котором действует старик врач, чья молодость пришлась еще на первую половину столетия: по его взглядам видно, как быстро развивалась медицина и как далеко она шагнула за время жизни одного человека. Для этого старика врача медицина — скорее милосердное искусство, чем наука: он кое-как смирился с вакцинацией (которая стала активно внедряться в начале XIX века), недоверчиво относится к простейшим диагностическим инструментам (например, к появившемуся в 1810-х гг. стетоскопу), опасается хлороформного наркоза (вошедшего в медицинскую практику на рубеже 1840-1850-х гг.) и не верит ни в эволюционную теорию Дарвина (первое издание «Происхождения видов…» вышло в 1859 г.), ни в микробную теорию заразных болезней (достижение 1860-1870-х гг.).

Наркоз и учение о микробной природе инфекционных болезней — это, пожалуй, самые важные медицинские открытия XIX века: благодаря им далеко вперед продвинулась хирургия. Наркоз дал хирургу возможность выполнять обширные полостные операции, не опасаясь погубить больного болевым шоком, а учение о микробах и сопутствующее ему учение о профилактике заражения операционных ран — асептика и антисептика — резко снизили смертность от послеоперационных нагноений. Другой крупнейший теоретический прорыв века: клеточная теория Шванна и Шлейдена и приложение ее к медицине Рудольфом Вирховом — навсегда изменил облик патологоанатома, который с тех пор стал неразлучен с микроскопом и превратился в главного эксперта по механизмам развития болезней.

Добавим сюда перетряску медицинского образования в XIX веке, после чего оно приняло вполне современный вид; добавим происшедшее на рубеже веков открытие рентгеновских лучей и групп крови, добавим сформировавшуюся психиатрию и неврологию — и вот сложившаяся к началу межвоенной эпохи медицина становится уже совсем похожа на современную. Хирургия, конечно, по своим возможностям стоит далеко впереди — настолько, что самые смелые мечты о пересадке органов уже начинают казаться не столь отдаленными от действительности. Терапия медленно ее догоняет, обогащаясь все более и более эффективными лекарствами. Правда, общественное положение терапевта оставалось по старинке выше, чем у хирурга: он ведь, по устоявшемуся мнению, работает головой, а хирург — руками; но об этом впереди.

Межвоенный период, в свою очередь, обогатил медицину несколькими важными достижениями. В начале двадцатых был открыт инсулин и появилась возможность лечить сахарный диабет первого типа, прежде убивавший больных детей за один-два года. Резонанс этого открытия был настолько велик, что уже в 1923 г. канадца Фредрика Бантинга и шотландца Джона Маклауда наградили за него Нобелевской премией. Кроме того, в межвоенные годы произошла настоящая революция в борьбе с инфекционными заболеваниями. Еще до Первой мировой появился первый эффективный противосифилитический препарат — сальварсан, и если в литературе XIX века попадаются персонажи с поздней стадией сифилиса: у Конан Дойла в рассказе «Третье поколение» (The Third Generation) это молодой баронет с врожденным сифилисом, у Киплинга в рассказе «Бабья погибель» (Love-o’-Women) — солдат со спинной сухоткой, то есть третичным сифилисом, у Ибсена такие персонажи встречаются в нескольких пьесах, — то теперь такие больные практически исчезают из литературы: сифилис вылечивают на ранних стадиях (пожалуй, самое яркое исключение — Адриан Леверкюн в «Докторе Фаустусе» Томаса Манна). В 1928 г. шотландец Александр Флеминг открыл пенициллин — чрезвычайно эффективный на то время антибактериальный препарат, массовое производство которого удалось наладить лишь к началу 1940-х. А в 1930-х появились другие противомикробные средства — сульфаниламиды. Таким образом, врачи получили мощное оружие для борьбы с пневмониями, менингитами, туберкулезом, родильной горячкой (послеродовым сепсисом) и другими смертельно опасными заболеваниями, а позднее, во время Второй мировой войны, — и с гнойными раневыми инфекциями.