Только не дворецкий, стр. 147

БОЛЬШИНСТВО книг, опубликованных под псевдонимом Энтони Гилберт, — это похождения адвоката-сыщика Артура Крука, которого она придумала в 1936 году. Неряшливый, тучный, любитель выпить, он к тому же носит фамилию, которую можно понять как «мошенник». Такой образ во многом противопоставлен популярной в те годы фигуре детектива-джентльмена вроде лорда Питера Уимзи. Однако, несмотря на неказистую внешность, Крук оказывается и способным сыщиком, и честным человеком. Кроме того, писательница любила прием «детектива наизнанку», когда имя преступника читатель узнает сразу. А рассказ, который вы прочитаете сейчас, тоже не вполне стандартный — хотя бы потому, что в нем нет героя-сыщика.

© Anthony Gilbert, 1950

© И. Мокин, перевод на русский язык и вступление, 2011

ЭНТОНИ ГИЛБЕРТ

Черный — цвет невинности

Как только я увидела эту девчонку, Джойс Харт, я сразу почуяла — быть беде; правда, и подумать не могла, что все обернется вот так. Она проникла в дом хитростью и до последнего только и делала, что хитрила. Появилась из ниоткуда — и хоть бы кто меня предупредил, а ведь я уже больше дюжины лет как сиделка, и по совместительству компаньонка, в доме Лейтонов, и вы понимаете, что меня просто нельзя было не поставить в известность. Но такая уж была миссис Лейтон. Сколько я для нее сделала — и что же: ни доверия, ни понимания. Наверно, нужно пояснить: меня зовут Рита Хендерсон, мне сорок семь лет, я сиделка. Вообще-то я нанялась ухаживать за Стивеном Лейтоном во время его последней болезни; никогда не встречала более вздорного и неуживчивого пациента. А какой он был жадный! Если бы не характер, он бы, может, и остался жив. И доктор и я запрещали ему вставать с постели, но стоило мне отвернуться, он всякий раз крался к окну на лестнице — должно быть, чтобы проверить, не сорвал ли кто розу с клумбы или не выдернул травинку из его драгоценного газона, пока хозяин лежит больной.

И вот однажды… ну да, потом на дознании решили, что у него закружилась голова и он выпал из окна, а я всегда говорила, к этим окнам и так-то подходить страшно. Я услышала переполох и сразу бросилась по лестнице наверх, а там миссис Лейтон в истерике и Паркер — здешний дворецкий, мы с ним неплохо ладим — говорит ей, что она ни в чем не виновата и уже не могла бы его спасти. Паркер сказал, что как раз поднялся на лестничную площадку, когда это произошло, и все видел. Ей эти его слова пришлись очень кстати, ведь вы понимаете, какие начинаются слухи, если некий склочный старик выпадает из окна, разбивается насмерть и оставляет вдове шестьдесят тысяч фунтов.

После похорон миссис Лейтон была так подавлена, что я предложила побыть при ней некоторое время; она сказала, что я могу остаться ненадолго. Но за повседневными мелочами время бежит быстро, и когда у нас объявилась мисс Джойс Харт, я служила в доме уже двенадцать лет.

Никогда в жизни я так не удивлялась, как в тот день, когда миссис Лейтон приехала домой с незнакомой девушкой. До сих пор не понимаю, как моя почтенная хозяйка умудрилась подать объявление в газету — «Вдова ищет молодую общительную компаньонку», — получить ответ и нанять девицу, а я ничего и не заподозрила. Впрочем, не только эта Джойс Харт имела привычку хитрить.

— Это Джойс Харт, — говорит моя миссис Л., а сама и бровью не ведет. — Она будет моей компаньонкой, так что у вас останется больше свободного времени.

— Так я вроде не жалуюсь, — возразила я, но она ничего не ответила, только улыбнулась.

Я могла бы еще поспорить, но промолчала. Место у меня хорошее, если посмотреть; какой бы там ни был наш старик, а сама миссис Лейтон никогда не скупилась. Каждый год повышала нам с Паркером жалованье, а если было нужно что-то еще, покупала — конечно, в разумных пределах. Не забывайте, она была нам многим обязана: все-таки у нее имелись некоторые странности, если не сказать больше. К тому же если бы не мы, она бы уже давно сидела за решеткой.

Поначалу я не волновалась. У нас и раньше бывали молодые слуги, но долго они не задерживались. Спросите меня — а что им за интерес? Хозяйка — пожилая больная женщина, да и мы с Паркером тоже не первой молодости, так сказать. Зато служба спокойная, и мы знали, что и после смерти нашей миссис без средств не останемся, а когда тебе за сорок, о таких вещах забывать не стоит.

Девчонка оказалась красотка, каких поискать, — а это само по себе подозрительно. Не верю я этим медоточивым девицам с серебристым голоском. Как вы думаете, зачем таким наниматься в дома вроде нашего? Вот-вот.

— У нас очень размеренная жизнь, вот увидите, — предупредила я ее в первый же вечер. — Совсем ничего не происходит.

— Как раз это мне по душе, — ответила она.

— А где вы до нас работали? — спросила я.

Выяснилось, что она жила у тетушки в Эдинбурге, а недавно старушка умерла, и девица отправилась на юг, искать место.

— Наверно, вам будет не хватать ваших друзей, — предположила я. — Отсюда в Эдинбург просто так не съездишь.

Но она ответила, что у нее никого нет, и это тоже было подозрительно.

Не знаю уж, как она умела ухаживать за больными — в этом доме ничего такого делать не приходилось, — но карту свою разыграла прекрасно. И полутора месяцев не прошло, а наша миссис у нее уже чуть ли не из рук ела. Джойс то, Джойс се — мне уже тошно было слышать ее имя.

И это еще цветочки; к лету стало совсем плохо. В первый раз за все время миссис Лейтон решила снять на лето домик в деревне. Это ее девчонка подбила, конечно, чтобы увезти подальше от друзей. Она даже предложила сама отвезти миссис Л. на машине — представьте себе, она и водить умеет, — и миссис Лейтон впервые за много лет велела выкатить машину из гаража.

А нам с Паркером, представьте себе, предложила ехать поездом. Дом оказался в какой-то глухой деревне, и когда мы добрались, миссис Лейтон уже распорядилась, чтобы девчонка спала в гардеробной при ее спальне, а мне велела спать в комнате на другом конце дома, будто я простая горничная.

— Это слишком большая ответственность для Джойс, — возражала я. — Вдруг у вас ночью случится приступ?

— Вы спите всего в двух шагах отсюда, — ответила миссис Лейтон. — К тому же я приступам не подвержена.

Когда я приехала, они уже расположились, так что спорить было бесполезно. Я даже стала гадать, скоро ли хозяйка скажет, что сиделка ей больше не нужна, но когда я поделилась сомнениями с Паркером, он только рассмеялся.

— Нам не о чем беспокоиться после двенадцати лет службы, — ответил он. — И потом, эта девица, может, и не задержится у нас. Остальные ведь быстро уходили.

Тут он был прав. Миссис Лейтон обычно укоряла меня, что я не помогаю им освоиться, но дом вроде нашего — не место для молодых женщин. Я мысленно соглашалась с Паркером, но сил моих не было смотреть, как бессовестная девка веревки вьет из нашей хозяйки. Конечно же, любой человек в здравом уме сразу бы раскусил эту Джойс. Впрочем, как я уже сказала, свою роль она знала твердо.

— Скажите, вы не играли в театре? — спросила я ее как-то раз. — Или ваша тетушка была против?

Она тут же перевела разговор на что-то еще. Про тетю она говорить не желала, а однажды миссис Лейтон услышала, как я спрашиваю, и заметила: «Не надо беспокоить Джойс расспросами о ее прошлом. Живя в Эдинбурге, она много страдала, и я стараюсь помочь ей прийти в себя».

И правда, она старалась как могла. Обращалась с девчонкой так, как будто та ее дочка.

Чем больше я задумывалась обо всем этом, тем больше находила подозрительного, но вдруг вспомнила, что один мой кузен работает в Эдинбурге в газете, и написала ему, не может ли он сообщить мне что-нибудь о девушке по имени Джойс Харт. Ответа я ждала целых три недели, но когда он пришел, поняла, что ждать стоило. Похоже, ее тетя, мисс Бенсон, тоже была богатая женщина со странностями, а умерла она внезапно, от передозировки снотворного. Полиция взялась расследовать дело и, как писал мой кузен, «до суда не дошло только потому, что ее наверняка бы отпустили „за отсутствием доказательств“. По завещанию тетки девица ничего не получала, хотя и не могла доказать, что знала об этом заранее. В любом случае шума поднялось много, и она уехала из Эдинбурга сразу после похорон».