Остров Русь (сборник), стр. 53

И закипела кровавая сеча!

С первого же удара о голову Змея у Ильи сломалась булава. Тогда он ловко выхватил кого-то из полчищ несметных и привычно стал молотить супротивничков им, приговаривая:

— Ах и крепкий татарин, не ломается! Не ломается да не сгинается! ^{57}

— Я не татарин, я печенег! — орал несчастный.

— А то не твое собачье дело. Повелю — так и китайцем будешь! — между делом ответил Илья.

Добрыня сражался мечом булатным. Как махнет — так улочка, размахнется — микрорайон. Следом ехал Алеша и ловко топтал конем упавших. Временами он стрелял вперед из лука каленой стрелой, приговаривая:

— На кого упадет, тому водить.

А Иван-дурак носился по всему полю, мотая булавой. Вспомнив наказы отцовские, он бил с размаху и был приятно удивлен эффектом.

В пылу боя он с упоением наблюдал отдельные его моменты. Вон Емеля ужом крутится меж печенегами, обчищая их карманы. Вон Илья колотит Змея по голове шапкой, наполненной землей греческой. И где достал, непонятно. Вон Добрынюшка следующий квартал расчищает. Вон Алешенька молодецким посвистом супостатов пугает. Вон на лихом коне поп Гапон удирает, а в поводу у него — ломовая лошадь, к которой Алена Соловьинишна привязана… Гапон?! Иван бросился было следом, но жаркая сеча помешала ему поймать предателя. Зато он успел заметить отрытый в сторонке окоп полного профиля, из которого глазели на происходящее несколько боянов во главе с директором. Один записывал что-то на грамотку, другой меланхолично мурлыкал веселый мотивчик. За их спинами подпрыгивал зеленоволосый боян, размахивая саблей, но в бой не вступая.

В скором времени полчища стали сметными. Потом весьма умеренными. А затем и последние остатки печенегов бросились удирать. Друзья съехались и утерли со лбов трудовой пот.

— Убил Змея-то? — ревниво поинтересовался у Ильи Алеша.

— Как всегда, — важно ответил Муромец, отбрасывая печенега, которым дрался сегодня. Добрыня на лету поймал ворога и привязал его к седлу, приговаривая:

— А не думай, тать, что легко отделался, ты пойдешь к нам в полон, пойдешь пленничком!

— На фига он нам нужен, печенежина? Али выкуп за него дадут богатенький? — поинтересовался Алеша.

Добрыня задумался и смущенно ответил:

— Да нет, вряд ли. Но положено ведь кого-нибудь в полон взять.

И продолжил упаковку пленного.

— А где Емеля? — встрепенулся Алеша. — Он же трофеи собирал, я точно видел!

Действительно, Емели нигде не было. Друзья поискали его немного, после чего скорбно переглянулись.

— Погиб, — изрек общее мнение Илья. — Затоптали его, и косточек не осталось.

Друзья скорбно стянули с голов шлемы железные. Подытожил Илья Муромец:

— Жалко Емелю, хоть и слабоват был. А еще жальче трофеи несметные… Что ж, друзья, поехали дальше.

И они поехали.

…А безвременно похороненный друзьями Емеля в это время уже подъезжал к Киеву. В глазах его блестели крупные слезы. Временами он опускал очи долу и скорбно шептал:

— Не корысти ради, а токмо волею пославшей меня любови… Ох, богатыри, не узнайте, а узнаете — не прогневайтесь, а прогневаетесь — так не бейте, а побьете — так не до смерти…

Саврасая кобыла насмешливо косила на него лиловым глазом.

…В палатах княжецких Емеля первым делом бросил к ногам Владимира трофеи, после чего гордо потребовал:

— Не вели казнить, вели миловать!

— Обдумаем, — пообещал Владимир, косясь на выпавшие из котомок трофеи: каменья самоцветные, яства басурманские, пуховики китайские и свитера турецкие. Улов был богатым, Владимир уже облюбовал себе свитер приятной красно-бело-синей расцветки и теперь ласково улыбнулся Емеле:

— Здоров ты, парнишка!

— Питаюсь налимом.

— Отъел себе харю, как я погляжу. Откуда товары?

— Из боя, вестимо. Побил басурманов. Вот так я служу!

— А с кем же ты дрался?

— Со Змием ужасным. Похож на корову, рогат и копыт. Я Змия пинком уложил в одночасье, а после был прочий вражина побит.

Владимир с сомненьем покачал головой. И неожиданно заорал:

— А много ль корова дает молока?

— Не выдоишь за день, устанет рука, — пролепетал Емеля.

— Все ты врешь, — устало сказал Владимир. — За тряпки, конечно, прими благодарность, но все же придется тебя наказать.

— О Солнышко наше, не надо, спасибо, позволь мне отсюда домой убежать! — взмолился Емеля.

— Кончай рифмоплетство! — осатанел князь.

— Немедля кончаю, — пискнул Емеля.

Князь помолчал, потом строго сказал:

— Вот что. Ежели ты, врун, покаешься, скажешь, откуда трофеи на самом деле, голову рубить не будем. Вместо того — выдам тебя за Несмеяну… тьфу, Несмеяну за тебя, вечно путаюсь. Согласен?

Обалдевший Емеля быстро кивнул. Князь спустился с трона, обнял его за плечи и доверительно сообщил:

— Понимаешь, зятек, Иван-дурак Несмеяну опозорил.

— А я думал, он только ширинку расстегнул, — закручинился Емеля.

— Да не в том смысле! Какой ты глупый, настоящий царевич. Иван отказался Несмеяну в жены брать. Позор?

— Позор, — неуверенно согласился Емеля.

— Вот ты сей позор и покроешь. Человек простой, сразу видно — из народа. Людям это понравится. Ладно, сейчас я невесту твою кликну, ты про подвиг расскажешь. Только не ври!

Вскоре по зову пришли Несмеяна и Василиса Премудрая (она же — Прекрасная). Емеля, пожирая Несмеяну глазами, стал рассказывать о богатырском подвиге, не забывая и свое скромное в нем участие.

— Да-а, — протянул удивленный Владимир. — А я на богатырей бочку катил, собирался им головы поотрубать. Бывают, бывают и у нас, князей русских, ошибочки. Что ж мне делать? Может, советников разогнать или Избу Советов подпалить?

— Зачем же крайние меры, милый? — удивилась Василиса. — Прикажи верным боянам, пусть они песенки поют о твоих терзаниях и страданиях за народ русский. Так испокон веков делалось и всегда прокатывало. А то выйди к народу и крикни: «Люб я вам аль не люб?!» Только не забудь перед этим стражничкам жалованье повысить и вокруг народа тройным кольцом поставить… А на советников неразумных не гневайся. Они тут ни при чем, один Гапон воду мутил.

— Гапона не трожь, — огрызнулся Владимир. — Какой ни есть, а в домино отменно играет, галстук завязывать умеет, боянов высмеивает знатно. Как придет с повинной, так и разберемся.

Наступило молчание. Нарушил его Емеля, который, поглаживая руку Несмеяны, спросил:

— А свадебку когда сыграем?

— Свадебку? Через недельку. Надо бражки наварить, налог свадебный с горожан собрать, ликование народное организовать… — Владимир поочередно загибал пальцы. Потом уставился на Василису и задумчиво произнес: — Что-то о тебе мне Гапончик говорил… Он, конечно, под подозрением, но просьбу его уважим… А! Вспомнил! Мечтал он тебя в сережках самоцветных увидеть, что я тебе на свадьбу дарил! Давненько ты их не носишь.

Василиса незаметно побледнела и, ломая руки, сказала:

— Как скажешь, милый. Надену.

На том и закончился этот содержательный для наших героев день. Оставим же их в тот момент, когда все они, кроме Василисы, пребывают, похоже, в приятном расположении духа.

Глава восьмая,

в которой сперва выясняется, что бежать некуда, а потом — что этого и не нужно

Долго ли, коротко ли шли богатыри с Иваном да с пленным басурманом, пока не вышли к морю синему.

— Странно мне это, — сказал Илья озадаченно. — Думалось, Руси-матушке конца-края нет…

Пленный печенег задергался, явно желая что-то сказать.

— Развязать? — спросил Иван с готовностью.

— Погодь, Ванюша, — остановил его Алеша Попович. — Дай сперва слово ему смолвлю.

Он строго посмотрел на басурмана:

— Учти, враг, ежели напрасно беспокоишь, вмиг голову снесу, а ежели с пользой — восвояси отпустим. — А Ивану шепнул: — Так и так от лишнего рта избавимся.