Остров Русь (сборник), стр. 44

Тут Иван опечалился:

— Ты, значит, дядьки Черномора жена?

Опечалилась и Марья:

— Так это, Ваня. Да только давно уж я при живом-то муже вдовствую. Сутки напролет Черномор с тридцатью тремя богатырями бражничает. А придет домой — сразу в ванну лезет: без воды он, понимаешь, не может.

— А на тебя и внимания не обращает?

— Не обращает…

— Да как же он может? На такую-то бабу!..

Марья-искусница, забыв на миг горести, засмеялась обольстительно:

— А ты, Иван, хоть и дурак, а хитер, хитер! Садись-ка лучше столоваться.

С этими словами Марья накинула на стол скатерть-самобранку и принялась дружка своего нового поить да потчевать.

За вкусным обедом да игривой беседою, преисполненный самых соблазнительных надежд, Иван и не заметил, как настало ему время мчаться на условленную встречу с богатырями.

Глава третья,

в которой Иван знакомится с невеселой историей своего нового друга

Как на крыльях прилетел Иван в кабак.

— Друзья! — вскричал он, усаживаясь за уставленный снедью дубовый стол. — Поистине сегодня счастливейший день! Сегодня я приобрел не только трех прекрасных друзей, но и возлюбленную! Знали бы вы, как она хороша! Как… как…

— Эх, Ваня, — остановил его Илья Муромец, кладя тяжелую ладонь ему на плечо. — Счастье твое просто смешно. — С этими словами свободной рукой он поднял с пола трехведерную зеленую бутыль и водрузил ее на стол. — Хотел бы я знать, что бы ты сказал, если бы рассказал я тебе одну любовную историю.

— Случившуюся с тобой?

— Или с одним из моих друзей, не все ли равно?

Алеша и Добрыня многозначительно переглянулись.

— Расскажи, Илья Муромец, расскажи, — запросил Иван.

— Выпьем, это будет лучше, — попытался вдруг сменить тему Илья.

— А ты пей и рассказывай.

— Это действительно вполне совместимо, — согласился Илья, наполняя кружки богатырям и Ивану.

Как из-под земли, перед столом вырос благообразный седоватый старец с гуслями на ремне.

— Ой вы гой еси, добры молодцы! — приветствовал он сидящих и протянул откуда ни возьмись взявшуюся в его руке пустую кружку, раза в три большую объемом, чем у богатырей. — Не споможете ль народному сказителю в созидании вдохновения? — спросил он явно риторически.

— Да ты присаживайся к нам, Боян, чего уж, — предложил Добрыня приветливо.

Боян погладил ладонью белую окладистую бороду, якобы размышляя, принять ли приглашение, затем ответил с достоинством:

— Что ж, не грех с героями былинными чарку распить. — И опустился на скамью рядом с Алешей.

Тот вскочил и церемонно обратился к Ивану:

— Знакомься, Ваня, это Боян. Поэт.

Затем повернулся к старцу:

— Боян, это Иван. Дурак.

— Знаю-знаю, — закивал старец. — Дуракам на Руси завсегда почет. Много я о тебе преданий слыхивал, Ваня. А вот ликом ты каков, еще не видывал.

«Интересно, чего это он обо мне слышать мог?» — удивился Иван, но промолчал, решив, однако, порасспросить позднее.

А Боян продолжил:

— Что ж, друзья мои, за удаль молодецкую! — Он опрокинул кружку, затем смачно крякнул и занюхал выпитое грязным рукавом кафтана.

Богатыри последовали его примеру. Иван осушил свою кружку залпом и почувствовал, что его глаза вылезли на лоб. Алеша галантно подал ему крынку с огуречным рассолом:

— Запей, Ванюша. Царская водка — напиток богатырский, не сразу по нутру бывает. Не печалься, привыкнешь вскорости.

Иван опустошил крынку и лишь после этого сумел с хрипом выдохнуть.

Боян, черпая большой расписной деревянной ложкой черную икру и намазывая ее на печеные плоды хлебного дерева, вновь обратился к Илье:

— Мне показалось, своим появлением я, богатырь, перебил тебя.

— Да-да, Илья, — обрадовался Иван, к которому дар речи уже вернулся, — ты начал любовную историю…

— Вы непременно этого хотите? — обвел Илья присутствующих тяжелым взглядом. Те закивали, набивая рты яствами.

— Хорошо, пусть будет по-вашему… Один из моих друзей, некий богатырь родом, как и я, из села Карачарова, что недалече от славного города Мурома…

— Брось жеманиться, Илюша, — перебил его Боян. — В селе-то Карачарове только один богатырь и был.

Илья Муромец густо покраснел.

— Что ж, ладно, будь по-вашему, — сказал он замогильным голосом. — Резанем правду-матку… Так вот. Родился я в селе Карачарове, что под Муромом, отец мой, батюшка, был крестьянином. И сидел я сиднем целых тридцать лет…

— А чего? — удивился Иван.

— Детский паралич, — шепотом пояснил Алеша.

Тем временем Боян, не дожидаясь приглашения, хряпнул еще кружку, утер губы ладонью и вмешался:

— Ну, эту-то историю любой дурак знает. Разве что кроме этого, — он покосился на Ивана. — И как тебя калики перехожие вылечили, и как ты Святогора-богатыря в гроб загнал. И как жену твою Калин-царь извел. А вот про любовную интрижку, — он скабрезно хихикнул, — про это мы еще не слыхивали. Ближе к телу, Илюша!

Илья ударил кулаком по столу так, что огурцы и апельсины запрыгали по нему, как мячики.

— Слушай, дед, еще раз вякнешь, седин твоих не пожалею я…

— Молчу-молчу, — испуганно затряс головой Боян.

— Не, Илюха, ты кончай, — вмешался Алеша Попович, — старик дело глаголет. Обещал про бабу, а сам опять про калик своих…

Услыхав эту фразу, Добрыня поднялся, держа свою кружку в вытянутой руке:

— За пр-р-релестных дам!

Выпили.

— Ну ладно, — сказал Илья, — дело, значит, было так. Перебив всю нечисть вокруг Мурома, собрался я на службу ко Владимиру. Отстоял заутреню, оседлал своего добра коня и попер. Еду я, еду, вдруг — на дороге камень, а на камне том надпись…

Боян, желая вставить словечко, открыл было рот, но Илья показал ему волосатый богатырский кулачище, и тот, клацнув зубами, рот захлопнул. А Илья продолжил:

— «Налево пойдешь — в избу-читальню попадешь, — на том камне писано, — направо пойдешь — славу себе сыщешь, а прямо пойдешь — голову свою сложишь». Ну, думаю, налево мне не надо, грамоте-то я не шибко обучен. За славой мне тоже недосуг бегать, пусть она за мной бегает. И двинул я коня прямой дороженькой. На Киев. И любой богатырь бы так поступил, верно я говорю?

Алеша и Добрыня согласно закивали. И вновь опрокинули на радостях свои чарки в глотки. Вокруг раздался одобрительный гул. Впервые, доселе увлеченный беседой, Иван украдкой огляделся. В кабаке за столами дубовыми сидели по меньшей мере десятка три бравых молодцев. И все устремили свое внимание к столу его новых товарищей.

— Ну вот, — продолжал Илья, — не прошел мой конь и десятка верст, как услышал я посвист змеиный да окрик звериный. Конь мой встал как вкопанный, а я, хоть и не робкого десятку уродился, сомневаться стал: туда ли еду. Кровь от того свиста в жилах, прямо скажу, стынет.

Глянул я по сторонам — никого нетути. Глянул вверх и вижу: на трех дубах корявых гнездо агромадное свито. Тут слетает с него и встает передо мной птица не птица, человек не человек…

— Соловей-разбойник, — не выдержав, вставил словечко Боян и испуганно прикрыл рот ладонью.

— Точно, — сказал Илья с расстановкой, тяжелым взглядом смерив старца. — Соловей.

— Молчу-молчу, — затравленно втянул голову в плечи сказитель.

— Правильно, — одобрил Илья, — и вот говорит мне соловьище этот поганый: «Доброго пути тебе, Илья Муромец. А давай мы с тобой, богатырь, побратаемся. Будь ты мне братом названым. Станем мы по Руси гуляти рука об руку, подвиги вершить богатырские». Ничего я ему не ответил, только вынул свой булатный меч да и срубил чудищу буйну голову…

— За что?! — поразился Иван.

— А так, — объяснил Илья, — чтоб не лез с любовью со своей.

— Темный ты, — сказал тихонько Боян Ивану на ухо, — былин не знаешь. У них, у богатырей, заведено так. Вот и Алеша с Тугариным тоже, и Добрыня…

А Муромец рассказывал дальше:

— Положил я Соловьеву голову в чемодан и дальше двинул. {43} Чуть-чуть проехал, глядь: терем расписной. Постучал я в дверь, та из петель-то и выскочила. А в сенях — девица красная стоит, в руках кочерга — от врага обороняться. Как ударила она мне той кочергой промеж глаз, так и полюбил я ее сразу.

вернуться