Лед и пламень, стр. 27

В 1902 и 1904 годах здесь были две американские экспедиции, субсидированные миллионером Циглером. Первая экспедиция Циглера — Болдуина и вторая — Циглера — Фиала. И наконец, в 1913—1914 годах на острове Гукера, в бухте Тихой базировалась экспедиция Георгия Седова на судне «Святой Фока».

Седов погиб у берегов острова Рудольфа весной 1914 года.

Все эти самоотверженные люди не достигли цели. Однако они двинули вперёд наши знания об архипелаге: провели магнитные определения, составляли и уточняли карту архипелага. После них остались развалившиеся уже постройки, ящики с консервами, различные вещи и т. д.

Женя Фёдоров со своим напарником должен был проверить правильность географических карт островов и, что самое важное, определить вековой ход магнитных элементов. Магнитное поле Земли подвержено плавным смещениям, продолжающимся в течение десятилетий и веков.

Таким образом, составленные однажды магнитные карты надо всё время исправлять. Потому-то в различных точках земного шара систематически проводятся повторные наблюдения магнитного поля. Фёдоров ознакомился с отчётами предыдущих экспедиций и теперь должен был найти на местности точно те точки, в которых стояли магнитные приборы предшествующих исследователей, и провести наблюдения.

Выйдя в начале 1933 года, Е. К. Фёдоров с В. М. Кунашевым прошли на собаках около 400 километров вдоль восточных островов архипелага.

Чтобы уточнить карту, Фёдоров сделал несколько астрономических пунктов, то есть определений широты и долготы с помощью астрономических наблюдений. Затем к этим пунктам были привязаны очертания берегов островов, проливы. Выяснилось, что некоторые острова, например Земля Вильчека, остров Гофмана и другие, нанесены на карту с большими ошибками. Это было естественно при поспешной глазомерной съёмке, которую вели люди, стремившиеся к полюсу, а не к исследованию архипелага.

При подходе к острову Рудольфа Фёдорову посчастливилось открыть несколько маленьких островков, расположенных в проливе между островом Рудольфа и землями, находящимися к югу от него. Острова были названы Октябрятами.

Лето Фёдорову и Кунашеву поневоле пришлось провести па острове Рудольфа, так как лёд во многих проливах вскрылся и обратный путь на нартах был невозможен. Они пополнили маленький — всего четыре человека — коллектив созданной там в 1932 году станции, помогали в текущей работе, обрабатывали свои наблюдения и в конце концов дождались шхуны, которая в августе переправила их к нам.

Конечно, всякая зимовка — трудное дело. И бесконечная ночь, и лютый холод, и ограниченность передвижения, и однообразие еды. Нельзя не учитывать и того, что теперь называют психологической совместимостью. К счастью, в нашем коллективе такая совместимость была полной. Но как бы велики ни были трудности, недаром говорится: «Крута гора, да забывчива». Год пролетел быстро.

Поздней осенью 1933 года ледокольный пароход «Таймыр» привёз нам смену, а мы возвратились в Архангельск. Пока мы зимовали, в Арктике произошло много важных событий. Одним из них был исторический рейс ледокольного парохода «Александр Сибиряков». «Сибиряков» прошёл Северный морской путь за одну навигацию — впервые в истории.

Этот факт имел для Арктики далеко идущие последствия.

Было принято решение правительства об организации Главного управления Северного морского пути при СНК СССР (ГУСМП). У Арктики появился наконец один хозяин, облечённый большими полномочиями, а мы стали членами многотысячного коллектива советских полярников, возглавляемого Главсевморпути.

Работа на Земле Франца-Иосифа была для большинства членов нашего коллектива первой школой полярного опыта. Такой она была и для меня, хотя уже была предварительная «разминка» — работа на Алдане в 1925—1926 годах.

В заключение этой главы расскажу о судьбе нашего немецкого товарища, доктора Шольца. В 1933 году в Германии фашисты пришли к власти.

И первые сообщения о ликвидации Версальского договора, ставившего Германию, по мнению Шольца, в унизительное положение, сообщения о резком усилении немецких вооружённых сил воспринимались им, как нам казалось, с удовлетворением.

Нацистская пропаганда, безусловно, на него действовала. Он не говорил с нами на эти темы, понимал, что нам это не могло быть по душе. Но заметно было, что перемены в Германии ему нравятся. Однако положение резко изменилось, когда с кораблём, привёзшим нам смену, он получил письма, газеты и журналы. Несколько дней потребовалось ему для того, чтобы прочесть и освоить всю эту очень важную для него информацию. И на наших глазах Шольц изменился. Видимо, письма друзей и родных, статьи в журналах и газетах дали ему возможность более объективно, чем радиопередачи, оценить происходившее на его родине.

Я предложил Шольцу остаться в СССР. Шольц колебался. Однако в конце концов принял решение поехать на родину.

Шольц уехал. Перед этим он с большим успехом выступил на учёном совете Арктического института и в некоторых других научных организациях Ленинграда — докладывал о проведённой им на Земле Франца-Иосифа серьёзной работе. Вскоре мы поняли, что наш друг совершил непоправимую ошибку: в Арктический институт пришла краткая открытка из немецкого научного общества, в ней сообщалось, что «доктор Шольц умер от увечий, полученных на Земле Франца-Иосифа» (?!!).

Много лет спустя, 10 мая 1945 года, Е. К. Фёдоров, в то время генерал-лейтенант, начальник Гидрометеорологической службы Советской Армии, приехал на обсерваторию в Потсдаме. Его задачей было: наладить работу обсерватории, успокоить испуганных немецких учёных, которые находились там в это время, и предложить им сотрудничать с советской Гидрометеорологической службой. Фёдоров прежде всего обратился к доктору Альбрехту, о котором Иоахим рассказывал как о своём верном друге. Альбрехт подтвердил, что Шольц исчез вскоре после возвращения с Земли Франца-Иосифа. Можно (увы, не без оснований!) предположить, что учёный был арестован и затем, по-видимому, погиб в одном из концентрационных лагерей.

НА КРАЙНЕЙ ТОЧКЕ МАТЕРИКА

Тепло попрощавшись с моряками прославленного «Таймыра» [7], мы отправились в Ленинград. Я не предполагал тогда, что именно моряки «Таймыра» и другого такого же судна, «Мурмана», в феврале 1938 года снимут нашу четвёрку с дрейфующей льдины.

Как положено, мы отчитались о проделанной работе на учёном совете Арктического института. Краснеть нашему коллективу не пришлось. Во-первых, мы соорудили первоклассную по тому времени арктическую обсерваторию, и, во-вторых, план научных исследований был значительно перевыполнен.

— Какие ваши дальнейшие планы, Иван Дмитриевич? — спросил профессор Рудольф Лазаревич Самойлович. — Неужели обратно в свой Наркомпочтель?

— Ближайшие планы — отдохнуть после трудной зимовки. А там видно будет, —уклончиво отвечал я.

— А вы скажите прямо — вернётесь вы к нам после отпуска или нет?

Я засмеялся:

— Ну конечно, вернусь. И не думаю расставаться с Арктикой.

— Отлично, — улыбнулся Самойлович, — жду вас после отпуска для серьёзного разговора…

Начало 1934 года вновь приковало к Арктике внимание всего мира. Затаив дыхание, следила планета за дрейфом зажатого во льдах парохода «Челюскин». А затем за жизнью на льду Чукотского моря в лагере Шмидта экипажа и пассажиров ледокола, раздавленного льдами 13 февраля. На весь мир прозвучали слова привета, посланные челюскинцам в телеграмме, подписанной членами Политбюро ЦК ВКП(б): «Шлем героям-челюскинцам горячий большевистский привет. С восхищением следим за вашей героической борьбой со стихией и принимаем все меры к оказанию вам помощи. Уверены в благополучном исходе вашей славной экспедиции и в том, что в историю борьбы за Арктику вы впишете новые славные страницы…» Для спасения челюскинцев были брошены самолёты, направлены суда, двинуты санные партии. В успехе спасательных операций советские люди не сомневались…