Возвращение, стр. 70

Правая рука! Учиться все делать левой рукой! Роран смотрел на свою перевязанную конечность так, словно она ему уже не принадлежала. До сих пор он и не подозревал, как сильно скажется на его мироощущении состояние его тела. Раненая плоть породила душевную рану. Роран гордился собственным телом, и теперь, когда ему, возможно, грозил столь сильный ущерб, его вдруг охватила паника. Неужели он может лишиться руки? И даже если он сумеет поправиться, вряд ли рука будет действовать как следует. Во всяком случае, там наверняка останется страшноватый шрам — на память об «укусе» раззака.

Роран опомнился, только когда Илейн взяла его за руку и отвела в дом. На кухне она заварила мяту и поставила на плиту чайник, чтоб закипел.

— Так ты действительно её любишь? — спросила она вдруг.

— Что? — Роран изумлённо посмотрел на неё.

— Катрину, — улыбнулась Илейн. — Я же не слепая. Я понимаю, что ради неё ты готов на все, и горжусь тобой. Не каждый мужчина способен на такое.

— Это не будет иметь никакого значения, если я не смогу освободить её.

Чайник настойчиво засвистел. Илейн сняла его с плиты и налила Рорану чаю с мятой.

— Ты освободишь её, я уверена! Не одним способом, так другим. И вообще, нам бы надо к путешествию готовиться, верно? Я, пожалуй, начну с кухни, а ты пока, если хочешь мне помочь, сходи наверх и принеси оттуда все, что тебе покажется нужным, — одежду, одеяла. Хорошо?

— И где мне это сложить? — спросил Роран.

— А в гостиной. Там места хватит.

Поскольку путь им предстоял неблизкий, по крутым горам и густым лесам, где на повозках не проехать, Роран прекрасно понимал, что количество припасов придётся существенно уменьшить и взять с собой только то, что можно унести на себе и погрузить на двух имевшихся у Хорста лошадей. Впрочем, одну из лошадей особенно не нагрузишь: беременной Илейн наверняка придётся часть пути ехать верхом, в таком состоянии ей этот путь пешком не одолеть.

Положение осложнялось ещё и тем, что у некоторых семей вообще лошадей не имелось, а ведь лошади нужны не только для грузов, но и для того, чтобы везти малолетних детей, стариков и больных, которым пешком за остальными не угнаться. В общем, всем придётся делиться, но вот С КЕМ? Ни Роран, ни Хорст по-прежнему не знали точно, кто ещё, кроме Биргит и Дельвина, пойдёт с ними.

А потому, когда Роран с Илейн закончили паковать самое необходимое — в основном провизию и кое-что для устройства временного жилища, — Илейн послала его выяснить, нет ли у кого в багаже свободного местечка: у неё в сторонку было отложено немало полезных вещей, которые она с удовольствием тоже прихватила бы с собой.

Несмотря на то что жители Карвахолла так и сновали из дома в дом, в деревне стояла какая-то давящая, неестественная тишина, за которой пряталась лихорадочная суета, царившая внутри домов. Почти все встреченные Рораном люди предпочитали отмалчиваться, потупившись, погруженные в невесёлые мысли.

Рорану почти минуту пришлось барабанить в дверь Орвала, прежде чем фермер открыл её и вышел на крыльцо.

— А, это ты, Роран Молот. Извини, что заставил ждать, но дел уж больно много. Чем могу помочь? — Орвал постучал своей длинной чёрной трубкой по ладони, вытряхивая пепел, и принялся нервно теребить её. Было слышно, как в доме гремят горшки и кастрюли, потом загрохотала упавшая на пол табуретка.

Роран передал ему просьбу Илейн; Орвал, прищурившись и словно что-то подсчитывая, уставился в небо.

— Я думаю, для моего-то барахла места у меня вполне хватит, а может, и ещё останется. Но ты все-таки ещё у людей поспрашивай. А если вам по-прежнему места хватать не будет, так можно и ещё пару волов нагрузить.

— Так, значит, ты точно с нами?

Орвал помолчал, смущённо потоптался, потом все же признался:

— Ну, если честно… Мы просто… хотим быть готовы на тот случай, если солдаты снова нападут.

— Ах, вот как… — Роран распрощался с ним и потащился к дому Кизельта.

Когда он обошёл ещё несколько домов, ему стало ясно: никто не желает говорить о своём отъезде в открытую — даже если сборы идут в доме полным ходом. К тому же все разговаривали с Рораном так почтительно, что его это даже встревожило. Он в жизни не слышал столько сочувственных слов. Люди уважительно замолкали, стоило ему раскрыть рот, и готовы были, казалось, одобрить любое его предложение. Этот дутый, как казалось Рорану, авторитет среди односельчан заставлял людей, которых он знал с детства, смущённо сторониться его.

«Ну да, я теперь меченый», — думал Роран, хромая по грязной улице и прижимая больную руку к груди. Вид у него был страшноватый: небритые щеки и подбородок заросли щетиной, нечёсаные волосы свалялись и торчали жгутами; но куда сильнее могли испугать его глаза, провалившиеся, окружённые тёмными кругами, точно у привидения, но сверкавшие, как расплавленная сталь. Взгляд его был полон горечи, бешеного гнева и безумного желания мстить.

Кривоватая усмешка, порой мелькавшая у него на устах, тоже могла испугать кого угодно. Впрочем, самого Рорана его вид устраивал: он полностью соответствовал тем чувствам, что кипели в его душе. Теперь он уже догадывался, отчего ему удалось так сильно подействовать на односельчан своей речью. «Пожалуй, — усмехнулся он про себя, — теперь я своей внешностью могу и раззаков испугать!»

Размышляя об этом, он брёл по улице, когда его нагнал Тэйн и крепко схватил за левое плечо.

— Роран! До чего же я рад тебя видеть!

— Правда? — удивился Роран; казалось, минувшая ночь весь мир вывернула наизнанку.

Тэйн закивал:

— С тех пор, как мы тогда на солдат напали, я решил, что теперь всему конец, надежды нет, нет и спасения. Мне больно об этом говорить, но так оно и было. От страха сердце так и стучало у меня в груди. Один раз я чуть не свалился в колодец. Руки все время тряслись, я уж решил, что заболел или меня кто-то отравил! Ей-богу, я совсем уж к смерти приготовился. Но твои вчерашние слова мигом меня излечили. Я… я даже объяснить не могу, от какого ужаса ты меня спас! Я перед тобой в долгу, так что, если тебе что понадобится, ты только попроси.

Роран, растроганный чуть не до слез, крепко стиснул руку Тэйна и сказал:

— Спасибо тебе, Тэйн, спасибо!

Тэйн склонил голову, пряча выступившие на глазах слезы, снял руку с плеча Рорана и исчез, оставив его стоять посреди деревенской улицы.

«Что же я такого сделал?»

ИСХОД

Густой дым окутал Рорана, когда он вошёл в таверну Морна «Семь снопов». Остановившись прямо под рогами ургала, прибитыми над дверью, он дал глазам возможность привыкнуть к дымному полумраку и крикнул:

— Эй, привет! Есть тут кто-нибудь?

Дверь, ведущая в жилые комнаты, громко хлопнула, и оттуда выплыла Тара. За ней тащился Морн. Они так и уставились на Рорана, а Тара с грозным видом ещё и подбоченилась.

— Что тебе здесь нужно? — спросила она.

Роран некоторое время недоуменно смотрел на неё, пытаясь понять причину этой враждебности, потом все же сказал:

— Так что вы решили? Насчёт Спайна?

— Не твоё дело! — отрезала Тара.

«Да нет, как раз моё!» Но Роран сдержался и спокойно продолжал:

— В общем, так: если вы все же собираетесь в Спайн, то Илейн просила узнать, нет ли у вас свободного места для её вещей, или, может, вам самим дополнительное место требуется. Тогда она предлагает…

— Место ей нужно! — взорвался Морн и махнул рукой в сторону той стены, что тянулась за стойкой: вдоль неё выстроились в ряд дубовые бочонки. — Вот! Двенадцать бочонков чистейшего зимнего эля я уже в солому упаковал. Я его целых пять месяцев при наилучшей температуре хранил. Это последняя партия, сваренная покойным Квимби! И что мне прикажете с ней делать? А как с большими бочками быть? Если я их оставлю, так эти солдаты их за неделю прикончат, а то и просто проткнут да и выльют все на землю червям на радость. Господи! — Морн сел и схватился руками за голову. — Двенадцать лет работы! С тех пор, как умер мой отец, я старался содержать таверну не хуже, чем он. А вы с Эрагоном на нас такую беду навлекли! Это ж… — Он умолк, задохнувшись, и вытер вспотевшее лицо рукавом.