Возвращение, стр. 116

— А не из-за вас ли на берегу тревогу трубили? И Роран очень тихо признался:

— Мне пришлось убить двух стражников. Они меня узнали по портрету у городских ворот. — Это сообщение ошеломило Кловиса: глаза его расширились, он попятился, напряжённо сжимая кулаки. — Делай свой выбор, Кловис, — напомнил ему Роран. — Берег близко. — И почти сразу понял, что победил: плечи шкипера поникли, и он, утратив всю свою задиристость, махнул рукой и сказал:

— Эх, да забери тебя чума, Молот! Я Гальбаториксу тоже не друг. Ладно, довезу я вас до Тирма. Но потом не желаю иметь с вами ничего общего!

— А ты можешь дать мне слово, что ночью не ускользнёшь потихоньку или ещё как-нибудь не предашь нас?

— Да. Слово моряка.

Песок и галька заскрипели под днищем «Рыжей кабанихи», когда волна вынесла её на берег. Рядом с ним причалили и две другие барки. Ритмичные удары волн о берег напоминали Рорану дыхание какого-то гигантского животного. В один миг были спущены паруса и сброшены сходни. Торсон и Флинт тут же бросились к Кловису, требуя объяснить, что происходит.

— В пути наши планы несколько изменились, — только и обронил Кловис в ответ.

Роран предоставил ему возможность как-то объяснить своим шкиперам, почему, собственно, эти планы изменились, но ни в коем случае не упоминать об истинной причине, заставившей жителей Карвахолла покинуть долину Паланкар, а сам спрыгнул на песок и бросился искать Хорста. Затем оттащил его в сторонку и рассказал о том, что случилось в Нарде.

— Если узнают, что мы уплыли на барках Кловиса, за нами вполне могут послать конную погоню. Нужно как можно скорее погрузить всех на суда.

Хорст довольно долго смотрел ему прямо в глаза, потом промолвил:

— Ну и жёсткий же у тебя нрав прорезался, Роран! Я таким, наверное, никогда стать не смогу.

— Я тоже думал, что не смогу, да вот пришлось.

— Ты, главное, не забывай, кто ты есть на самом деле.

В течение трех последующих часов Роран непрерывно укладывал и увязывал имущество своих односельчан на палубе «Рыжей кабанихи» так, чтобы это устраивало Кловиса. Все вещи следовало как-то закрепить, чтобы во время плавания они не сдвинулись, никого не повредили и не свалились за борт. Весь груз следовало также равномерно распределить по палубе, чтобы барка не кренилась на один борт, и это оказалось особенно трудно, потому что бесконечные узлы и корзины были самых различных форм и размеров. Затем на борт погрузили животных — к их огромному неудовольствию — и крепко привязали к железным кольцам, вделанным в борта.

Последними на палубу поднялись люди; их тоже следовало распределить по всей палубе, чтобы в море небольшие судёнышки не перевернулись. Кловис, Торсон и Флинт, стоя на носу каждой барки, громко руководили этим процессом.

Вдруг Роран услышал, что на берегу разгорается какой-то спор. Протолкнувшись к источнику шума, он увидел, что Калита стоит на коленях возле своего престарелого отчима Вэйланда и тщетно пытается его успокоить.

— Нет! Не сяду я на это чудовище! И вы меня не заставите! — выкрикивал Вэйланд, брызгая слюной, размахивая морщинистыми кулаками и пытаясь вырваться из объятий Калиты. — Отпусти меня! Отпусти, говорю!

Морщась от сыпавшихся на неё ударов отчима, Калита сказала:

— Он ещё вчера совершенно разум потерял, как только мы до берега моря добрались.

«Лучше бы уж этот старик умер по дороге, ещё в Спайне, и не причинял бы другим столько неприятностей!» — с неожиданной для него самого жестокостью подумал Роран. Вместе с Калитой он принялся успокаивать Вэйланда, и в итоге им это даже почти удалось. Во всяком случае, на барку они его погрузили. В награду Калита дала отчиму кусок вяленого мяса, и тот с наслаждением занялся пищей, на какое-то время забыв обо всем. Роран отвёл его в тихий уголок и усадил, чтобы он никому не мешал.

— Пошевеливайтесь, увальни! — покрикивал Кловис на матросов. — Прилив вот-вот начнётся. Живей, живей!

Наконец посадка закончилась; сходни убрали, и матросы собрались перед каждой из барок, готовые столкнуть их на воду, как только прилив станет достаточно высоким.

Роран был среди тех, кто толкал «Рыжую кабаниху». Что-то выкрикивая нараспев, он вместе с другими матросами навалился на борт тяжёлой барки. Влажный тёмный песок проваливался под ногами, поскрипывала обшивка, в воздухе висел густой запах пота. Барка мертво стояла на песке, и Рорану даже показалось, что все их усилия напрасны, но тут вдруг «Кабаниха» вздрогнула, подалась и попятилась назад примерно на фут.

— Ещё раз! Взяли! — крикнул Роран.

Преодолевая фут за футом, они вскоре столкнули барку на такую глубину, где им самим было уже по грудь. Одна из мощных волн накрыла Рорана с головой, и он от неожиданности нахлебался солёной морской воды, а потом долго с отвращением отплёвывался.

Наконец барка легко и свободно закачалась на волнах. Роран проплыл вдоль её борта, подтянулся, ухватившись за верёвку, и перемахнул на палубу. А матросы уже вытащили длинные шесты, которыми принялись деловито отталкиваться, выводя судно на глубину. То же самое происходило и на борту «Меррибелл» и «Эделайн».

Как только они оказались на приличном расстоянии от берега, Кловис велел убрать шесты и вставить в уключины весла. На вёслах они вышли в открытое море, затем поставили парус, который тут же наполнился несильным, но, к счастью, попутным ветром, и «Рыжая кабаниха» неторопливо двинулась во главе маленького плавучего отряда в сторону Тирма.

ИСТОКИ МУДРОСТИ

Дни, проведённые Эрагоном в Эллесмере, сливались в непрерывную череду, ибо время было не властно над этим городом в сосновом лесу, и казалось, лето здесь никогда не кончится, хотя вечера и стали длиннее, наполняя леса густыми тенями. Цветы, свойственные всем временам года, цвели здесь, повинуясь магии эльфов и питаясь теми волшебными чарами, которыми дышало все вокруг.

Эрагон очень полюбил прекрасную тихую Эллесмеру, её изящные дома, растущие прямо из деревьев, её тревожащие душу песни, что звучали здесь в сумерки, её дивные произведения искусства, таившиеся за стенами домов и садов, и даже излишне самовлюблённых эльфов, у которых задумчивость странным образом сочеталась с приступами бурного веселья.

Дикие животные в Дю Вельденвардене не испытывали ни малейшего страха перед охотниками. Эрагон часто видел из своего «орлиного гнёзда», как какой-нибудь эльф ласкает крупного оленя или лису или что-то шепчет застенчивому медвежонку, случайно забредшему на край поляны, где обитают двуногие существа. Некоторых животных ему, впрочем, так и не удалось увидеть. Они появлялись только ночью, и Эрагон не раз слышал, как они ходят и тихо перекликаются в чаще, но стоило ему сделать хоть шаг в их сторону, и они тут же убегали. Один раз, правда, он успел мельком заметить какое-то существо, похожее на покрытую мохнатой шерстью змею, а однажды — что-то вроде призрака: женщину в белом платье, чьё тело извивалось и расплывалось, а потом и вовсе исчезло, и на месте женщины оказалась волчица, скалившая зубы, словно в усмешке.

При любой возможности Эрагон и Сапфира старались побольше узнать об Эллесмере. «На разведку» они ходили одни или в обществе Орика, ибо Арья больше никогда их не сопровождала. И Эрагону больше ни разу не удалось даже просто поговорить с нею после того дня, когда она разбила его фэйртх. Он изредка видел её, скользящую меж деревьев, но как только он подходил ближе — ему очень хотелось извиниться перед нею, — она исчезала, оставив его в одиночестве среди древних сосен. Наконец Эрагон понял, что придётся действовать более решительно, если он хочет как-то наладить отношения с нею. Однажды вечером, нарвав букет цветов, росших вдоль дорожки у его дерева, он пошёл к Дому Тиалдари и спросил у одного из эльфов, как ему отыскать Арью.

Её покои Эрагон нашёл довольно быстро. Дверь была открыта, но на его стук никто не ответил, и он, помедлив немного и прислушиваясь, не идёт ли кто, вошёл в изысканно убранную гостиную, всю увитую вьюнками. Одна дверь из гостиной вела в небольшую спальню, а другая — в кабинет. На стене висели два фэйртха: портрет какого-то очень сурового и гордого эльфа с серебристыми волосами — Эрагон догадался, что это, по всей видимости, король Эвандар, — и ещё один портрет, на котором был изображён совсем ещё молодой эльф, совершенно Эрагону незнакомый.