Герой не нашего времени. Эпизод I, стр. 88

— Не обижайтесь, поручик. «Германизация», «украинизация», «полонизация» хороша для туземцев, живущих где-то далеко. Обыватель, читая газеты, обязан восхищаться солдатами, наконец-то научившими дикарей пользоваться зубной щеткой. А что, правда, что вы считали белорусов в Войске Польском солдатами второго сорта?

— То наша проблема! — поручик выдал вековой убийственный аргумент.

— От можа до можа? Как эти? — Ненашев щелкнул каблуками, поднял правую руку вверх с распрямленной ладонью под выверенным углом в сорок пять градусов. Сокрушенно посмотрел и пробормотал «Mit Adolf Hitler in ein neues Europa!» [430] Затем брезгливо стряхнул, иронично посмотрел на поручика.

— Что вы себе позволяете?

— Да нет, все гадаю, почему вас там нет.

Поручик сжал губы, вспоминая, как по Варшаве ходили длинные колонны люди с плакатами Морской колониальной лиги «Почему нас там нет?», требуя доли в африканских колониях у Англии, Франции и Португалии [431]. Как им хотелось дешевого сырья и слуг с далекого континента.

А Саша наугад открыл ящик с выстрелом и помрачнел.

Следственная группа, в которую входил майор Панов, загрузившись в БТР, выехала на место происшествия. Подрыв группы инженерной разведки. Пять «двухсотых», двух из которых пришлось собирать почти в ведро.

Результат работы «бомбы» из 152-мм осколочно-фугасного снаряда. Взрыватель искали долго, пока не нашли на дереве кусок полиэтилена вместе с остатками электроники. Заряд находился в луже, а обычная пластиковая бутылка обеспечивала герметичность подрывного механизма, не мешая прохождению радиоволн.

Вот такой боеприпас рассматривал Максим.

— Пан Александр, представьте, что будет, если такая штука взорвется на спиртозаводе в Бресте?

— Решились на диверсию против Советов?

— Зачем другим оккупантам пить вашу водку?

— Неужели узнали дату?

— Даже время. Двадцать второго, три пятнадцать по берлинскому времени.

— Три часа пятнадцать минут? — Новицкого поразила не дата, а точность, вплоть до минуты.

— Что вас удивляет? Хотите пари?

Поляк просветлел и улыбнулся, вот оно!

Событие, которое униженная Речь Посполитая ждет почти два года. Две главные силы зла сойдутся в смертельной битве, истребят друг друга, а они потом…

— Еще одна новость, — «Арнимов» демонстративно зевнул. — В час ночи ОГПУ отправит последний эшелон в Сибирь. Конвой тридцать человек [432].

— Но там почти нет поляков! — возразил пан Александр, понимая, к чему клонит Ненашев.

— Да, в вагонах будут еще евреи, белорусы. Все, кто признан неблагонадежным. В случае успеха о вас, как об истинных освободителях от ига большевизма будут говорить примерно год.

— Почему год?

— Сначала немцы, исполнят вашу голубую мечту: отомстят евреям за поддержку большевиков. Постепенно убьют всех: мужчины, женщины, дети. Зачем вам жалеть жидов? Потом начнется «ассимиляция» белорусов и «украинизация» поляков. Все будут слишком заняты и сердиты друг на друга.

Саша знал, что на самом деле не так. Хуже. Это потом демократический президент Польши заявит, что больше нельзя, как страус прятать голову в песок. Там под тонким слоем пыли бетонный пол.

Чуть ушла сильная власть, так начали на местах решать национальный вопрос «патриоты» с дубьем. Да так, что даже у евреев вырывался невольный, но искренней вопль облегчения, когда застучал на дороге кованый сапог немецкого солдата [433]. Тогда их уже нельзя будет запросто убивать на улицах.

А что? В местечке Едвабне Белостокской области объединенный общей идеей коллектив граждан европейской национальности инициативно скинулся на керосин и сам загнал жидов в сарай. Они даже пальцем не позволили никому тронуть своих евреев. Немцы все равно их убьют, так не пропадать же добру.

Славные, милые и добрые соседи.

Национализм, впавший в крайность. Все, что живет рядом, выглядит и говорит иначе, следует искоренить, желательно без пролития крови. Крики не в счет. Убивать «иных» приятно и выгодно – остаются вещи, освобождаются дома и квартиры.

Максим поморщился, вспоминая Баку.

Видела бы та скотина с пятном, одевшая на социализм «человеческое лицо» настоящее народное «волеизъявление». Как много дала перестройка армянскому и азербайджанскому народу. Под гнетом царизма, сталинской диктатуры и в удушливом застое они не могли и мечтать об освободительной борьбе друг против друга [434].

«Дьявол!», — задышал носом Новицкий.

— Держите крепче, а то взорвется, — буркнул капитан, сунув в руки поляка снаряд.

Пан Александр согнулся. Комплекция и возраст дали о себе знать. Да и неудобно долго держать в руках груз весом в сорок с лишним килограмм. Он круглый, сколький от масла и без ручек. Максим тут же подхватил чушку обратно.

— Не удержали? Не удержите и ситуацию. Сообщу еще одну плохую новость. Немцы не врут, что вернут собственность владельцам. Но когда все заработает и наладятся поставки вермахту, их попросят, отправив в концлагерь.

— Вам это сказал тот пожилой немец? — перебил его Новицкий.

— Да какая разница, — Ненашев вздохнул.

Пойдет так дальше, станет барон в истории «настоящим» антифашистом. Но почетную должность героя «прибалтийского» сопротивления уже заработал честно.

— А вы знаете человека, предупредившего жителей, что их деревню большевики могут сжечь?

Капитан пожал плечами. Знать метеосводку в воскресенье двадцать второго июня его обязанность, как артиллериста. А остальное… Скажем так, минимизация ущерба – он же тут Максим. Но получается, что информаторы у пана поручика неплохие.

— Почему? Неужели вы не боитесь?

— Я работаю над вашей репутацией!

И что? Из множества зол, выбрать одно, меньшее. Так какое оно меньшее?

Советским партизанам нет, и не будет здесь массовой поддержки в сорок первом году. И во множестве мест Западной Белоруссии.

Пусть лучше какая-то власть, чем кровавая вакханалия. Любой заслон от тех, кто пер в Полесье с Западной Украины. Впрочем, Армия Крайова давно начала беспокоиться и принимать меры. Фашистов встретят милые граждане Второй Речи Посполитой с хорошим знанием немецкого языка и займут большинство мест в оккупационной администрации.

Многих в 43-м постреляет гестапо, вскрыв польское подполье, нельзя притворяться вечно.

Максим помолчал, потом глухо и спокойно выдал:

— Знаете, пан поручик, в криминальной полиции Варшавы служат две очаровательные немецкие барышни. Милые существа, мухи не обидят. Так вот, когда на улицах убивают их соотечественников, они, наугад, из картотеки достают и тасуют картонки, кто станет заложником и умрет [435]. Забавно?

— Прекратите, Арнимов! — задохнулся от ярости Новицкий.

— Что, не верите? Назвать имя? И чего вы взъярились, девочки никого не убили, а как могут, так и развлекаются в скучном офисе. Кстати, одна из них, просто дьявол в постели. Может, познакомить?

«Сатана там правит бал», задумчиво просвистел Панов. Да, явно не укладывался его Ненашев в штамп привычного попаданца. Как змей-искуситель… Угу, но помни, Панов, каждому Ахиллесу – свою пятку.

Поручик, услышав знакомую мелодию, ненадолго ушел в молчаливую паузу, а потом глухо спросил:

— Помните, вы называли фамилию Гапке?

— Конечно.

— Он теперь мертв, — зло выдохнул Новицкий.

Ненашев спокойно посмотрел в ответ и протянул ему руку. Другом ему поляк не стал, но колеса в голове поручика хотя бы заскрипели.

Глава двадцать первая или «гамбит Кукуева» (17 июня 1941 года, вторник)

Вернувшись из города, Суворов возмущенно выдал комбату новость: местные перестали принимать советские деньги. Однако сшить новую шинель Владимиру согласились быстро и без предоплаты. Забирайте, молодой человек, прекрасную вещь! Десять дней, которые потрясут ваш гардероб!