Симфония-333, стр. 4

Она стеснялась оттолкнуть незнакомца или обругать – все-таки это был мужчина в возрасте (была видна его рука, лежащая на поручне автобуса). Вывернуться из-под его напора тоже не могла: просто не было сил пошевелиться от нахлынувшей слабости. Вокруг было полно народу, но никому совершенно не было до нее никакого дела, кроме этого озабоченного подонка сзади нее.

Видя, что девочка практически не сопротивляется, он осмелел и нагло исследовал всю попу Влады своей палкой, при каждом толчке автобуса перемещая ее с одной ягодицы на другую и вновь возвращая в ложбинку. Сердце бешено колотилось у нее в груди, ноги дрожали, а мышцы отказывались ей повиноваться. Какое-то мерзостно-сладостно-болезненное ощущение внутри Влады все время двигалось и переливалось, обездвиживая и сводя живот. По всему телу бегала мелкая дрожь, а к горлу вплотную подступила тошнота.

Влада попыталась изо всей силы сжать ягодицы, чтобы выдавить эту наглую палку. Но почувствовала, как от этого все ощущения резко усилились, мышцы предательски расслабились, и палка опять надавила своим острием ей на кобчик, который от этого заныл каким-то неведомым доселе ощущением. Она снова попыталась выдавить палку, но мышцы опять не послушались, палка напористо раздвинула их и снова вползла, но гораздо глубже. Влада рефлекторно сжималась, выталкивая ненавистный предмет, и… все повторилось… не раз и не два…

И тут она с ужасом поняла, какую глупость совершила. Все ее попытки выдавить эту горячую и упругую палку были восприняты извращенцем как ответная игра. Он осмелел, и Влада с ужасом почувствовала его руки у себя на бедрах. Здесь ее уже начала колотить нешуточная дрожь. Дыхание стало прерывистым. Она решила, что необходимо что-то срочно предпринять. Например, громко попросить оставить ее в покое, так, чтобы услышал весь автобус. Но голосовые связки издали только еле слышный сдавленный стон, который был услышан только незнакомцем сзади и опять истолкован превратно. Дальше вообще произошла ужасная вещь.

Автобус подпрыгнул на кочке и негодяй, воспользовавшись этим, приподнял девочку за бедра вверх. В следующее мгновение Влада почувствовала, как палка соскользнула и воткнулась прямо между ног. После прыжка Влада буквально села на нее сверху. Сквозь мокрое тонюсенькое платье она отчетливо ощутила горячий упругий шар, вдавленный прямо в самое чувственное, самое заветное для нее место. Владу буквально парализовало от происходящего. Оказывается, все это время палка была голой! Значит, этот подонок совсем не случайно пристроился к ней сзади. Наверно он приметил ее еще на остановке. На просвет с другой стороны от солнца он, наверное, даже увидел, что она без трусиков, и, зайдя в автобус вслед за ней, незаметно расстегнул ширинку. И теперь ее заветное местечко было отделено от голой палки всего лишь тонюсенькой мокрой насквозь шелковой тканью.

Тошнота настолько сильно подступила к горлу, что Влада еле сдерживалась, чтобы не сблевнуть на стекло. Она молитвенно отсчитывала секунды до конечной остановки. Она молила бога, чтобы тот сделал милость и раз в жизни ускорил ход времени, чтобы этот кошмар поскорее закончился.

После того, как голая горячая палка воткнулась в ее мокрую пещерку, ощущения у Влады начали меняться. Дрожь куда-то исчезла. Ранее расслабленные и трясущиеся ноги вдруг напряглись и стиснули палку. Между ног стало мокрее мокрого. Все тело стало натянутым, как струна. Мерзостно-сладостно-болезненное ощущение, что переливалось у нее внутри и сводило живот ранее, теперь сменилось сплошным тугим и липким зудом, пронизывающим все тело сверху донизу. Минуту она находилась в таком состоянии, и вдруг, помимо ее воли и желания, в мышцах вокруг вдавленного между ног упругого горячего шара началась какая-то неведомая доселе вибрация. Причем вибрация эта была не только внешней, но и внутренней. Внутри внизу живота что-то тоже бешено пульсировало. Внезапно в паху образовалась горячая волна, быстро поднялась вверх и взорвалась в голове…

Влада очнулась оттого, что автобус остановился, и люди стали выходить. Не в силах поднять голову и посмотреть на окружающих, она вышла на улицу. Ноги были ватными и подкашивались. Слезы наворачивались на глаза. Пусть бы ее изнасиловали, пусть бы ее грубо взяли и поимели без ее согласия, но при этом глядя в глаза. Этот же подонок просто использовал ее, как кусок мяса. Нанизал на свою палку, сделал свое грязное дело и оставил ее среди толпы людей с огромным мокро-липким пятном на платье. Она ощущала себя маленькой цветочной клумбой, на которую выплеснули огромный ушат вонючей липкой грязи. Но слезы наворачивались не от этого, а от другого – помимо отвращения, внутри было такое ощущение, как будто бы она очень-очень долго терпела, а потом взяла и описалась прямо у всех на виду. Было жутко, невыносимо противно и стыдно, и в то же время невероятное облегчение растекалось внизу живота, и ощущение палки, воткнутой между ног, до сих пор держалось и мешало идти.

А еще было страшно. Она вдруг остро ощутила свое абсолютное одиночество в этом огромном городе. Никогда в жизни у нее не повернется язык рассказать о случившемся родителям. И не было такой близкой подруги, чтобы Влада могла с ней делиться своими откровениями, не боясь при этом быть поднятой на смех. Да, эта огромная куча грязи навсегда останется в ее душе. Скорее, скорее, скорее домой, включить на всю катушку кран и упасть под спасительные чистые струи воды…

Влада мылась целый час. Она остервенело шаркала себя мочалкой между ног. Намыливала, смывала и снова намыливала. Потом, выйдя из ванной, обработала свое тело всеми антивирусными и антибактериальными препаратами, какие только попались ей под руку. Но этого ей показалось мало, и она приняла вовнутрь антибиотики и противозачаточные средства. Даже одна тысячная вероятности того, что его мерзкая кончина могла попасть в ее, не тронутое до сих пор никем, лоно, вызывала у нее приступ холодного ужаса.

Когда все, что можно было сделать, было сделано, Влада упала на кровать, и ее прорвало. Ее трясло, колотило и корчило в судорогах. Слезы хлестали из ее глаз, сдавленный стон прерывисто вырывался из ее уст. Так убиваться и плакать могут только люди, потерявшие очень близкого и родного человека. Так и есть, сегодня она умерла. Тело ее продолжает жить, но правильной, чистой, полной мечтаний и надежд девочки больше нет.

ЧАСТЬ ПЕРВАЯ – ЖИЗНЬ И ЛЮБОВЬ

Дан просыпается с похмелья (2077 год)

Он проснулся первым. Сквозь открытую дверцу крыши на сеновал проникал утренний свет. Голова жутко болела, все тело ныло и чесалось. Тысяча иголок впилась в его спину и ноги со всех сторон. Дан кое-как поднялся, и отошел в сторону от своего лежбища, поднимая ноги высоко, как цапля, из-за того, что в стопы втыкались отдельные соломины. Найдя более-менее чистую и ровную поверхность крыши, он принялся отряхивать свое хозяйство, изрядно потрепанное продолжительными ночными и совершенно безуспешными попытками секса в пьяном угаре.

Лерка храпела, лежа на животе. Ее руки были раскинуты в разные стороны, из-под мышек торчали блины расплющенных здоровенных сисек. Либо она часто спала на этих иголках и перестала их чувствовать, либо была еще невменяемо пьяной, либо ее жирные телеса были абсолютно бесчувственны. Увидев между ее раздвинутых ног, как толстущая соломина упирается, чуть ли не протыкая кожу, прямо в складки, скрывающие нечто, чем он все-таки умудрился каким-то образом этой ночь воспользоваться, Дан склонился к третьему варианту.

Лерка чихнула. Огромный пласт сала на ее спине пришел в движение. Дан отвернулся, отошел на несколько шагов и начал блевать. Точнее попытался это сделать. Из горла вырвался только дикий, протяжный, сдавленный полукрик, полустон, полухрип. Да и чем было ему блевать, если накануне кроме водки ничего не было ни выпито и ни съедено. Лерка вскочила и выпучила на него свои полоумные глаза. Ее кожа после длительного спанья на соломе представляла собой что-то вроде деревенского окна, покрытого морозными узорами. Только основание этих узоров было не гладким как стекло, а в складочку, как основание голенища кирзовых сапог ее папаши. Она попыталась что-то сказать, но слова застряли у нее в горле.