Охота на василиска, стр. 3
«Проститься». Слово застряло в голове.
— Ксюша нормально, — сказала мама в телефон. — То есть я не знаю. Она не говорит со мной. Сидит у себя в комнате.
«Как же я с тобой поговорю, если ты все время болтаешь по телефону?» — удивилась Ксюша.
— Переживает, конечно. Они так дружили.
«Я переживаю, — подумала Ксюша. — И я должна буду проститься».
— Завтра в два. Детей снимают с уроков. Не знаю, как я это переживу. Как в глаза Лене смотреть? Что говорить? Как это вообще можно…
Мама разревелась.
Ксюша подумала о том, что завтра тоже не надо идти в школу, потому что их снимают с уроков. Потом подумала про тетю Лену, которая буквально три дня назад ругала их с Мышкой за то, что они отключили телефоны и ушли в кино. И не предупредили, что в кино. Она ругалась и кричала, что они еще дурочки и с ними что угодно может случиться. Что может случиться даже с дурочкой днем в центре большого города? Но телефоны пообещали больше не отключать. А тетя Лена им потом коробку конфет открыла. Сказала, что с орехами, а оказались с непонятной кислятиной.
У мамы зазвонил телефон.
— Завтра в два, — сказала мама.
«Завтра в два», — подумала Ксюша.
Вдруг встрепенулась, буквально подпрыгнула, села на кровати. Они же завтра в три должны были идти на собрание по «Старкону»! Надо предупредить, что не придут!
Ксюша схватила ноутбук, нашла нужную группу Вконтакте.
«Извините, мы с Дианой Мышкиной завтра не придем, — написала она, — потому что…»
Через пару минут «потому что» Ксюша стерла и отправила сообщение.
Потому что…
Мышкино лицо смотрело на нее из списка друзей.
Ксюша машинально щелкнула на страничку, как делала это десяток раз на дню.
«Последний раз заходила вчера в 16–05».
Последний…
Ксюша почувствовала, что не может вдохнуть. Как будто что-то порвалось внутри, легкие забыли, как дышать, сердце провалилось в желудок.
— Ксюша, ты как?
Мама теребила ее руки, прижимала к себе голову, брызгала в лицо водой.
— Ты что? Ты что? Ты что? — повторяла она как заведенная.
Мама ревела в три ручья, трясущимися руками протягивая Ксюше воду.
— Я не буду прощаться, — сказала Ксюша. — Я не могу…
Они стояли, наверное, на почетных местах, возле гроба. Ксюша на гроб не смотрела, не могла. Смотрела на лица остальных. Одноклассники… сосредоточенные и растерянные. Нет, не растерянные, а… как это слово? По литературе недавно читали… Ошарашенные. Вот такие — как будто по ним прокатились огромные шары, помяли, постучали по головам и укатились. Какие-то родственники, почему-то сплошь тетки. Эти правильные — грустные и заплаканные. На похоронах так и надо. Ксю потрогала свое лицо. Оно до сих пор было опухшее.
Потом собралась с духом и посмотрела все-таки на гроб. Вернее, на тетю Лену, которая стояла, вцепившись в его край. Наверное, чтобы не упасть. Ксюша опустила глаза на Мышку. Потом подняла на тетю Лену. Ей вдруг показалось, что она сходит с ума — Мышка стоит у гроба, а ее мама лежит в гробу.
Ксю закрыла глаза, досчитала до десяти, снова открыла. Нет, стояла все-таки тетя Лена, но сегодня она была похожа на Мышку, а Мышка — на тетю Лену. Все потому, что Мышку причесали, накрасили, одели во что-то нарядное. Оказывается, у нее даже грудь есть. Обычно Мышка ходит в балахонах каких-то бледно-бежевых. А тетя Лена, наоборот, обычно накрашена, одета с иголочки, на каблуках, улыбочка ехидная, подбородок задран. Не мама, а старшая сестра.
Но это обычно. А сегодня — ни косметики, ни улыбочки. И балахон. Только не бежевый, а черный.
Тут пришел поп и принялся читать что-то на непонятном языке, отработанными движениями помахивая кадилом. Родственницы начали креститься и бормотать. Ксюша поняла, что еще немного — и завоет. Она осторожно двинулась к выходу, сопровождаемая мамой.
— Ты чего? — мама заглядывала в глаза. — Плохо? Голова кружится?
Ксю на всякий случай кивнула.
— Я сейчас врача! — мама кинулась рыться в сумочке.
— Не надо, — попросила Ксюша, — на воздухе лучше. Ты иди. Неудобно…
Мама еще сто раз спросила, как Ксю себя чувствует, и вернулась. Ксюша уселась прямо на край каменной мусорки у входа, ноги не держали.
— Ксения, кажется?
Она подняла голову. Рядом стоял вчерашний мятый следователь. Теперь он был в обычной одежде, без погон — и напоминал пьянчужку, который стреляет мелочь на пиво.
Ксю кивнула.
— Слушай, я понимаю, сейчас плохой момент, — следователь поскреб щетину, — но дело срочное… Меня зовут Леонид Борисович.
Ксю кивнула.
— Я мог бы тебя вызвать в управление, но… может, тут поговорим?
Ксю снова кивнула, чувствуя себя механической куклой.
— Позавчера вечером у вашего класса был кружок по физике…
— Факультатив. У нас физик хороший. Сергей Соломонович.
— Да, я говорил с ним. Заслуженный и все такое. Только очень рассеянный.
Ксюша впервые за последние сутки улыбнулась. Да, Сергей Соломонович мог перепутать классы. Однажды минут пять рассказывал про ядерные реакции третьеклассникам — а потом прибежала опоздавшая училка и выгнала его. Так мелкие еще и отпускать не хотели, кричали: «Еще хотим про бомбу!». А сколько раз Соломоныч утаскивал в кармане губку для протирки доски…
— Он говорит, что не помнит, сколько вас там было, — продолжил Леонид Борисович. — Но явно не восемь человек, которых ты в журнале отметила. Ты же дежурная была, так?
Ксю напряглась и насупилась. Не хватало еще стучать на одноклассников.
— Ну, — спросил следователь, — так сколько вас было на кружке?
— На факультативе.
— Сколько? — голос Леонида Борисовича стал страшным.
Тихим, но страшным.
— Трое, — буркнула Ксюша. — Я, Игорь и Альбина.
— Игорь Шалевич и Альбина Егорова? — уточнил следователь.
— Да.
— А остальные?
Ксю по-прежнему было страшно, но изнутри пошла злость, которая перебивала страх. Мышка умерла, какое ему дело, кто где был?!
— А я вообще-то несовершеннолетняя, — сказала Ксю. — Меня можно допрашивать только в присутствии взрослых! И адвоката!
Следователь смотрел так, как будто собирался врезать Ксюше по лицу. Но сдержался и сказал очень устало:
— Твое право. Только вообще-то я расследую убийство твоей подруги. А может, и не только ее.
— Как «убийство»? — Ксю растерялась.
— Вот так, — ответил следователь. — Или ты думаешь, я тут дергаюсь из-за пищевого отравления? Яд, помнишь?
Ксю неуверенно дернула плечом. Кажется, вчера что-то говорили про яд…
— Я приказал провести токсикологию у всех твоих одноклассников, которые вчера не явились в школу из-за отравления.
«А, ну да, человек пять же не было», — до Ксюши начинало доходить.
— У всех обнаружены следы того же яда! — усталость улетучилась из голоса Леонида Борисовича, теперь он бил наотмашь. — Это покушение на массовое убийство! — и снова голос ослаб, как будто потух. — Но ты, конечно, имеешь законное право затягивать следствие. Ведь даже если попытку повторят… тебе-то что? Ты же несовершеннолетняя…
Он сделал движение, как будто уходит, — и Ксю поймала его за рукав.
— Подождите! Я правда не знаю! Они попросили, чтобы я их отметила, а сами слиняли куда-то.
— И Диана тоже?
— Да, и Мышка… Слушайте, а если всем дали этот яд, почему только Мышка…
Ксюша не смогла произнести последнее слово.
— У Дианы оказалась почечная недостаточность. А еще она до последнего не жаловалась на боли. Если бы пожаловалась…
Изнутри донесся окрепший бас батюшки, которому тоненько подвывали старушки.
— Да, — сказала Ксю. — Мышка никогда не жаловалась… Она такая…
Глава 3. ЖИЗНЬ ПОСЛЕ СМЕРТИ
