Мишка, Серёга и я, стр. 22

— Сейчас, — отозвался Миронов. — Погоди минутку.

Возле него стоял красивый парень в светлом коротком пальто с меховым воротником. Нахлобучивая Ваське на лоб шапку, он насмешливо спросил:

— Мечтаешь покататься, а финансов нет? Худо дело. Ну, держи. Есть на свете добрые люди.

Он протянул Ваське пять рублей.

Мне показалось, что Николая Сергеевича передернуло. Я нахмурился и так строго окликнул: «Миронов!», что Васька не успел взять ассигнацию.

— Уберите ваши деньги! — сердито сказал я парню в светлом пальто. На его месте я бы хоть смутился. Но он только развел руками и непринужденно сказал, не глядя на меня и обращаясь к Николаю Сергеевичу:

— А чего? Пусть покатается.

Николай Сергеевич недружелюбно отвернулся.

— Сонечка, — вдруг спохватился он, — еще две минуты, и мы опоздаем на сеанс.

Он схватил жену под руку, и они, помахав нам, побежали. Через несколько шагов Соня остановилась и крикнула:

— Ребята, приходите в гости! Подъезд вы видели, а квартира девять. Обязательно!

Теперь люди стали расходиться. Кроме нас, на остановке остался только парень в светлом пальто. Он посмотрел на свои часы (такие же золотые и плоские, как у Геннадия Николаевича) и сказал мне нравоучительно:

— Никогда не приходи на свидание раньше времени. — Он зевнул и спросил: — Ты из какой школы, юноша?

Я ответил.

— Ну? — поразился парень. — А Гену Козлова знаешь?

— Он у них классным руководителем, — хором сообщили мои пионеры, которые, окружив нас, прислушивались к разговору. — Боксер!

— Потише вы! — досадливо поморщился парень. — А ты, юноша… (Почему он так называет меня? Сам-то от силы на пять лет старше!) передай Гене привет от Званцева.

Так это Званцев! В каждой статье о Геннадии Николаевиче говорилось и о Званцеве, самом способном противнике Козлова. Он был даже несколько раз сфотографирован во время боя с Геннадием Николаевичем.

— Я вас знаю, — сказал я. — Вы проиграли Геннадию Николаевичу на последнем первенстве.

— И в последний раз, — усмехнулся Званцев. — Ты что же, боксом увлекаешься?

— Как вам сказать… — осторожно проговорил я. — Мы собираемся организовать кружок.

— А настоящую секцию ты видел? — лениво спросил Званцев. — Нет? Ну приходи. Спросишь меня.

— Геннадий Николаевич нас никогда не приглашал, — усомнился я.

— А я приглашаю. Приходи, юноша, не робей.

Я хотел спросить, можно ли мне прийти с друзьями из класса, как вдруг Званцев встрепенулся, поднял руку над головой, показывая, что он здесь, и заспешил навстречу тоненькой девушке, вышедшей из-за табачного ларька.

— До свиданья, товарищ Званцев! — крикнул я ему вслед.

Но он даже не обернулся.

III

Это было здорово, что Званцев пригласил меня в секцию. Я заранее предвкушал, как ребята удивятся, когда я сообщу им эту новость. Они окружат меня. Гуреев спросит:

— Гарик, а нас проведешь?

Мишка хлопнет меня по спине и скажет:

— Молодец, Гарик!

В глубине души я даже рассчитывал, что после того, как я приведу ребят в секцию, они простят мне историю с Перцем.

А потом — кто знает? — может, я и в самом деде запишусь в боксеры. Не сейчас, конечно. Позже. Через год, допустим.

Раньше бы мне в голову не пришло, что я могу стать боксером и меня будут избивать по два раза в неделю. «Гарик, подыми, пожалуйста, голову. Иванов ударит тебя в подбородок… Хорошо, Сережа, ты делаешь успехи… А теперь, Гарик, выпяти живот, чтобы Гуреев правильнее ударил тебя в диафрагму». А я спокойно улыбаюсь и отвечаю: «Пожалуйста, пожалуйста! Ради бога…» Как будто это парикмахер просит меня наклонить голову.

На следующий день я прибежал в школу раньше обычного. Мне не терпелось рассказать ребятам о Званцеве.

Перепрыгивая через ступеньки, я взбежал на третий этаж, репетируя про себя, как крикну с порога:

«Ребята, новость!»

Сначала мне не поверят. Зато какой восторг будет потом! Я свернул в коридор и сразу же остановился. Мое хорошее настроение мигом испарилось. В самом тихом уголке коридора, за пальмой, стояли Аня с Мишкой и о чем-то разговаривали. Весело и оживленно. Аня держала Мишку за рукав.

Вид у Мишки был растерянный и счастливый. Я подозревал, я давно подозревал, что ему тоже нравится Аня. Но зачем же он скрывал? Зачем притворялся моим другом?

Сперанский заметил меня, смутился и потихоньку освободил свой рукав.

— Что с тобой? — удивилась Аня.

— Здоро?во, Гарик, — буркнул Мишка и посторонился, чтобы Аня тоже могла увидеть опасность.

Аня посмотрела на меня и, повернувшись к Сперанскому, равнодушно спросила:

— Ну и что?

Я стоял неподвижно и смотрел на них до того пристально, что у меня начало щипать глаза.

— Ты заболел? — безразлично спросила Аня. — Миша, он какой-то странный, правда?

Я ничего не сказал и, сорвавшись, побежал мимо них в класс.

Ни на кого не глядя, я прошел к своей парте и сел, прижавшись к стене. Впервые в жизни мне захотелось умереть. Я изнывал от отчаяния и полного бессилия. Про себя я называл Аню самыми грубыми словами, какие только мог придумать.

Аня и Мишка вошли в класс вместе с учителем.

Даже не взглянув на меня, Аня села на парту и раскрыла учебник.

Я чувствовал, что еще никогда она не была мне так дорога. Сжимая кулаки, я с отчаянием шептал ей в затылок:

— Дрянь!.. Дрянь!.. Клеопатра!..

— Что? — не расслышав, спросил Синицын.

— Заткнись! — прикрикнул я на него.

— Верезин! — сказал учитель, на минуту прервав свой рассказ о Робеспьере.

Я насупился и опустил голову.

В середине урока Аня, не оборачиваясь, передала на нашу парту записку. Записка предназначалась мне. Я злорадно усмехнулся, написал: «Передать Сперанскому» — и, выждав момент, когда учитель отошел к доске, положил записку между Ирой и Аней.

Через минуту записка снова вернулась ко мне. Аня написала: «Хорошо, передай Сперанскому».

— Давай я передам, — сказал Синицын, успевший прочесть эту строчку.

Я замахнулся на него локтем.

— Верезин, выйди из класса, — не выдержал учитель и шагнул ко мне.

Ребята обернулись.

— Могу, — сухо сказал я учителю. — Пожалуйста.

Я заметил, что Мишка смотрит на меня, и небрежно помахал запиской. По лицу Сперанского я догадался, что он все понял. Выражение у него сделалось обиженное и огорченное. Я нахально усмехнулся ему и вышел.

Выйдя из класса, я прежде всего раскрыл Анину записку. Сначала я посмотрел на подпись. Если бы она подписалась «Мальцева», это значило бы, что мы поссорились. Но она подписалась «Аня». И я, успокоившись, стал читать по порядку:

«Гарик, ты ребенок. Понимаешь? Нельзя быть таким мнительным. И потом, почему я не могу дружить и со Сперанским? Ты как-то странно смотришь на вещи».

Аня называла Мишку по фамилии. Это показалось мне убедительным доказательством того, что она вовсе в него не влюблена. Вряд ли она могла специально для меня написать: «Сперанский». Такое пишется автоматически.

IV

Про Званцева я рассказал ребятам на перемене.

Они повели себя точно так, как я и ожидал.

Гуреев чуть не задушил меня от радости. Даже Серёга сказал, что я законный парень.

Только Мишка, который вертелся рядом, делая вид, что вовсе не слушает, вдруг набросился на меня.

— Ты что, Верезин? — спросил он раздраженно. — Забыл, что класс сегодня идет патрулировать?

Об этом я действительно забыл. Собственно говоря, в патруль должен был идти не весь класс, а только Мишка, Серёга, Ира Грушева и Студя. Но мы, остальные, решили их сопровождать. Потому что это было первое дежурство нашего восьмого «г».

При других обстоятельствах я, конечно, сказал бы мирно:

«Ты прав, Миша. Пойдем в секцию завтра или послезавтра».

Но сейчас у меня была потребность ссориться. Правда, осторожно. Так, чтобы Сперанский не полез на меня с кулаками. Я презираю грубую физическую расправу.