Изнанка, стр. 53

КАДР ДЕВЯТЫЙ

Санитары организма

Оператор вывел на дисплей данные по ретрансляционному спутнику, недавно выведенному на орбиту…

Name COSMOS 148-23 R

Lon 6.1156 Е

Lat 3.2620 N

Alt (km) 1815.278

Azm 217.9

Elv —16.5

RA 17h 41m 38s

Decl — 41 17' 38»

Range (km) 7251.133

RRt (km/s) 4.012

Vel (km/s) 7.173

Direction Descending

Eclipse No

MA (phase) 188.3 (133)

Orbit — 6.8314-R

Mag (ilium) Not visible

— Где он? — спросил инженер по гражданским навигационным системам.

— Над Гвинейским заливом пролетает, — откликнулся оператор. — Минут через сорок уже над Австралией будет.

— Период?

— Сто тридцать пять, девяносто девять.

— Девяносто девять? Точно?

— Ну, если верить моей телеметрии…

— Ладно… Радиус?

— Три, ноль.

— Так… А перигей-апогей?

— Подожди секунду… А, вот: 208 на 4554.

Они помолчали. Практически синхронно протянули руки и, подняв кружки, отхлебнули остывшего кофе.

— Знаешь, Гена, в чем проблема?.. — задумчиво сказал инженер, отставив чашку и вперив красные глаза в свой монитор.

— В чем? — Оператор вытер с левого уса темно-коричневую каплю и заодно почесал щеку.

— Я тут посчитал… Его масса по всем выкладкам должна превышать заявленную в предстартовом протоколе почти на полцентнера…

— Там же невесомость…

— Серьёзно? Вот ведь… Этого я не учёл…

Оператор и инженер медленно повернули головы и посмотрели друг на друга. Через миг оба зашлись в припадке истерического смеха, расплескавшегося сдавленным эхом по всем техпомещениям космического центра «Барнаул-3».

— Мне нужен отгул… — выдавил оператор, успокаиваясь. — Наверное, у нас мозги уже сгнили от фона, который ядерные отходы излучают под задницей.

— Да уж, — согласился инженер, протирая слезящиеся глаза. — Ты хотя бы вспомнил, что там невесомость… Но я все же ещё разок пересчитаю. Не сегодня, конечно. Минимум через недельку, когда ясность мышления вернётся хотя бы частично… У этой болванки железной, Гена, период должен быть на две сотые короче…

* * *

Зимним вечером в горах довольно жутко. Особенно если путник одинок. Говорят, что весной и летом в Гуамском ущелье плачут скалы и зрелище срывающихся с нависающих камней капель воды очень впечатляет. Быть может, это и так — Рысцов не видел. Сейчас же безмолвные тонны мёрзлой породы просто наклонялись над ним и укоризненно глядели тёмными пятнами рытвин и пещерок, топорщились безлистной щетиной деревьев — буков, грабов, кленов. Зима в Адыгее в этом году выдалась на редкость суровая.

Он уже успел двадцать раз пожалеть, что вызвался пойти за покупками один.

Машина здесь не могла проехать — уступ в некоторых местах узок и опасен. А дрезины по заметённой снегом узкоколейке в это время года не ходят. Поэтому за провиантом и кое-какими бытовыми мелочами приходилось совершать пешие рейды в ближайшее поселение. Андрон предлагал назначить Валере в помощники нескольких человек из техперсонала, но тот отказался. Думал, развеется, прогуливаясь в сиротливом одиночестве… Болван неотёсанный.

Рюкзак, несмотря на наличие удобных лямок и анатомическую форму, страшно тяготил, а две огромные сумки только усугубляли это ощущение. Погода со времени начала похода заметно ухудшилась, и теперь метель уже вовсю злобствовала, швыряясь ледяной крупой Рысцову в лицо.

Он вслух обзывал себя маргиналом и мизантропом, то и дело останавливался, ставил баулы на заснеженные шпалы и поправлял воротник дублёнки. До входа в помещения новой студии оставался ещё добрый километр. Слева сквозь белесые порывы ветра Валера различил очертания заброшенного на зиму кафе. Преодолев искушение свернуть и укрыться от вьюги, продолжил путь: переждать её все равно не удастся, тут если начало мести, то до утра стихия не угомонится. А расслаблять себя мнимым теплом помещения, где сквозняк на сквозняке сидит, нет смысла.

Переставляя коченеющие ноги, Рысцов решил, что простуда ему обеспечена. Хорошо, если отделается ангиной и дело не дойдёт до воспаления лёгких… Так и подмывало распаковать одну из сумок и глотнуть коньяка прямо из бутылки.

Когда Валера перестал осязать собственный нос и спина уже готова была остаться зафиксированной в положении «зю» навечно, он наконец увидел впереди мутные желтоватые пятна огней периметра. Амундсен долбаный…

— Валерий Степанович, что ж вы в одиночку-то отправились? — сокрушённо покачал головой офицер у входа в бункер, глядя на побелевшую рожу Рысцова и помогая ему снять рюкзак. — В горах зимой такое геройство может плохо обернуться.

Валера просипел что-то неразборчивое на тему «да какое там, так его в душу, геройство», на одеревеневших ногах-ходулях передвигаясь в глубь коридора.

В ярко освещённом холле, оборудованном под студию, он встретил Феченко, яростно спорящего с каким-то оператором. Бородач, заметив Рысцова, на миг замолчал и смерил его все ещё скрюченную фигуру взглядом эксперта по обморожению из травмопункта.

— Водки выпей, — в конце концов посоветовал Дима и вернулся к распеканию оператора.

В студию из бокового прохода влетела Мелкумова. Она рвала и метала. Причём в прямом смысле слова: раздираемые листки оседали клочковатым бураном прямо на пол.

— Из чего вы тут собираетесь пропаганду на весь мир делать? — взвизгнула Вика, резко оборачиваясь к опешившему сценаристу. — Из побрякушек вроде новостей и политики?! Какого лешего? Сейчас это никому не нужно! Полностью концепцию менять надо, понятно?! Тунеядцы! Мы здесь собираемся выступить в качестве реальной силы, а не клоунами какими-нибудь очередными заделаться! Ты вообще на планёрке генеральной сегодня утром присутствовал?

Кудрявый сценарист рьяно закивал.

— Какого лешего в таком случае ты мне тут понаписал?! У нас через два часа эфир! Развлекуха — это дело Андрона! И он, в отличие от некоторых, своё ремесло знает! Работает на износ! А нам, любезные, нужно грамотный чёрный пиар состряпать, чтобы сшизы по углам забились! Чтобы люди на них бросаться стали! Так вот жестоко, да. Деваться некуда, ведь пока они спокойно по эсу разгуливают и бесчинства творят, С-каналы мрут, как комары от «Фумитокса»! А С-пространство меж тем через день-другой такой фокус отчебучит, что вы все ядерную войну сами запросите взамен… — Она наконец обнаружила в студии Рысцова. — Ох, Валера… Ты чего бледный такой?