Изнанка, стр. 133

Изнанка была кичлива и своенравна. Она со своими прибамбасами и нелогичностями могла довести любого человека до белого каления буквально за три-четыре часа.

Последнюю речушку с вялотекущим мазутом вместо воды они переходили вброд, потому что берега были пустынны и не удалось найти подходящих балок для сооружения мостика. Повезло, что в месте, где вышли на эту маслянисто-чёрную с фиолетовыми отсветами неба речку, глубина была по пояс, не больше.

Тапочки у Валеры были без задников. Поэтому, чтобы не потерять нехитрую обувку в процессе форсирования мазутной преграды, он привязал их кусками медной проволоки к ступням. Заходя в противную тягучую жидкость, Рысцов почувствовал, как сначала щиколотки покрываются мурашками, потом икры, а потом озноб прошиб аж до темечка. Мазут не был чересчур холодным, иначе бы он просто-напросто загустел, но сами обволакивающие прикосновения темно-коричневых волн внушали рецепторам кожи неестественные ощущения — будто по ногам текло что-то живое, обвиваясь вокруг и затягивая узлы на толстых, упругих канатах-жилах.

— Ну и дерьмо, — выразил общее мнение Таусонский, поправив на голове тюрбан из рубашки.

Изобретение, кстати говоря, оказалось чрезвычайно полезным. Сначала немногочисленные члены их крохотной диверсионной группы с недоверием покосились на подпола, когда тот разделся до пояса и повязал голову рубашкой. А через некоторое время дошло. Ткань впитывала пот, не давая ему стекать мерзкими каплями на лоб и застилать глаза. Так что теперь все четверо выглядели со стороны, наверное, довольно комично. Правда, сам Валера несколько отличался от остальных: вместо рубашки, которой у него просто не было, на его черепе красовалась кособокая треуголка из пожелтевшей карты Московского метрополитена. А из колкой хламиды он умудрился смоделировать подобие набедренной повязки.

— Четвёртый час идём, — проворчал Петровский, выбравшись из мазутной реки, и аккуратно пощупал заплывший глаз. — Мракобесие какое-то…

— Странно, что изнанников больше не видно, — сказал Аракелян, брезгливо выжимая тёмную жижу из штанин. — Сожрали огнемётчика и… как не было.

— Нас не тронули и ладно, — сердито отозвался Валера, разматывая проволоку и разминая голеностопный сустав. — Почему у меня пропали способности сшиза?

— А может, их и быть не должно в изнанке, — предположил профессор.

— Нет, дело не в этом. Скорее, их действительно эти уродцы… м-э-э… экранируют, что ли.

Альберт Агабекович лишь кособоко пожал плечами.

— Эй, лакмус, долго нам ещё топать?

Рысцов не сразу понял, что Павел Сергеевич обращается к нему.

— Валер, я тебя спрашиваю. Ты же у нас вроде как индикатор, чувствующий этого мужика в оранжевой тужурке.

— Да откуда я знаю, — насупился Рысцов. — Если меня один раз около прохода заклинило, то это ещё ничего не значит. Может, его вообще здесь нет. В какой-нибудь другой изнанке сидит, их же тысячи… Или вовсе нет никакого Всеволода… Приглючилось мне, и баста.

— Тогда я тебя буду медленно топить в мазутных реках с кевларовыми берегами, — мрачно пообещал Андрон.

Таусонский усмехнулся и поднял голову, взглянув на лиловое зарево:

— Вам не кажется, так-сяк, что это сияние стало ярче?

— Так и есть, — отозвался Аракелян, тоже задирая голову. — Мы же идём в ту сторону, откуда оно исходит. Ума не приложу, что там, за горизонтом.

— Как думаете, сколько уже протопали? — спросил Валера, ни к кому конкретно не обращаясь.

— Километров двенадцать-тринадцать, — ответил подполковник, размазывая грязный пот по широкой груди. — Если бы по нормальной дороге шли, уже бы двадцатку осилили, наверное. Блин, Жорик там некормленый…

— Вам не кажется, други любезные, что мы ищем какого-то полумифического мужика хрен знает где? Так, чисто по наитию, — хмуро вздохнул Петровский.

— Есть варианты? — огрызнулся Рысцов.

— Мотался бы я тут, если б были…

— Пойдёмте! Хватит трендеть, так-сяк, — по-военному скомандовал Павел Сергеевич.

И снова потянулись груды металлолома по сторонам, зашуршали неиспользованные прямоугольнички билетов под ногами, и сердце забилось немного по-другому, отсчитывая шаги.

След в след.

Удар в удар.

Сквозь уже привычное монотонное гудение неожиданно пробился какой-то новый звук.

— Что это? — вздрогнул Аракелян.

Все остановились, согнулись, уперев ладони в колени от усталости, и прислушались. Далеко-далеко, там, откуда они пришли, действительно что-то происходило. Словно пошёл дождь. Сначала раздалось несколько отдельных хлопков, будто гигантские капли шлёпались о рубероид на крыше, а через полминуты аритмичное потрескивание слилось в дробные аплодисменты летнего ливня.

— Мало ли всякой чертовщины в изнанке, — махнул рукой подполковник. — Помните, к примеру, ту конструкцию из шпал? Конченый психопат и тот не сумел бы сбацать такой архитектурный ансамбль, так-сяк. А?

— Не нравится мне это, — сказал профессор, трогая кадык. — Пойдёмте.

Все глубоко вздохнули и снова тронулись в путь, освещённые сверху призрачно-сиреневым заревом, интенсивность которого за последний час возросла минимум вдвое. Жара становилась невыносимой.

Рысцов поправил повязки на руках и часто поморгал — от неуютного почти кварцевого света глаза дико уставали. Он вспомнил, как они минут сорок назад наткнулись на странное сооружение из новеньких, приятно пахнущих креозотом шпал. Постройка, если это можно так назвать, была диковинная и нерациональная. Множество шпал были сложены друг на друга, образуя как бы стены дома — квадрат со стороной метров десять. Но лежали они не внахлёст, как, предположим, кирпичная кладка, а ровненько друг на дружке, и не были ничем скреплены. Соответственно, конструкция получалась крайне неустойчивая и разваливалась уже на пятиметровой высоте. Так строят дети, которые не догадываются по незнанию, что для прочности нужно класть кубики не точно один на другой, а немного в сторону, захватывая соседний… Мало того, вокруг причудливых полуразрушенных руин валялось очень много шпал, словно кто-то очень, очень упорно пытался возвести эти стены, а когда верхние падали — приносил новые и опять старательно складывал одну на другую.