Тепло наших сердец (Ключ света), стр. 22

— Когда мы вернемся домой, заведешь сто собак. Тысячу.

— Хватит и одной, — привстав на цыпочки, Ровена поцеловала его в губы.

В машине Мэлори с облегчением вздохнула.

— Это должно означать, что ты сфотографировала все, что хотела.

— Да. Только чувствовала себя членом международной шайки похитителей картин. Следует поблагодарить Мо за то, что помог отвлечь хозяев. Ну, что скажешь?

— Умные, таинственные и… симпатичные. Сумасшедшими не выглядят… Привыкли к деньгам — большим деньгам. Горничная… Чай в старинных чашках. Образованные и культурные. Немного снобы. Дом полностью обставлен — шикарно обставлен. Они приехали несколько недель назад и не могли купить мебель здесь. Значит, привезли с собой. Попробую выйти на след.

Нахмурившись, он забарабанил пальцами по рулю. Мэлори ждала.

— Ровена без ума от Мо.

— Что?

— Прямо-таки растаяла, как только увидела его. Конечно, Мо не лишен обаяния, но Ровена совсем размякла. В доме она выглядела холодной, самоуверенной, высокомерной. Сексуальность таких женщин основана на сознании собственного превосходства. Они разгуливают по Мэдисон-авеню с сумкой «Прада» в руке или проводят заседание совета директоров в Лос-Анджелесе. Власть, деньги, ум — и все это в обертке сексуальности.

— Понятно. Ты решил, что она сексуальна.

— Насколько я могу судить, да. Но нужно было видеть ее лицо, когда Мо выскочил из машины. Всего этого лоска как не бывало. Она сияла, как ребенок рождественским утром.

— Значит, Ровена любит собак.

— Нет, тут что-то еще. Не просто женское сюсюканье с песиком. Она упала на землю, покатилась по траве и засмеялась чудесным грудным смехом. Почему же у нее нет собаки?

— Может, Питт не хочет?

— Посмотри на них. — Флинн покачал головой. — Этот воин готов перерезать себе вены, если она прикажет. Есть что-то странное в том, как она заставила Мо подать лапу. И вообще, все очень странно…

— Не спорю. Я собираюсь заняться картиной — по крайней мере, до тех пор, пока кому-то из нас не придет в голову свежая идея. А ты попробуешь что-нибудь узнать о Ровене и Питте.

— Вечером я должен освещать заседание городского совета. Давай встретимся завтра.

Он маневрирует. Загоняет ее, как овцу. Вспомнив разговор с Даной, Мэлори недоверчиво покосилась на Флинна.

— Уточни, что значит «встретимся».

— На твое усмотрение.

— У меня всего четыре недели — теперь, кстати, уже меньше — на поиски ключа. Я осталась без работы, и мне нужно понять, чем я хочу заниматься дальше. Я имею в виду профессию. Недавно я рассталась со своим другом, потому что наши отношения зашли в тупик. Сложив все вместе, ты поймешь, что у меня нет времени на свидания и новые романы.

— Минуту!

Флинн съехал на обочину извилистой дороги, остановился и отстегнул ремень безопасности. Потом повернулся, взял Мэлори за плечи, притянул к себе, насколько позволял ее ремень, и запечатал губы поцелуем.

Ее словно пронзила огненная стрела, оставив после себя пылающий след…

— Ты мастер по части поцелуев, — отдышавшись, еле выдавила Мэлори.

— Стараюсь почаще тренироваться, — в подтверждение своих слов Флинн снова поцеловал ее. На этот раз медленнее. Нежнее. Пока не почувствовал, как она затрепетала. — Просто хотел, чтобы ты кое-что добавила в свое уравнение.

— Мое призвание — искусство. Я не очень сильна в математике. Еще минуту! — Мэлори ухватила его за рубашку, рывком притянула к себе и отдалась блаженству поцелуя.

Все ее тело словно искрилось от наслаждения.

«Если это значит, что меня пасут, — мелькнуло у нее в голове, — можно бы подумать насчет направления».

Когда пальцы Флинна погрузились в ее волосы, Мэлори почувствовала, как ее охватывают противоречивые чувства — желание и страх, опьянявшие не хуже вина.

— Мы не должны… — запротестовала она, тем не менее расстегивая рубашку Флинна, чтобы прикоснуться к его телу.

— Знаю. Не должны. — Он возился с пряжкой ее ремня безопасности. — Еще минуту.

— Ладно, но сначала… — Мэлори прижала руку Флинна к своей груди и застонала: казалось, ее сердце готово выскочить к нему на ладонь.

Флинн придвинул ее к себе и выругался, ударившись локтем о руль. Мо, желавший принять участие в веселой возне, просунул голову между сиденьями и облизал обоих языком.

— О боже! — Мэлори вытерла губы, не зная, смеяться ей или возмущаться. — А я так надеялась, что это твой язык!

— Я тоже…

Флинн, тяжело дыша, смотрел на нее сверху вниз. Волосы Мэлори были растрепаны, лицо пылало, губы слегка припухли от поцелуев.

Тыльной стороной ладони он отодвинул морду пса и сурово скомандовал:

— Сидеть!

Мо шлепнулся на заднее сиденье и заскулил, словно его огрели дубинкой.

— Я не планировал такое быстрое продвижение.

— А я вообще не собиралась никуда двигаться. Хотя привыкла все рассчитывать.

— Давненько я не занимался этим в машине на обочине дороги.

— Я тоже. — Мэлори оглянулась на заднее сиденье, откуда доносились жалобные звуки. — Но в таких обстоятельствах…

— Да. Лучше не надо. Я хочу любить тебя. — Флинн притянул ее к себе. — Касаться тебя. Чувствовать твое тело под своими ладонями. Я хочу этого, Мэлори.

— Мне нужно подумать. Все так сложно… Мне нужно подумать…

Ей действительно стоит задуматься, как получилось, что она среди белого дня едва не сорвала с мужчины одежду на переднем сиденье машины, стоящей на обочине общественной дороги.

— Моя жизнь пошла наперекосяк. — Эта мысль привела Мэлори в уныние, и сердце снова забилось ровно. — Не знаю, что там было за уравнение, но я все испортила, и теперь мне нужно хоть немного прийти в себя. В сложных ситуациях я теряюсь, так что давай немного притормозим.

Флинн зацепил пальцем вырез ее блузки.

— Что значит немного?

— Пока не знаю. Боже, я не могу этого вынести! — Мэлори повернулась назад и перегнулась через сиденье. — Не плачь, ты же большой мальчик! — Она взъерошила шерсть Мо между ушами. — Никто на тебя не сердится.

— Говори за себя, пожалуйста, — проворчал Флинн.

7

Я чувствую солнце, теплое и почему-то жидкое, как беззвучный водопад, льющийся из золотистой реки. Он омывает меня, словно при крещении. Он пахнет розами, лилиями и еще какими-то цветами с пряным ароматом. Я слышу игривое журчание и шлепки, когда вода поднимается, а затем снова обрушивается вниз.

Все словно скользит вокруг меня, или это я скольжу внутри, но не вижу ничего, кроме густой белой пелены. Вроде занавеса, который никак не удается раздвинуть.

Почему мне не страшно?

Я слышу смех. Звонкий, веселый, женственный. Этот задорный юный смех вызывает у меня улыбку, и мне тоже хочется рассмеяться. Я хочу найти источник этого смеха и присоединиться к нему.

Теперь голоса, похожие на птичий щебет, — и снова юные, женственные.

Звуки то приближаются, то удаляются, словно прилив и отлив. Интересно, я плыву к ним или от них?

Медленно, очень медленно занавес становится тоньше. Теперь он похож на туман, мягкий, словно шелковистый дождь, сквозь который проглядывает солнце. Я начинаю различать цвета. Такие яркие и насыщенные, что они проникают через редеющую дымку и режут глаза.

Плитка отливает серебром и взрывается ослепительным солнечным светом в тех местах, где густая зеленая листва и ярко-розовые цветы деревьев не отбрасывают спасительную тень. Цветы плавают в прудах или кружатся, словно в танце, на клумбах.

Я вижу трех женщин — нет, трех юных девушек — у весело журчащего фонтана. Это их смех доносится до меня. У одной на коленях маленькая арфа, другая держит перо. Они смеются над щенком, барахтающимся на руках третьей девушки.

Они прелестны. В них чувствуется трогательная невинность, такая естественная в этом саду в яркий, солнечный день. Я вижу меч на боку одной из девушек.