Пираты Мексиканского залива, стр. 89
Чета поднялась по лестнице и вошла в одну из комнат, где, кроме служанки, никого не было.
– Хулиана, – обратился к ней дон Хусто, – передай сеньоре графине, что мне надо поговорить с ней. Она у себя одна?
– Нет, у сеньоры гостья.
– Все равно, передай, что я жду ее.
Мгновенье спустя дверь отворилась, и в комнату вошла графиня де Торре-Леаль. Это была женщина средних лет, необычайно бледная; черты ее лица и вся манера держать себя говорили о природной доброте и мягкости ее характера.
На ней было платье черного бархата, отделанное черными кружевами, брильянтовая диадема сверкала на головном уборе из черных кружев и бархатных лент. Длинные подвески, широкое ожерелье и брильянтовая брошь на груди дополняли ее богатый наряд.
– Добрый день, Гуадалупе, моя посаженая мать, – сказал ей с горделивой улыбкой дон Хусто. – Как ты сегодня почивала?
– Несколько лучше, – ответила графиня, легким наклоном головы приветствуя донью Ану, поднявшуюся с кресла.
– Гуадалупе, прошу тебя, приюти у себя на сегодняшний день эту даму.
– С большим удовольствием, – ответила графиня.
– И ты и я, мы чрезвычайно многим обязаны сеньоре. Потом я расскажу тебе об этом подробнее.
– Ты говоришь, мы многим обязаны?
– Да, позднее ты все узнаешь. Снимите вуаль, сеньора, – продолжал дон Хусто, обращаясь к донье Ане, – здесь вы можете чувствовать себя как дома.
Донья Ана открыла лицо и рассыпалась перед графиней в благодарностях, на что та с мягкой улыбкой ответила:
– Сеньора, я рада предложить вам гостеприимство, мне достаточно того, что за вас просит мой брат.
– Благодарствуйте, сеньора графиня, – ответила донья Ана.
– Я желал бы поговорить с тобой наедине, сестра, – сказал дон Хусто, – если ты не возражаешь, сеньора могла бы проследовать в другие покои.
– Прекрасно, она составит компанию моей гостье, которая сидит пока одна в ожидании венчания.
– Отлично.
– Хулиана, – сказала графиня, обращаясь к служанке, ожидавшей у дверей.
– Госпожа, – откликнулась служанка.
– Проводи сеньору в зал. Прощу вас, сеньора, чувствовать себя здесь, как в вашем собственном доме.
– Бесконечно тронута вашей добротой, сеньора графиня.
Донья Ана встала и последовала за служанкой через анфиладу покоев в зал, где собирались гости в ожидании свадьбы. По пути она внимательно разглядывала ковры и богатое убранство комнат. Войдя в зал, она увидела сидевшую в кресле пожилую, изысканно одетую даму.
Молодая женщина подошла ближе, чтобы приветствовать ее, дама повернула к ней голову, и у обеих одновременно вырвался крик удивления.
– Ана! – воскликнула старая дама.
– Матушка! – отозвалась донья Ана.
На какой-то миг женщины замерли в нерешительности, потом, рыдая, бросились друг другу в объятия.
Служанка, провожавшая донью Ану, с удивлением смотрела на эту сцену, потом, рассудив, что графиня, очевидно, заранее подготовила эту встречу и ей здесь делать нечего, ушла, покинув взволнованную мать наедине с дочерью.
Меж тем у графини с доном Хусто завязался горячий спор.
XVIII. БРАТ И СЕСТРА
– Хусто, – начала донья Гуадалупе, – я никогда не одобряла твоих намерений отделаться от дона Энрике.
– Я заботился о твоем сыне, моем племяннике. Наследство и титул принадлежат ему.
– Не будем обманываться, Хусто, наследство и титул ему не принадлежат. Бог накажет нас, если мы завладеем чужими правами.
– Ты слишком щепетильна для матери…
– Быть щепетильной, как это ты называешь, моя святая обязанность. Да, я мать, но прежде всего я христианка. Я люблю своего сына, но, именно любя его, я не желаю ему богатства, приобретенного преступным путем. Неправедно добытое богатство – проклятье для того, кто им завладел…
– Все эти рассуждения хороши в устах проповедника, Гуадалупе, они не заставят меня ни на йоту отступиться от намеченного плана. Как опекун, я обязан заботится о благе твоего сына.
– Но не в ущерб его совести…
– Его совести? А что понимает ребенок в таких делах? За них отвечаю я, что же касается моей совести, то она у меня вполне спокойна. Дай бог, чтобы дон Энрике мог похвалиться тем же.
– Это значит, что ты не уверен в его смерти?
– Да, не уверен… Сеньора, что явилась со мной, утверждает, что он жив и находится в Мехико.
– Жив! Боже, благодарю тебя! – с искренней радостью воскликнула донья Гуадалупе.
– Как, ты радуешься, что дон Энрике жив и в любой момент может появиться, чтобы отнять у твоего сына отцовское состояние?
– Хусто, будущность и состояние моего сына вполне обеспечены тем, что оставил ему и мне граф, нам не к лицу посягать на чужие богатства. Да, я счастлива, что дон Энрике жив, у меня сердце разрывалось при мысли, что на моем безвинном сыне лежит кровь брата. Запятнанные кровью дона Энрике, графский титул и состояние не принесли бы ничего, кроме несчастья, моему дорогому ребенку. Бог карает тех, кто нечестно завладел богатством.
– Итак, если дон Энрике появится, ты способна вернуть ему все, в ущерб твоему родному сыну?
– Конечно, и это не нанесло бы никакого ущерба моему ребенку, напротив, бог вознаградил бы его за такое доброе дело.
– Ну, знаешь, Гуадалупе, ты просто с ума сошла. Так ты в самом деле способна?.. По счастью, я еще жив и, вопреки твоей воле, помешаю такому сумасбродству, слышишь? Я опекун ребенка и не допущу, чтобы ты со своей щепетильностью подарила другому состояние, которое принадлежит твоему сыну по праву наследства. Я недаром сумел отстоять это право за моим племянником.
– Хусто, ради бога!
– Нет, нет, Гуадалупе, дай мне свободу, не мешай мне. Дон Энрике придет, я в этом уверен; но предупреждаю тебя – не мешай мне действовать. Пусть он появится здесь, но горе ему! Я сумею обратить его в бегство. Опозоренный, он или отступится, или погибнет.
– Но это низость! Не забывай, он брат моего сына.
– Однако теперь не время заниматься этим вопросом. Близится час венчания, мне пора ехать за Хулией и ее семьей. Увидим. Прощай. Позаботься о твоей гостье…
Не ожидая ответа, дон Хусто поднялся и вышел из комнаты.
Донья Гуадалупе склонила голову и задумалась. Потом, поднявшись с кресла, она решительно произнесла:
– Нет, тысячу раз нет! Мой сын не беден, но, будь он даже нищим, я не желаю ему сокровищ и титула, приобретенных нечестным путем. Я поговорю с этой женщиной, которую привел с собой брат… увидим…
Сеньора Магдалена не смогла уснуть после разбудившего ее ночного стука в дверь; поднявшись с постели, она прошла в комнату Хулии. Молодая девушка все еще не раздевалась; она молилась, плакала и размышляла.
Что, если юноша, о котором ей рассказала Паулита, в самом деле Антонио Железная Рука? Неужто она выйдет замуж за дона Хусто? А если это не он, то под каким предлогом отказаться от свадьбы? Что, если юный охотник навсегда забыл ее? Смеет ли она ради призрачной мечты пожертвовать покоем матери?
Вот какие мысли теснились в голове Хулии. Сердце ее разрывалось на части. Неопределенность была в тысячу раз тягостнее самой ужасной правды.
Она молилась, просила бога наставить ее и вернуть ей прежнюю решимость, утраченную после недавнего разговора с Паулитой. Внезапно послышался стук в дверь, это была сеньора Магдалена. Для Хулии настала решающая минута.
– Ты все еще не ложилась, дочурка? – спросила мать.
– Нет, матушка, – ответила Хулия.
– Что же ты делаешь?
– Я молю бога о мужестве и покорности судьбе.
– Хулия!
– Не обращайте внимания на мои слова, матушка…
– Ну, хорошо, пора одеваться, дон Хусто не замедлит приехать.
Хулия не отвечала. Сеньора Магдалена кликнула горничных, и началось облачение невесты в свадебный наряд.
Молодая девушка столько пережила за истекшую ночь, что мысли в ее голове путались; порой ей казалось, что она теряет рассудок.
До этой ночи надежды на возвращение Антонио не было, и Хулия чувствовала себя спокойной и готовой к жертве. Потом она, сама не зная как, очутилась в незнакомом доме во власти Паулиты, которая из прежней мягкой, дружелюбной женщины превратилась в тигрицу и угрожала ей смертью. Перед взором Хулии открылся неведомый мир, где Антонио Железная Рука назывался доном Энрике, а Паулита была ее соперницей.