Колыбельная, стр. 9

Передняя дверь открывается, и на пороге стоит женщина. Она держит у уха мобильник. Улыбается мне, но говорит с кем-то другим.

— Мона, — говорит она в трубку, — ты давай там побыстрее. Мистер Стрейтор уже пришел.

Она поднимает свободную руку, демонстрируя мне часы у себя на запястье, и говорит в трубку:

— Он минут на пять раньше. — Ее другая рука с длинными ярко-розовыми ногтями с ослепительно белыми кончиками и маленький черный мобильник у уха почти не видны в искрящемся розовом облаке пышных волос.

Улыбаясь, она говорит:

— Расслабься, Мона, — и комментирует, глядя на меня; — Коричневый спортивный пиджак. Коричневые брюки. Белая рубашка. — Она хмурится и кривит губы. — И синий галстук.

Она говорит в трубку:

— Средних лет. Рост пять футов и десять дюймов, вес... фунтов сто семьдесят. Белый. Шатен, зеленые. — Она слегка морщится в мою сторону. — Прическа малость в беспорядке, и он сегодня не брился, но в целом вид у него безобидный.

Она слегка подается вперед и произносит одними губами: моя секретарша.

В трубку она говорит:

— Чего?

Она отступает в сторону и машет мне свободной рукой, чтобы я заходил. Она поднимает голову, ловит мой взгляд и говорит:

— Спасибо, Мона, за заботу, но я не думаю, что мистер Стрейтор будет меня насиловать.

Мы в особняке Гартоллера на Уолкер-Ридж-драив. Дом в старинном английском стиле. Восемь спален, семь ванных, четыре камина, большая столовая для приемов, малая столовая, бальный зал площадью в полторы тысячи квадратных футов на четвертом этаже. Отдельный гараж на шесть автомобилей и гостевой домик в саду. Открытый бассейн. Пожарная сигнализация и охранная система.

Уолкер-Ридж-драив расположен в районе, где мусор вывозят пять раз в неделю. Здесь живут люди, которые понимают опасность хорошей судебной тяжбы, и когда ты приходишь и называешь себя, они улыбаются и соглашаются.

Особняк Гартоллера очень красивый.

Эти люди не пригласят тебя в дом. Они будут стоять в дверях и улыбаться. А если ты спросишь, они тебе скажут, что не знают истории этого дома. Это просто дом.

Если ты будешь настаивать, они поглядят на пустынную улицу поверх твоего плеча, опять улыбнутся и скажут: “Ничем не могу вам помочь. Позвоните риэлтеру”.

На доме №3465 по Уолкер-Ридж-роуд висит скромная табличка: “Бойль. Продажа недвижимости”. Прием только по предварительной записи.

Еще в одном доме мне открывает женщина в форменном платье горничной. Девочка лет шести робко выглядывает из-за ее черной юбки. Горничная качает головой и говорит, что вообще ничего не знает.

— Позвоните риэлтеру, — сказала она. — Элен Бойль.

Там есть телефон.

А девочка сказала:

— Она злая колдунья.

И горничная закрыла дверь.

И вот теперь, в особняке Гартоллера, Элен Гувер Бойль проходит по гулким пустым белым комнатам. Она все еще говорит по мобильному. Облако пышных розовых волос, розовый костюм в обтяжку, белые чулки, розовые туфли на среднем каблуке. Густая ярко-розовая помада. Искрящиеся золотые и розовые браслеты позвякивают на руках: золотые цепочки, монетки и амулеты.

Хватит, чтобы украсить немаленькую новогоднюю елку.

Крупный жемчуг. Таким подавился бы даже конь.

В трубку она говорит:

— Ты не звонила новым хозяевам Эксетер-Хауз? Они должны были в ужасе съехать оттуда еще две недели назад.

Сквозь высокие двойные двери она проходит в другую комнату и в другую за ней.

— То есть, — говорит она в трубку, — что ты имеешь в виду: они там не живут?

Высокие арочные окна выходят на каменную террасу. За террасой — постриженная полосами лужайка. За лужайкой — бассейн.

В трубку она говорит:

— Так не бывает, чтобы люди купили дом за миллион двести и там не живут. — В этих комнатах без мебели и ковров ее голос кажется громким и резким.

Маленькая белая с розовым сумочка на длинной золотой цепочке — через плечо.

Пять футов шесть дюймов — рост. Сто восемнадцать фунтов — вес. Сложно сказать, сколько ей может быть лет. Она такая худая, что она либо при смерти, либо очень богата. Ее костюм пошит из какой-то узловатой отделочной ткани и украшен белой плетеной тесьмой. Он розовый, но не креветочно-розовый, а розовый, как креветочный паштет, сервированный на хрустящих хлебцах с веточкой петрушки и капелькой черной икры. Короткий пиджак облегает хрупкую талию, а широкие набивные плечи кажутся почти квадратными. Юбка короткая и обтягивающая. Огромные золотые пуговицы.

Она носит кукольную одежду.

— Нет, — говорит она в трубку. — Мистер Стрейтор тут, рядом. — Она поднимает тонкие брови, подведенные карандашом, и смотрит на меня. — Я трачу зря время? — говорит она в трубку. — Надеюсь, что нет.

Улыбаясь, она говорит в трубку:

— Хорошо. Вот он мне показывает, что нет.

Мне интересно, почему она сказала, что я средних лет.

Сказать по правде, говорю я ей, я не собираюсь покупать недвижимость.

Она показывает на меня двумя пальцами с яркими розовыми ногтями и произносит одним губами: еще минуточку.

На самом деле, говорю я, я нашел ее имя в протоколах, в конторе у окружного коронера. На самом деле я просмотрел все судебно-медицинские протоколы за последние двадцать пять лет на предмет смертей в колыбельке.

Слушая, что говорят ей по телефону, не глядя на меня вообще, она кладет свободную руку на отворот моего пиджака и легонько отталкивает меня, но при этом не убирает руки. В трубку она говорит:

— Ну и в чем проблема? Почему они там не живут?

Я смотрю на ее руку вблизи. Судя по этой руке, ей хорошо за тридцать. Может быть, даже чуть-чуть за сорок. И все-таки эта таксидермическая холеность, которая сходит за красоту после определенного возраста и при определенных доходах, для нее несколько старовата. Ее кожа уже смотрится тщательно отшелушенной, протонизированной, увлажненной и вообще какой-то искусственной. Как будто заново отполировали старую потускневшую мебель. Свежая полировка. Новая розовая обивка. Отреставрировано. Обновлено.

Она кричит в трубку мобильника:

— Ты что, так шутишь?! Да, я знаю, что значит под снос! Но это же историческая постройка!