Сто прикосновений (Дневник Мелиссы), стр. 3
1 августа 2000 г
Он сказал, что я не способна этим заниматься, что я не страстная.
Он мне это сказал со своей привычной усмешкой, и я ушла вся в слезах, униженная его словами.
Мы сидели в гамаке в саду, его голова покоилась на моих коленях, я нежно гладила его волосы и смотрела на ресницы его закрытых глаз, ресницы восемнадцатилетнего парня. Я провела пальцем по его губам, он проснулся и взглянул на меня с недоумением.
– Я хочу с тобой заняться любовью, Даниэле, – выпалила я на одном дыхании, с пылающими щеками.
Он смеялся так сильно, так сильно, что поперхнулся:
– Что ты хотела бы сделать?! Да что ты, детка! Ты даже не способна мне его отсосать!
Я взглянула на него, ошарашенная и униженная. Я захотела провалиться сквозь землю его сада, прекрасно ухоженного, и сгнить там, под его ногами, которые бы шагали по мне целую вечность. Я ушла от него с яростным криком «Сволочь!», с силой захлопнула калитку, с силой включила мотороллер. Я уезжала с раненой гордостью и разбитой душой.
Дневник, разве это так трудно – уметь любить?
Я думаю, что не надо было пить его сперму, чтобы вызвать его чувство, а надо было полностью отдаться ему. И сейчас, когда я почти это сделала, когда я этого хочу, он надо мной смеется и меня прогоняет таким вот способом. Что мне делать? Открыть ему свою любовь? Об этом не может идти и речи. Я еще могу доказать, что я способна сделать то, чего он не ожидает, я очень настырная, и у меня это получится.
3 декабря 2000 г. 22:50
Сегодня день моего рождения, пятнадцатилетие.
На улице холодно, утром шел сильный дождь. К нам приходили родственники, я не очень хорошо их встретила, и мои родители отругали меня за это.
Проблема в том, что мои родители видят только то, что им приятно видеть. Когда я оживлена, они участвуют в моей радости и проявляют нежность и понимание. Когда же я грущу, они остаются в стороне и меня избегают, как прокаженную. Моя мать говорит, что я как неживая, что я слушаю заупокойную музыку и что единственное мое развлечение – это закрыться в своей комнате и читать книги.
Отец и вовсе не знает, как проходят мои дни, и у меня нет никакого желания ему про это рассказывать.
Мне недостает любви, я хочу, чтобы кто-то погладил мои волосы, посмотрел бы на меня ясным взглядом.
В школе день тоже оказался адским: я схватила кол (я не хочу учиться), и мне пришлось выполнять отдельное задание по латыни. Мысли о Даниэле забивают мою голову с утра до вечера и даже захватили мои сны; я никому не могу открыться, никто не поймет, что я испытываю по отношению к нему, я это знаю.
Когда я выполняла задание, в классе стояла тишина; и вдруг стало темно, оттого что погас свет. Я позволила Ганнибалу пересечь Альпы, гусям на Кампидольо его ожидать, а когда я захотела посмотреть сквозь запотевшее окно на улицу, то увидела в нем свое отражение – мутное, лишенное четких очертаний: дневник, без любви человек – ничто, ничто… (А ведь я – женщина…)
25 января 2001 г
Сегодня ему исполняется девятнадцать лет.
Едва проснувшись, я схватила мобильник, и звук нажимаемых кнопок оживил комнату; я послала ему поздравление. Я знаю, что он не ответит даже простым «спасибо» и, может, засмеется, читая его. Особенно, когда прочитает последнюю мою фразу: «Я тебя люблю, и только это имеет значение».
4 марта 2001 г. 7:30
Прошло много времени с тех пор, как я писала в последний раз.
Почти ничего не изменилось.
Я кое-как просуществовала все эти месяцы и пронесла на своих плечах груз неадекватности по отношению к этому миру Я вижу вокруг лишь одну серость, и мне становится почти тошно при мысли выйти из дому. Чтобы идти куда? С кем?
За это время мои чувства к Даниэле возросли, и сейчас во мне взрывается желание: хочу, чтобы он был только моим.
Мы не видимся с того утра, когда я ушла из его дома в слезах, и только вчера вечером его звонок нарушил монотонность, сопровождавшую меня все это время. Я так надеюсь, что он не изменился, что в нем осталось все таким же, как в то утро, когда он познакомил меня с Неизвестным.
Его голос разбудил меня от долгого и тяжелого сна. Он спросил, как я поживаю, что я делала в эти месяцы, и затем, смеясь, спросил, выросли ли мои сиськи. Я ответила, что да, хотя это совсем неправда. А потом я напомнила ему о том, что он услышал в то самое утро, а именно: что я хотела с ним заняться ЭТИМ. В последние месяцы мое желание изнурило меня: я трогала себя до отчаяния, испытывая тысячи оргазмов. Желания овладевали мною даже на уроках, и я, будучи уверена, что никто за мной не наблюдает, упиралась секретным местом в железное сиденье парты и производила легкие надавливания телом.
Удивительно, но вчера он меня не высмеял и даже слушал меня молча, пока я признавалась ему. Он мне сказал, что ничего странного в этом нет и что это нормально, если у меня есть определенные желания.
– Более того – сказал он, – так как я тебя давно знаю, я могу тебе помочь их реализовать.
Я вздохнула и покачала головой.
– За восемь месяцев любая девчонка может измениться и понять то, что раньше не понимала. Даниэле, скажи лучше, что у тебя под рукой нет ни одной пизды и вдруг, – а про себя подумала: наконец-то! – ты вспомнил обо мне! – выпалила я.
– У тебя крыша поехала! Дай мне сказать, иначе с такой, как ты, нечего и разговаривать.
Испугавшись, что еще раз получу мордой об стол, я унизилась до восклицания умоляющего «Нет!» и потом:
– Хорошо, хорошо. Извини меня.
Умирая от любопытства, я его подзадорила своим инфантильным приемом продолжить разговор.
– Вижу, что ты поумнела… у меня к тебе есть предложение, – сказал он.
Он мне сказал, что со мной он этим и занялся бы. Только при условии, что между нами ничего не появится, что это будет лишь сексуальная связь и что мы будем друг с другом встречаться, когда будем чувствовать в этом необходимость. Я подумала, что если сексуальная связь продлится долго, то она сможет перерасти в любовный роман и в большое чувство. Даже если оно поначалу не появится, то появится потом, благодаря привычке. Я уступила его воле, так велико было мое желание: я стану его маленькой любовницей на какой-то срок, а когда я ему надоем, он от меня освободится без лишних проблем. Вот в таком виде мой первый раз мог бы показаться самым настоящим контрактом, которому, может, не хватало только письменного документа с печатью и удостоверяющими подписями между одним лицом, слишком хитрым, и другим лицом, слишком любопытным и охочим, принявшим условия со склоненной головой и с сердцем, которое вот-вот разорвется.
Я, однако, надеюсь на хороший результат, потому что хочу сохранить воспоминание об этом навсегда и хочу также, чтобы оно было прекрасным, сияющим и поэтическим.
Я ощущаю свое тело разбитым и тяжелым, невероятно тяжелым.
Впечатление такое, что на меня упало нечто огромное, и оно меня раздавило. Я имею в виду не физическую боль, а другую, ту, что внутри меня.
Я не испытала физической боли, даже когда была сверху…
Сегодня утром я выкатила свой мотороллер из гаража и поехала к нему домой.
Было очень рано, город еще спал, и улицы были почти пустынными; изредка какой-нибудь водитель грузовика мне громко сигналил и посылал какой-то комплимент, а я слегка улыбалась и думала, что другие, возможно, видят мою радость, которая делает меня еще красивее и лучезарнее.
Подъехав к дому, я посмотрела на часы и увидела, что я, как всегда, явилась намного раньше. Тогда я села на мотороллер, взяла из папки учебник по греческому языку, чтобы повторить урок, заданный на сегодняшнее утро (если бы мои училки знали, что я прогуливаю занятия ради того, чтобы трахнуться с парнем!). Я нервничала и перелистывала книгу, не воспринимая ни слова, мое сердце пульсировало быстро, и я чувствовала, как моя кровь мчится по жилам. Я положила в папку учебник и посмотрелась в зеркальце мотороллера. Я подумала, что мои очки в розовой оправе каплевидной формы его очаруют, что черное пончо, накинутое на мои плечи, его поразит, я улыбнулась, покусывая губы, и ощутила гордость за саму себя. Было без пяти девять, и я решила, что не будет трагедией, если я позвоню раньше положенного.