Обитель любви, стр. 92

Кингдон подошел к каминной полке, заставленной сувенирами миссис Коди. Рубашка натянулась у него на лопатках, мышцы свело судорогой, но потом он снова словно окаменел.

Бад чувствовал себя так, будто его вывернули наизнанку. Он бессильно опустился на стул. Ведь он заставил страдающего племянника заглянуть в собственную душу, что причинило ему большую боль, и вместе с тем он сам понял, что не способен ответить на простой вопрос: «Зачем я это делаю?»

— Если я в тебе ошибся, завтра в полдень приезжай к нам на виллу, — предложил он. — Тем самым ты ответишь на мой вопрос. Твой ответ меня удовлетворит.

Кингдон молчал.

Спустя минуту Бад сказал:

— Ладно, я, пожалуй, пойду.

— Всего хорошего, дядя, — сказал Кингдон, но руки на прощанье не подал.

Бад взял шляпу, вышел и осторожно прикрыл за собой дверь. Он проехал три квартала, потом остановился. Его лицо заливал пот. Во рту он чувствовал горечь. Бад положил руки на руль и уронил на них голову. По всему телу разлилась слабость поражения. Но почему? Ведь победа осталась за ним, не так ли?

На следующее утро после обычной прогулки верхом и завтрака с отцом Тесса приняла горячую ванну с лавандой. На вилле она никогда не делала прически, а лишь подвязывала волосы сзади малиновой лентой, которая удачно сочеталась с малиновыми розами на ее ситцевом платье. После ванны она прошла в гостиную и села с книгой на крыльце, защищенном сеткой от мошкары. Впрочем, она не читала, а наблюдала за тропинкой, ведущей от главной дороги, где конюхи выгуливали пони для поло.

В час дня Кингдона все еще не было. Наступило время ленча. На виллу заглянули Стюарты. Бад угощал их бифштексом почти до двух. Тесса ничего не ела. Когда Стюарты уехали на своем «роллс-ройсе», появилась Амелия с горничной Кэтрин. Они составляли список вещей, которые Амелия намеревалась взять с собой в Вашингтон. Бад устроился в библиотеке за большим столом, обложившись договорами об аренде нефтяных участков и картами. Тесса помогла матери составить список и вернулась на крыльцо. Села, обхватив колени руками. Теперь она уже не пыталась делать вид, что читает, а не отрываясь смотрела на дорогу.

Подняв облако пыли, появилась какая-то машина. Тесса привстала. Но это был всего лишь крытый грузовик, использовавшийся для хозяйственных целей. Бад вышел из дома, подошел к грузовику и поставил ногу на подножку. Шофер передал ему пачку газет. Бад раскрыл одну из них, а потом медленно подошел к крыльцу, где сидела дочь. Он молча подал Тессе номер «Ивнинг кларион». Она пробежала глазами заголовки.

Дальше Тесса не читала. Она аккуратно сложила газету и положила ее на стул. Потом перевела взгляд на поле для игры в поло. По нему уже ползли вечерние тени. Чернели борозды и ямки от лошадиных копыт.

— Тесса, милая, иди ко мне, — позвал Бад, открывая свои отцовские объятия. На его лице было несчастное выражение, и он не лукавил.

Однако Тесса будто окаменела. Она еще не осознала случившегося и, отвернувшись от Бада, зашагала по увитому виноградом переходу к себе в спальню.

В ту ночь Бад так и не смог заснуть. Накинув на плечи халат, он вышел покурить. Трещали цикады, ухала сова... И еще что-то... Какой-то странный, размеренный звук... Он медленно направился к комнате Тессы. В темноте мерцал только красный огонек его сигары.

И тут он понял, что это за странный звук. Это были приглушенные рыдания Тессы, безутешный горький плач. Бад поежился. На первый взгляд он поступил жестоко. Внутренний голос подсказывал ему, что он не имел никакого права вмешиваться. Да и сын Три-Вэ ему понравился... Зачем ему понадобилось копаться в раненой душе этого паренька, зачем было выводить Кингдона из равновесия? Какая ему, по большому счету, разница, родственники они или нет? Люди хорошие, это главное. «Что я натворил? Как я посмел так огорчить Тессу?» — спрашивал он сейчас себя.

Вместе с тем его сердце противилось самобичеванию. Прислушиваясь к плачу Тессы, он испытывал те же чувства, что и в ту далекую ночь, много лет назад, когда он вскрыл ей трахею, чтобы девочка могла свободно дышать. Он стоял сейчас у порога ее комнаты на подкашивающихся от слабости ногах, весь дрожа при мысли о содеянном и одновременно торжествуя. «Я спас мою Тессу».

Бад постучал в дверь.

— Тесса, — позвал он. — Открой, я помогу тебе.

Перестав плакать, она открыла дверь. На ней все еще было ситцевое платье, правда, измятое. Нос и глаза покраснели от слез, щеки же побледнели. Она взглянула на него и ушла в ванную, чтобы умыться. Бад прислушивался к шуму льющейся воды и понимал: в утешители он сейчас не годится. Иначе это будет похоже на затянувшийся поцелуй Иуды.

Когда дочь показалась из ванной, он сказал:

— Вчера утром я был у него.

Она взглянула на него припухшими от плача глазами.

— Зачем?

— Я напомнил ему, что вы родственники.

Тесса подошла к окну и выглянула наружу. Мутная луна освещала поле для поло. Тесса молчала.

— Тесса, между ними что-то было. Я имею в виду, между ним и Лайей Бэлл. Не вдруг же они обвенчались?

Она кивнула.

— Я уезжаю, — проговорила она.

— Куда?

— Во Францию.

— Нет.

— Я уезжаю, — твердо повторила она.

— Ты меня ненавидишь?

— Ты не имел права, — сказала она, вцепившись руками в подоконник. — Не имел никакого права!

И снова ему захотелось разрыдаться, но чувство благодарности к самому себе осталось. «Я спас ее», — снова подумал он.

Глава восемнадцатая

Карандаш замер в руке у Тессы. Она подняла голову и выглянула в окно, выходившее в сад. Ее мысли покинули абстрактный мир и вернулись в мир реальный, и Тессе стало очень стыдно. «Просто невероятно, — думала она. — Неужели когда-то я воспринимала все это, мой дом, как нечто само собой разумеющееся?..»

Три года работы в сиротском приюте в Руане расширили ее кругозор, и Тесса научилась испытывать чувство вины. Даже самые обычные житейские мелочи — например, сочное зеленое яблоко или махровое полотенце для рук — теперь раздражали. «Кто я такая, чтобы пользоваться таким комфортом? Чем я это заслужила? Ведь кто-то терпит лишения, чтобы у меня все это было».

Она теперь смотрела на жизнь по-новому и понимала, что отречение от богатства — отнюдь не всегда проявление святой добродетели.

Три года без одного месяца минули с той сентябрьской ночи, когда после безутешных рыданий она повзрослела. За это короткое время сильно изменилась не только Тесса, но и весь мир. Трудно было ожидать таких глубоких перемен за столь малый срок.

Мировая война взяла тайм-аут. Все, что было до войны, казалось чистым, неиспорченным, но устаревшим. Автомобили уже не считались новомодными хитроумными изобретениями, чей вид раздражает глаз и от пользования которыми бывают разные болезни. Автомобиль перестал быть прихотью богачей. В Южной Калифорнии, где сеть дорог постоянно расширялась, он превратился в предмет первой необходимости. Его покупали в рассрочку, а в дорогу всегда брали запасные покрышки. Кинематограф жил своей жизнью. Трудно было теперь найти человека, который не знал бы, что такое Голливуд. Главным законом в этих местах являлся «сухой» закон.

Новостью моды стал стиль, получивший название: «новая женщина». Длинная юбка, из-под которой выглядывает оборка нижней, корсет, блузки, застегнутые на все пуговицы — с высоким воротом — все это было выброшено и забыто. На смену им пришло невесомое шелковое белье и узкие платья, не доходившие и до колен, ярко накрашенные губы и покачивающаяся в них дымящаяся сигаретка... И все это — не стыдясь людей. Но самым смелым элементом в образе «новой женщины» была, несомненно, короткая стрижка.