Обитель любви, стр. 49
И снова все трое навалились, чтобы повернуть главный шкив. Черный от смолы канат понемногу поднимался из скважины.
На этот раз Три-Вэ продолжал держать зажим. Вместо этого Ксавьер опустил в скважину черпак, чтобы захватить немного земли, а Три-Вэ и Бад, вытирая пот со лба, сели на доски: Три-Вэ, бородатый неудачник, ищущий нефть там, где, как считалось, ее не было, и Бад, его компаньон, поверивший в него старший брат с закатанными на сильных руках накрахмаленными рукавами белой рубашки. Он открыл портсигар.
— Как вы управляетесь с Ксавьером, когда меня нет?
— Больше потеем и только, — ответил Три-Вэ.
— Почему бы тебе не купить паровую машину?
— Хватит тратить деньги. Подождем, когда появится нефть.
Бад зажег спичку о ноготь большого пальца руки.
— Странно, но никогда не думал, что ты будешь рабочим.
— А что ты обо мне думал?
— Ты мне представлялся серьезным мальчиком, которого время от времени нужно было оттаскивать от книг.
Они рассмеялись. Три-Вэ откинулся назад, вдыхая исходившие от Бада запахи — помады, лавровишневого лосьона для волос и пота. Он почти физически ощущал его беззаботную, ничем не прикрытую силу.
То, что он сотворил шесть недель назад с телом Амелии, странным образом отразилось на их взаимоотношениях с братом. С раннего детства Три-Вэ сопротивлялся каждой мягкой и беспечной попытке Бада встать над ним. Сопротивлялся с тупым упрямством. Но теперь зло, которое он совершил, заставило его примириться с братом. И простая мужская близость, которая возникла между ними после этого, неожиданно очень пришлась по душе Три-Вэ.
Но других поводов для радости у него не было.
Во-первых, Амелия. Всегда Амелия. После фанданго она десять дней болела. Бад, как и Юта, и вообще все в городе, объясняли это тем, что она надорвалась, готовя ту вечеринку, на которой в общество Лос-Анджелеса была принята Юта. Поправившись, Амелия возобновила дружбу с Ютой и летом сопровождала невестку на все приемы. На людях она и с Три-Вэ всегда была веселой и милой. Но делала все для того, чтобы они больше не оставались наедине. А ему отчаянно хотелось поговорить с ней! Спросить: возненавидела ли она его, а если нет, то как это возможно? Болит ли у нее что-нибудь? Он хотел рассказать ей о власянице вины, в которую он облачился после того вечера... Ему хотелось еще раз попросить у нее прощения.
Во-вторых, Юта. После фанданго вся их жизнь складывалась из постоянных мелких ссор. Юта очень беспокоилась за свое еще непрочное положение в обществе и каждый раз, когда он поздно приходил домой после работы, настаивала на том, чтобы он пошел вместе с ней на какой-нибудь прием. Она стала обращать больше внимания на мнение своих новых знакомых и поэтому выговаривала Три-Вэ за въевшуюся в кожу его рук смолу. Еще она настойчиво требовала, чтобы они наняли прислугу, хотя в глубине души со страхом думала об этом. Ее радовала только зарплата, которую Бад положил Три-Вэ. Но она не знала, что Три-Вэ и его брату принадлежат равные доли в компании.
В-третьих, «Паловерде ойл». Радоваться было нечему. Только ежедневные приезды Бада взбадривали Три-Вэ. Он заблуждался относительно глубины насосов. Вот уже несколько дней они бурили скальные породы, твердые как сталь. Три-Вэ понимал, что, несмотря на всю его осторожность, буры будут ломаться и впредь. Больше того. Он утратил интуитивное предчувствие подземного моря нефти, которое у него было вначале, и порой уже начинал верить в то, что прав не он, а все остальные: никакой нефти там нет и в помине. Над ним — а теперь еще и над Бадом — все посмеивались. По воскресеньям после возвращения доньи Эсперанцы и Юты от утренней мессы в церкви на Плаза вся семья Ван Влитов собиралась на обед под красной крышей родительского дома на Бродвее. Хендрик метал взгляды-молнии на сыновей, которые, занявшись нефтью, превратились в его глазах в отщепенцев. Донья Эсперанца обеспокоенно поглядывала на Три-Вэ.
Лязг черпака прекратился. Канат дернулся. Этим Ксавьер давал понять, что он готов. Бад встал и потянулся.
— Ладно, еще разок — и придется возвращаться в магазин.
Он аккуратно затушил окурок сигареты носком ботинка.
Из дневника Три-Вэ:
На глубине 176 футов хлынула грунтовая вода и затопила колодец. Мы заключили его в трубу и качали трое суток. В день выкачивали много воды и два барреля неочищенной нефти. Вытащили трубу и снова принялись копать. Просела стенка колодца.
Порвался канат. Пытались выловить бур, но не смогли и через три дня сдались. В Лос-Анджелесе нет буров. Пришлось отправиться на поезде в Санта-Паулу на склад «Юнион ойл» за буром. Канат порвался 1 июля.
Из «Лос-Анджелес таймс» за 3 июля 1892 года:
Вчера видели, как Три-Вэ Ван Влит покупал пеньку. Значит ли это, что братьям не хватило длины прежних канатов?
Прочитав заметку, Бад расхохотался и купил еще несколько номеров за этот день. Три-Вэ был мечтателем, но у него недоставало чувства юмора, поэтому он был взбешен.
Каждый вечер Юта терла ему спину. Эти минуты никогда не омрачались склокой. Под ее крепкими руками, натиравшими до пены его плечи, вся неуверенность и все сомнения Три-Вэ рассеивались. Однажды он поцеловал ее намыленную красную руку.
— А это еще за что? — спросила она.
— За то, что ты надо мной не смеешься.
— А что в тебе смешного-то! — с чувством проговорила она.
Глава одиннадцатая
Амелия пила после завтрака кофе с молоком, а рядом, обслуживая Бада, суетился Лию с намасленной косичкой и в свободном белом балахоне. На первое он принес ему овсянку с густыми сливками, потом бифштекс с яйцом и голландской жареной картошкой. Бад еще подкрепился сдобным румяным печеньем и вазочкой лимонного мармелада и желе из гуавы по рецепту доньи Эсперанцы.
Когда часы пробили семь, Бад поднял глаза от газеты.
— О чем ты задумалась, дорогая? — спросил он. — Считаешь, что...
— Что «что»? — недоуменно спросила Амелия. После сна на щеках у нее еще играл румянец. Она задумчиво смотрела в окно и ничего в нем не видела. Для нее завтрак был продолжением супружеской ночи, и поэтому она настаивала на том, чтобы Бад садился за столом рядом с ней, бок о бок.
— Я ведь тебе уже как-то описывал признаки, — сказал он.
Она отставила чашку и посмотрела на него. До сих пор она никак не могла привыкнуть к его утренней бодрости и аппетиту, исключая сексуальный.
— Помнишь? После того, как ты заманила меня в Паловерде во второй раз, мне пришлось объяснять тебе, что за удовольствие порой приходится расплачиваться большими последствиями.
— А сколько времени у меня не было месячных?
— Это ты меня спрашиваешь, Амелия? Интересный вопрос, который женщина задает мужчине! Забавный!
«Не такой уж и забавный», — подумала она. За все годы супружеской жизни они ни разу не предохранялись, и каждый месяц Амелия пребывала в безутешном трауре. Речь шла не о смерти, но о крушении очередных надежд на жизнь. С началом каждого месячного цикла она уединялась и плакала. Но около двух лет назад поняла, что слезами горю не поможешь, и просто попыталась не замечать этого, не задумываться над тем, чего природа ее лишила. Она перестала следить за календарем, хотя все еще страстно хотела родить.
Когда Амелия думала о Баде, смириться со своим бесплодием ей было еще тяжелее. Любовь не препятствовала ей трезво оценивать мужа. Несмотря на его веселость, нарочито щегольские костюмы и чувство юмора, Бад оставался человеком патриархальных взглядов. Он должен был развиваться вместе с этой солнечной страной, он нуждался в детях. Его жизненным долгом было создание династии. Амелия, происходящая по матери из феодальной семьи, уважала взгляды мужа.
— В прошлом месяце у тебя их не было, — сказал он. — И в этом запаздывают на десять дней.
Он положил руку на ее впалый живот, провел пальцами по белому шелку платья. Она наклонилась к нему и поцеловала в губы, но отстранилась, потому что вошел Лию и принес еще горячего печенья.