Обитель любви, стр. 102
— Я скоро. Подожди в моей комнате.
Он не стал спорить, не спеша поднялся по лестнице и прошел в комнату жены, думая, как это похоже на Лайю. Она явно была взволнована предстоящим разговором, но предпочла сначала закончить свой урок. «Бедняжка, — подумал он. — Одержимая бедняжка». Он очень хотел подарить ей секрет успеха, благодаря которому он, а не она, стал звездой экрана.
В ее комнате сильно пахло лилиями. Этот цветок служил своего рода визитной карточкой Лайи. Лилии стояли повсюду в вазах из граненого стекла, были вышиты на салфетке на туалетном столике, на шелковых подушечках, горкой лежащих в кресле-качалке, на изумрудно-атласном покрывале супружеской постели, которую он ни разу не разделил с Лайей. После переезда сюда она сказала, что сама будет приходить к нему в спальню, но за последние полгода так ни разу и не пришла.
Через четверть часа он услышал дробный стук каблучков Лайи по винтовой лестнице. Она вошла в комнату, на миг замерев на пороге. Ее губы были только что накрашены яркой помадой. Закрыв за собой дверь, Лайя прошла к туалетному столику и облокотилась на него, повернувшись спиной к зеркалу. Она сгорбилась, отчего ее грудь стала еще более плоской, и замерла в классической позе фотомодели из журнала «Венити Фер».
Несмотря на эту театральную мизансцену, в ее бледно-серых глазах отражалось искреннее волнение.
— Кингдон, между нами всегда были интеллигентные отношения, — начала она. — Мы никогда не закатывали друг другу диких сцен. Щадили чувство собственного достоинства.
Она выжидающе посмотрела на него. Ей хотелось, чтобы он не вспоминал о первых месяцах их совместной жизни, когда она постоянно обманывала его доверие и причиняла ему боль. Она хотела, чтобы он думал сейчас только об общей цели в жизни, сблизившей их в последние годы.
«Превосходно, — подумал он. — Будем играть по ее правилам».
Но вслух ничего не сказал.
Лайя продолжала:
— Тебе никто не мешает летать. Я смирилась с тем, что небо всегда было для тебя всем... О милый, только не отрицай! Я никогда не устраивала сцен по этому поводу.
Его охватило любопытство: что у нее на уме? И тут он похолодел: «Она узнала про Тессу!»
Лайя ждала его ответа, поэтому он сказал:
— Ты молодец!
— Ты уважал и мои стремления. Помогал по мере возможности. Я это очень ценю. — Тут она повысила голос. — И я уверена, что не откажешься помочь мне и сейчас, когда представился такой великолепный шанс!
Он расслабился.
— Я рад за тебя, Лайя. Что за шанс? Кто тебе его дает?
— Дэвид Манли Фултон делает фильм о Павловой.
— А, так вот для чего эти уроки хореографии. — Он улыбнулся, искренне радуясь за жену.
Ее лицо сохраняло серьезное выражение.
— Работая с мистером Хорти, я поняла наконец, чего мне не хватает... Я не отдаюсь своему делу полностью, а оно требует абсолютной самоотдачи. — Она подошла к окну и раздвинула парчовые шторы, задумчиво глядя на сад с зеленым газоном и бассейн. — Кингдон, мне больно даже думать об этом, но я считаю, мы достаточно близки, чтобы я открыла тебе правду. Брак истощил меня. Он отнимает у меня драгоценное время. Я много думала, но, как ни крути, — выход один. Развод.
— Развод? — эхом отозвался он.
— Я знаю: мы повенчаны в церкви, — вздохнула Лайя. — Но я говорила с людьми... Знаешь, что мне сказал отец Макаду? Если супруги не хотят иметь детей, их брак, в сущности, ненастоящий.
У него нервно дрогнула бровь. В ту секунду он вновь подумал о Тессе.
— Бедный Кингдон! Не смотри на меня так! Я ведь честно все тебе рассказала, не так ли? Ведь мы с тобой и вправду не хотели настоящей семьи.
— Об этом и речи не было.
— Вот видишь! А к детям мы так равнодушны, что даже ни разу не заговаривали об этом! Пойми, дело вовсе не в тебе, Кингдон. Ты ведь все понимаешь, правда? Понимаешь, что я тебя ни за что бы не обидела? Но я должна начать сниматься, освободив сердце и рассудок от всего! — Помолчав, она продолжила: — А ты... Может, для тебя все это обернется как раз к лучшему. Ты снова запил. Необходимо остановиться. Но я не смогла помочь тебе. Может, вдали от меня ты найдешь в себе силы...
— Как называется фильм? «Умирающий лебедь»?
— Откуда ты знаешь?
— Я маг и кудесник, — ответил Кингдон. — Иди с миром, Лайя. Крути свои фуэте и арабески!
— Милый, я знала, что ты все правильно поймешь! Дэвид Манли Фултон вот-вот приступает к съемкам. Я тут думала подыскать тебе...
Она теребила в руках шнур от занавесок. Глядя на тяжелые темно-бордовые занавеси, он подумал о воздушных шторах, разбросанных по дому книгах, прохладном вине, об умиротворяющем ощущении покоя.
— Не беспокойся, — прервал он ее. — У Тессы есть дом.
— У Тессы? — На этот раз удивилась Лайя. — Это твоя двоюродная сестра?
— Она живет в одном из новеньких бунгало к югу от отеля «Беверли-Хиллс».
— Ты видишься с ней?
— Время от времени, — ответил он. — Заглядываю.
— Вот как! — В ее бесцветных глазах зажглись грозные огоньки.
— Лайя, у нас с тобой все держалось на соплях. Мы скрывали это, изображали крепкую семью, но этого не было и в помине.
— Спасибо, капитан Вэнс!
— Вини меня одного.
— А ее отец знает?! Ее мать?! По-моему, ваши отношения не очень-то обрадуют великого князя и великую княгиню Лос-Анджелесских!
— Слушай, я же освободил тебя от супружеской клятвы, — сказал он, поворачиваясь к двери.
— О, как великодушно! Ты и эта... тупая корова, твоя сестричка! Я даже не представляла, что она способна с кем-то переспать! Ведь она у нас такая сдержанная, такая возвышенная! Кстати, возможно, у нее действительно нет того, что есть у любой женщины... Возможно, в этом и состоит ее прелесть. С такой по крайней мере не надо строить из себя великого любовника, спустившегося с небес на землю!
Когда Лайя сквернословила, ей всегда хотелось выставить его кастратом. Но почему она так разозлилась? Он ведь дал ей то, что она просила...
Кингдон взялся за ручку двери.
— Ну и прекрасно! Иди, соси ее вымя!
— Заткнись! — рявкнул он. — Не трогай ее!
— Почему это? Кингдон, милый! Знаешь, как религия называет такие отношения? Кровосмешением!
Кингдон дал ей пощечину. Она прикрыла красную щеку рукой.
— Вот за это ты ответишь, — прошипела Лайя. — Ответишь!
— Ничего, — изменившимся голосом сказал он. — Мне не жалко. Все, что в доме, можешь оставить себе.
Пока он укладывал свои вещи в чемоданы из свиной кожи, спокойствие вернулось к нему. Он решил спросить у Лайи, как он может со своей стороны ускорить их развод, который у католиков может тянуться бесконечно.
Он поднял руку, чтобы постучаться в дверь ее комнаты, но замер. Изнутри доносился голос жены. Слов было не разобрать, но она ворковала, как голубка. «С мужиком каким-то болтает, — подумал он. — Интересно, кто это? Какой-нибудь покровитель, от которого зависит ее карьера? Может, Дэвид Манли Фултон? Нет, женщины его не интересуют. Какой-нибудь режиссеришка, продюсер или актер. Более влиятельный, чем я». Гнев его растаял. Он никогда не был злопамятным. Лайя в своих трусиках, расшитых лилиями, пытается добиться успеха. За дверью послышался смех. Жена явно пыталась соблазнить собеседника.
«Дай-то ей Бог получить роль», — подумал Кингдон.
Он спустился вниз и попросил недавно нанятого слугу отнести его чемоданы в «шевроле».
Глава двадцатая
Кингдон поднялся с постели. Тесса, еще не вполне проснувшись, наблюдала за ним сквозь ресницы. Контуры его фигуры расплывались, и она видела только различных оттенков пятна: черные густые волосы, загорелые руки и шея, широкие плечи и узкую спину, малиновый шрам. Он накинул синий халат и, ступая босыми ногами, вышел из комнаты. Она перекатилась на его половину постели, вдыхая его запах.
В наследство от прабабки-индианки Тесса получила не только блестящие черные волосы, но и способность жить вне времени. Тесса не подгоняла и не подстегивала события. Она чувствовала, что не такая, как все. У нее не было «внутренних часов». Вокруг все куда-то торопились. Впрочем, у Тессы было и то, что роднило ее с окружающими: она умела наслаждаться счастьем.