Как я влиял на Севку, стр. 4
Я сидел долго. Потом вышел в переднюю. В комнате разговаривали взрослые.
— Всё это очень хорошо, прекрасно, — говорила мама. — Но у ребёнка и без того большая нагрузка. И так он целыми днями не видит воздуха, сидит над книжками. А как он выглядит? Худущий, кожа да кости…
— Ничего, ничего, — успокаивал папа. — Это полезно.
— Ещё бы, — сказала мама, — прикрепили няньку. Ни о чём самому думать не надо…
— Да не тому полезно, — сказал папа. — То есть, надеюсь, и ему пойдёт на пользу. Но сейчас я о Константине. Нельзя всё время держать парня в тепличных условиях. И нельзя, чтобы он рос эгоистом, думал только о себе…
— Котик растёт эгоистом?!
Я вошёл в комнату. Папа и мама замолчали. Они всегда перестают говорить обо мне, когда я вхожу. Говорить при детях о детях непедагогично. Это я уже знаю. Потом папа спросил:
— Как зовут твоего подопечного?
— Севка, — сказал я, — Севка Мымриков.
— Плохо учится?
— Неважно, — вздохнул я.
— Лодырь, что ли?
— Неусидчивый он и, — я посмотрел на бабушку, — у него здоровье неважное…
— Ну-ну, — сказал папа. — Смотри, не осрамись.
— Постараюсь, — сказал я.
— И приглашай к нам. Пусть приходит.
— Ладно, — пообещал я.
Глава четвёртая
Утром я подумал: кто такой Севка, чтобы я из-за него пропускал экскурсию?
Мне нравилось в зоопарке. Я любил смотреть на медлительного, степенного слона, ленивого бегемота, весёлых попрошаек мишек.
Только чуточку было жалко зверей. Казалось, они никак не могут забыть всякие там свои джунгли и пустыни. И оттого у слона такие печальные глаза, а тигры часто мечутся по клетке и кричат что-то сердито и жалобно на своём тигрином языке.
Я быстро оделся, ещё быстрее позавтракал и побежал к школе.
Честно говоря, я надеялся, что Севка на экскурсию не придёт. Не было ещё такого случая, чтобы Севка приходил на экскурсии.
И правда, возле школы весь класс был в сборе. Не хватало двоих: меня и Севки. Я пришёл. А Севку ждать не стали.
— Мымриков в своём репертуаре, — сказала Любовь Дмитриевна, наша учительница по ботанике. — Пойдёмте, ребята.
Я разыскал глазами Иру Зимину. Возле неё стояли Толька Овчинников и Алик Камлеев. Алик ей что-то смешное рассказывал. А Толька поглядывал сверху вниз и улыбался.
Ира была девчонка что надо. Разговаривать с ней интереснее, чем с любым мальчишкой. А играть в настольный теннис — не берись. То есть можешь браться, пожалуйста. Только наверняка вылетишь. Хорошо, если не всухую.
На школьных вечерах она выходила на сцену и садилась за рояль. И играла не какую-нибудь там «Перепёлочку», а настоящую взрослую музыку. Её всегда вызывали много раз. И она играла всё новое и новое. А я удивлялся: и влезает же человеку в голову столько музыки!
Я стал придумывать, как бы тоже вступить в разговор и начал понемножку продвигаться в сторону Зиминой. Вдруг земля вырвалась, у меня из-под ног. Я полетел в сугроб. Вскочил — передо мной Севка. Рот — до ушей и орёт во всю глотку:
— Здорово, Горох! Чуть не опоздал. Как приёмчик? Сила! Хочешь, научу?!
Можно было, конечно, обозвать Севку дураком. Полезть на него с кулаками. А что толку?
Я покосился на Иру Зимину. Она была занята разговором, моего полёта не видела.
— Ладно, — сказал я Севке, — научи.
Любовь Дмитриевна укоризненно покачала головой.
— Ты даже с товарищем, Мымриков, нормально не можешь поздороваться. Обязательно с грубыми шутками.
Возле входа в зоопарк меня отозвал в сторону Игорь Булавин.
— Учти, Мымриков на твоей ответственности. Тут дикие звери. А ты Севку знаешь!
— Что я, гувернантка?! — возмутился я.
— Ты — пионер, — строго сказал Игорь. — Мы с тобой на эту тему уже беседовали. Если мало, могу побеседовать ещё. Завтра. А сегодня выполняй поручение.
Я посмотрел на Иру — около неё был теперь один Алик — и подошёл к Севке.
У Севки на животный мир была своя точка зрения. Всяких мелких безобидных зверушек и птах он презирал. Севке нравились звери свирепые и хищные: львы, тигры, пантеры. С уважением остановился он перед пеликаном.
— Вот это клювик… Ка-а-ак долбанёт — не обрадуешься!
Сперва Севке очень понравился бегемот. А когда бегемот зевнул, открыв огромную розовую пасть, Севка пришёл в восторг.
— Гляди! — кричал он мне. — Вот это ротик! Вот это я понимаю! Попадись такому, он и жевать не будет. Захлопнет свой чемодан, только тебя и видели! Любовь Дмитриевна, — спросил он учительницу, — а он крокодила живого может проглотить? Он ими, наверно, питается, да?
— Бегемоты, — сказала Любовь Дмитриевна, — питаются растительной пищей: сочными травами, корневищами водяных и болотных растений, ветками. Должен бы знать, Мымриков. Мы об этом говорили на уроках.
— Он? Травой?!
Севка с сожалением посмотрел на бегемота.
— Здоровенный, а ест всякую ерунду. С такой пастью я б на его месте крокодилов, кабанов и ещё чего там водится, как мух, глотал. Не глядя.
— Не сомневаюсь, Мымриков, — сказала Любовь Дмитриевна и все засмеялись.
Скоро звери, большие и маленькие, надоели Севке. Он стал крутить головой по сторонам и увидел лоток с мороженым. Потом ещё покрутил головой и потащил меня к клетке с фламинго, длинношеими голенастыми птицами.
— Гляди: на одной ноге стоит. Спорим на мороженое, я дольше простою.
Я знал, Севка был мастер спорить. И не просто так, а обязательно на что-нибудь. Я однажды видел, как Севка спорил.
Возле школы стоял малыш с яблоком. Сева подошёл к нему и сказал:
— А я, между прочим, могу доплюнуть до второго этажа.
Малыш задрал голову и недоверчиво протянул:
— Врёшь…
— Не веришь? Спорим на твоё яблоко…
Минуту спустя Севка похрустывал яблоком и назидательно говорил:
— Учти, из двух спорящих один обязательно умный, а другой — нет.
Поэтому я сказал Севке:
— Ладно, и так верю.
— А может, поспорим? — спросил Севка.
— Чего спорить, когда я тебе и так верю. Пошли дальше.
Но сбить Севку было не просто. Он задумчиво потёр подбородок и изобразил на физиономии крайнюю степень неуверенности.
— А может, и не простою дольше? Надо попробовать!
Севка проворно, не хуже фламинго, поджал левую ногу.
Птица, которую взялся перестоять Севка, от стояния на одной ноге никакого неудобства не испытывала, а Севка уже через минуту опустил ногу.
— Не могу больше! А ты ещё не хотел спорить!
Мне показалось, что Севка хитрил и что он мог бы ещё стоять долго, но я промолчал.
Мы шли мимо клеток с другими зверями и птицами, а Севка всё сокрушался:
— Подумать только, ещё б немного — и проиграл. Кто ж знал, что она на одной ноге столько стоять может? Ну, да ладно, попадись мне другая такая птица, ещё посмотрим, кто кого!
В окошке служебного помещения я увидел птицу, как две капли воды похожую на ту, с которой Севка только что соревновался. Я хотел отвлечь внимание Севки. Но было поздно.
— Ага! — закричал Севка. — Попалась! — и тут же спохватился: — Конечно, не совсем попалась. Я, конечно, могу потерпеть сокрушительное поражение. А что? Вполне возможно! Но мы сейчас тягаемся. Вот! — Севка протянул мне руку. — Спорим на мороженое, перестою её на одной ноге. Учти, запросто могу и проиграть. Она, может, с пелёнок на одной ноге привыкла стоять, а у меня опыта нет. Но, так и быть, спорим.
— Чего спорить. Я ж тебе сказал: и так верю.
— Ладно, — ставлю два мороженых против одного.
Я покачал головой.
— Три! — предложил Севка.
— Нет, — сказал я.
— Пять.
Когда Севка дошёл до ста штук, мне стало смешно.
— Послушай, — сказал я, — мама мне дала денег. Как раз на два мороженых хватит. Давай купим и пойдём дальше, не то мы возле этой птицы целый час торчать будем.
— Ну, уж нет. Спорить — пожалуйста; а так с какой стати ты меня мороженым будешь кормить?
Мне эта канитель надоела и я махнул рукой: