Пушкарь Собинка, стр. 8

Взвыл от боли и неожиданности Собинка. Рванулся бежать. Не тут-то было! Здоровенная ручища схватила его за шиворот. Мужик, чёрный, бородатый, рожа чисто разбойничья, ровно кутёнка поднял Собинку.

— Чего забыл в чужой телеге?

— Поглядеть хотел…

— Я тебе погляжу! — Мужик снова поднял плеть. — Своровать хотел? Али, — новая мысль пришла мужику в голову, — может, ты лазутчик ордынский?!

— Еще чего надумал! — вытаращил глаза Собинка.

Принялся мужик допытываться у Собинки: кто он и отчего, несмотря на молодость лет, находится при войске?

Рассказал Собинка всё, как есть. Поверил, успокоился мужик.

— Годов сколько? — спросил.

— Двенадцать.

Протянул мужик здоровенную руку:

— Меня зовут Никифором. Тебя как?

Назвался Собинка.

Никифор пояснил, словно оправдываясь:

— Знают в Орде, везём огненный наряд: пушки, пищали, ручницы. А вот сколько чего, надлежит держать в секрете. Непривычны ордынские кони, да и воины тоже, к огненному бою. Оттого на пушкарей и пищальников у великого князя Ивана Ивановича и воевод особая надёжа. И бережение особое. Велено караулить орудия и припасы к ним пуще глаз своих. Понял?

Кивнул головой Собинка.

— Коли любопытно тебе наше оружие, со временем покажу. И, живы будем, увидишь в деле. Добрый гостинец припасли супостатам!

Отпуская Собинку, Никифор сказал:

— От меня не бегай, не кусаюсь.

Хотел было Собинка напомнить про кнут-плеть. Раздумал. К чему на добрые слова отвечать злыми? Пришёлся ему по душе суровый пушкарь. Не болтун-пустомеля. Крепкий мужик. Таких любил и на них старался быть похожим Собинка.

Утром, проходя мимо обоза, с которым ехал Никифор, крикнул издалека:

— Здорово, Никифор!

— Здорово! — ответил тот.

Однако подойти — на что втайне надеялся Собинка — не пригласил.

Поднимая пыль, двигалось войско мимо деревень и сёл разных. Жилых и запустелых. Мимо пожарищ старых и, видать, недавних. И повсюду встречный люд с тревогой и надеждой смотрел на конные и пешие полки.

— Помоги вам бог отогнать лютого ворога! — напутствовали бабы. — Жён своих, стариков, детушек и нас, горемычных, от него оборонить!

Мужики бормотали:

— Бог-то бог, да и сам не будь плох!

— Верно! — отвечали воины. — Говорят, на бога надейся, а сам не плошай. С тем и идём на царя Ахмата, его шесть сыновей, племянника Касыду и всё их поганое воинство!

Бодро отвечали. Иной раз даже весело.

Но все, и воины тоже, понимали: неведомо, чем кончится поход.

И кто мог предсказать: не пройдут ли через некоторое время этой же дорогой ордынские лиходеи?

Только в другую сторону — к Москве…

Оттого споро шагали ратники. И воеводам и начальным людям не было надобности торопить или подгонять их.

Не чужую землю шли воевать — защищать свою, родную.

Глава седьмая

На берегу

Течёт, бежит Ока-река меж лесов, лугов и полей. Рыбкой вкусной щедро кормит горожан и селян. Служит лёгким водным путём.

Она же — сторожевой рубеж.

С давних времён по её левому берегу несут караульную службу русские ратники. Называется тот рубеж, протянувшийся на многие вёрсты, коротким словом — Берег.

Ныне выдвинул сюда полки великий князь Иван III Васильевич против ордынского хана Ахмата. Во главе полков старший сын Ивана Васильевича великий князь Иван Иванович, искусные воеводы.

С теми полками прибыли на Берег Собинка, Евдоким и дядька Савелий.

Позади — дорога долгая и пыльная. Впереди — река широкая Ока, за ней неведомые и опасные дали.

Собинка, понятно, сразу — к реке.

Тёмная вода отливает под вечерним солнцем тревожным огнём. Словно вспомнила зарева бессчётных пожаров, что пылали по её берегам. Словно упреждала: крепче сжимайте сабли, русские люди! Туже натягивайте тетиву луков! Враг идёт хищный, безжалостный. Оплошаете — не будет пощады ни старому, ни малому!

Представил себе Собинка ордынскую конницу, скачущую навстречу. Сжал кулаки. Сказал громко:

— Берегитесь! Ужо будете знать, как на чужие земли разбоем ходить. Встретим вас — не обрадуетесь! — и, смутившись, огляделся: услышит кто его разговор с невидимым воинством — поднимет на смех.

Шагах в десяти или пятнадцати стоит Евдоким. Хмур. Печален. Догадался Собинка — думает про жену и дочку Катю.

— Где-то они теперь там? Что делают? Да и живы ли? — грустно молвил.

— Живы! Живы! — горячо заверил Собинка. Точно и вправду знал об этом. — Погоди, сыщем их непременно. Высвободим из злого плена-неволи! И я тебе в том пособлю. Вот поглядишь!

Евдоким посмотрел на Собинку долгим взглядом.

— А что? Всё может быть… — произнёс задумчиво. — Ты мужик крепкий.

Зарделся Собинка от похвалы.

Евдоким за пазуху полез и вынул — Собинка едва глазам поверил — деревянную куклу, что резал в Москве.

— Вот, — протянул, — коли захочешь помочь, она тебе сгодится.

Приметив растерянность Собинки, сказал:

— Если случай выйдет, поймёшь сам. А нет, — значит, так тому и быть…

Собинка, по всегдашней своей привычке, молча кивнул головой: об чём, мол, толковать?

— И ещё…

Развязал Евдоким пояс. Снял нож в кожаных ножнах, коим Собинка давно любовался. Более ему нравился, нежели нарядный чужеземный кинжал, подобранный Авдюшкой.

— Другой мой подарок. Кончились мирные дни. Начинаются ратные. Без оружия воин — всё одно что лук без тетивы. Мало от него пользы. Сдаётся мне, быть тебе рано или поздно в деле. Не устоишь в стороне. И нож этот, что служил мне верою и правдою, тебе послужит!

— А ты как? — спросил Собинка, принимая драгоценный дар.

— Будь спокоен. Добуду себе оружие. У меня с Ордой свои счёты. Не ради плотницкой работы я тут.

— Спасибо! — волнуясь, сказал Собинка. Расстегнул ворот рубахи и сунул нож за пазуху.

— Нет, дружище! — остановил Евдоким. — Погоди! Нож за пазухой держат воры да трусливые, слабые духом люди. Носи его, как я носил. На поясе. Вещь он нужная для многих дел. Хлеба ли отрезать кусок, поправить лук али чего другое — без него не обойтись.

И опять молчком согласно кивнул головой Собинка. Приладил Евдокимов подарок к своему ременному пояску. Сдвинул на левый бок. Ловчее так, коли понадобится, достать из ножен.

Деревянную куклу сунул за пазуху. Против чего Евдоким не возразил ни единым словом. Вздохнул только.

— Ладно, парень. Чего травить душу? Пойдём отсюда!

— Погоди чуток, — попросил Собинка. — Впервой я тут.

— Добро, — согласился Евдоким, будто с ровней. — Не на пожар торопимся.

— А там, — кивнул Собинка на другой берег, — земля уже ихняя?

— Нет. Сначала лежат рязанские земли, великие князья коих ох как временами враждовали с великими князьями московскими.

— Шли против своих, значит, русских?!

— Да, друже, — с горечью подтвердил Евдоким. — Два года спустя после битвы на Куликовом поле великий князь рязанский Олег указал хану Тохтамышу, который шёл на Москву, броды через Оку. И были вместе с ханом Тохтамышем русские же князья суздальско-нижегородские Василий и Семён Дмитриевичи.

— И взяли Москву?

— Не силой. Ложью и обманом. После трёхдневного безуспешного приступа. А взявши, разорили и сожгли дотла. Народу перебили — неведомо сколько…

— А ныне Рязань с кем?

— С нами. Только и Ахмат не один, в союзе с великим князем литовским и королём польским Казимиром.

Почудились Собинке топот и ржание коней на другом берегу.

Схватил Евдокима за руку:

— Скачет там кто-то…

— Наши кони, на берегу нашем, — успокоил Евдоким.

Вели на водопой коней русские воины. Загорались в вечерних сумерках костры многотысячного войска. Громкие приказы отдавали начальные люди. Перекликались рядовые воины. Кто-то запел песню. Подхватили её другие голоса.

Полки, приведённые великим князем Иваном Ивановичем, готовились к первой ночёвке на Берегу.