Игры современников, стр. 111

Подчиняясь этому властному велению, я не задумываясь следовал от одной капсулы к другой, будто двигался по цепочке стеклянных шаров. Если бы эта цепочка взметнулась ввысь, я бы так же стремительно двинулся вслед за ней в небо.

Тут я обнаружил, что светлые капсулы, тянувшиеся друг за другом цепочкой стеклянных шаров, были двух видов. Одни я спокойно проходил насквозь – это были как бы вехи на моем пути, а в другие мне ходу не было. У тех, вход в которые мне был заказан, передо мной вставали непреодолимые препятствия: дуплистые стволы огромных деревьев, толстенные лианы, которые долгие годы щедро поливал дождь и овевали ветры. Когда наступили ранние лесные сумерки, внутри одной из таких капсул, напоминающих стеклянный шар за частоколом деревьев, меня посетило видение. Продолжая быстро двигаться вперед, я прошел мимо, лишь взглянув краешком глаза. Первой привиделась мне запряженная в велосипед собака Живодера, убитого во время пятидесятидневной войны. Рыжий пес, с которого содрали шкуру, когда заготовляли шерсть для армии, с недовольной физиономией – такое выражение часто бывает у пожилых людей – за красные постромки тащил велосипед с одним передним колесом. У велосипеда отсутствовало не только заднее колесо, но и руль, и седло, и потому упряжка легко двигалась через лес, не цепляясь за деревья и не застревая в нагромождениях камней.

«Ага, ясно!..» – машинально отметил я про себя, точно во сне восприняв бредовое видение как нечто вполне естественное, и, не останавливаясь, прошел мимо. Хотя можно было и продраться сквозь кусты к той светлой капсуле, поймать собаку Живодера, освободить от постромок и немного поиграть с ней. Но нет – надо поскорее попасть вон в ту капсулу. Если я этого не сделаю, то не смогу пройти над всем телом погребенного в лесу Разрушителя.

Отказавшись от мысли поиграть с собакой, я шел к намеченной цели, а оттуда, из капсулы, укрывшись за стеной деревьев, за мной внимательно следил человек с глазом в заду. В моей пылавшей голове, которая, казалось, не на шее покоится, а как бы плывет по воздуху, мгновенно созрело решение:

– Пусть Задоглазый сколько угодно смотрит на меня, я на него даже не взгляну!

Сказал я так, сестренка, не потому, что боялся. Просто мне было противно смотреть на эту омерзительную личность. Видимо, то, что Задоглазый следил за мной, а тело Разрушителя было погребено в лесу, как-то связано между собой. Ведь именно Задоглазый покушался на жизнь Разрушителя, но не успел – его самого отравили, и труп бросили в лесу; после чего жители нашей долины убили Разрушителя и, разрезав на мелкие кусочки, съели. Задоглазый не принимал участия в убийстве, но не кто иной, как этот омерзительный тип, провел всю подготовительную работу, поэтому подсказанная мне во сне миссия, ради выполнения которой я, голый, выкрасившийся красной краской, бреду по лесу, утоляя голод листьями кустарника, а жажду – росой с замшелых камней, прямо противоположна миссии Задоглазого. Я прошел мимо, не обращая на него никакого внимания. Пусть человек, подготовивший убийство Разрушителя, захватил светлую капсулу, напоминающую стеклянный шар, и подглядывает за мной торчащим из зада глазом – во множестве других таких же капсул должны укрываться люди, ненавидящие Задоглазого, и они глазами, расположенными там, где положено – на лицах! – тоже следят за ним. Мне, который трудится во имя Разрушителя, Задоглазый не страшен.

Стоило лишь подумать об этом, как со всех сторон ко мне подступили стеклянные шары, и в каждом, по одному, по два, группами – легендарные соратники Разрушителя. Так я шел по лесу, где еще долго царил вечерний полумрак, и передо мной возникали призраки тех, о ком рассказывал отец-настоятель. Сейчас, сестренка, вспоминая пережитое, я могу признаться, что в светлых капсулах за стеной деревьев и кустарника видел людей, которые тогда еще ничем не были примечательны, но впоследствии превратились в легенду. Видел мальчика, совершившего самоубийство с помощью американской электрической батареи, и его мать – потом эта женщина подняла стрельбу, а когда патроны кончились, демобилизованные изнасиловали ее и забили досмерти… Я смотрел на них, сознавая свою причастность к этому позорному событию. Женщина сидела, в задумчивости понурив голову, а рядом ее сын, которого все называли электриком, возился с батареей, и разлетавшиеся во все стороны сиреневые искры освещали стволы деревьев…

Я шел без остановки и, глядя на возникавшие передо мной разнообразные видения, прилагал все силы, чтобы возродить Разрушителя. Жар усиливал жажду, но голода я совсем не испытывал. И лишь когда над лесом опустилась ночь и поглотила светлые капсулы, я неохотно, но все же стал устраиваться на ночлег под мрачным железным деревом. Спать улегся в кучу огромных листьев этого дерева, такого старого, что, казалось, оно засохло уже сто лет назад. Зарывшись в них по самую шею, я свернулся калачиком, как личинка жука-носорога, и, зажав в руке, точно карманный фонарик, вывихнутый палец, стал засыпать. В первую ночь, пока я еще не углубился в лес, мной владел страх, но теперь, освоившись и приступив к выполнению возложенной на меня миссии, я освободился от страха и ждал лишь наступления утра, чтобы снова идти вперед. Ноздри, в которые еще недавно тек густой, как вода, запах леса, вдыхали теперь запах листьев железного дерева, плесени и моего разгоряченного жаром тела. Обратившись к теперь уже черной капсуле, напоминавшей стеклянный шар, среди тонувших во тьме огромных деревьев, я, паясничая, как в тот день, когда рассказывал об экскрементах Разрушителя, завел разговор со специалистами по небесной механике. Наша беседа развеселила меня, и я захлебывался от смеха, сотрясая кучу укрывавшей меня сухой листвы. Потом, должно быть из-за жара, я, лежа в кромешной тьме, вдруг ощутил себя могучим великаном: мне казалось, что мой смех вызывает как бы цепную реакцию, раскатываясь гулом по всему бескрайнему лесу.

8

Так, сестренка, я провел в лесу шесть дней. В первый раз я проснулся, когда солнце стояло уже высоко, но зато потом с каждым днем поднимался все раньше и, сразу же вскочив на ноги, еще в темноте отправлялся в путь. Светлые капсулы, напоминавшие стеклянные шары, к которым я шел, излучали сияние во мраке, и двигаться по этой цепочке в правильном направлении не составляло особого труда – я носился челноком между ними, безошибочно зная, куда идти. Я не имел права пропустить даже самый маленький кусочек мяса или кости расчлененного тела Разрушителя. Когда меня отыскали и я вернулся в долину, все без конца расспрашивали, чем я питался в лесу – ведь нужно было не просто поддерживать свое существование, но и восполнять энергию, которой требовала столь бурная активность. Я упорно молчал, пропуская мимо ушей эти вопросы – вот тогда-то и поползли слухи, что в меня вселился длинноносый леший. Но к чему расспрашивать? Я в самом начале, сестренка, честно рассказал тебе все, что помнил. Как жевал листья, срывая их со свисавших ветвей, как выдавливал ладонями влагу из покрывавшего камни мха, а потом облизывал их. Больше я ничего не ел и не пил, да мне и не нужно было. Я совсем не испытывал голода.

– Любой человек, оказавшись в лесу, способен выжить таким же образом! Сто лет пройдет, двести – дети останутся детьми, старики – стариками!

Пожарные дружинники, из которых составили спасательный отряд, посмеивались:

– Да неужто? А ведь это только детеныши обезьян крабов в болоте ловят и едят живьем.

Я был убежден, что насмешки взрослых абсолютно необоснованны. Но в то же время знал, что слишком мал и не найду слов, которые могли бы их убедить. С тех пор как я вернулся из леса, мне так и не удалось найти слова, чтобы верно передать все, что пришлось пережить, что выпало на мою долю, – я точно заболел афазией, утратил способность говорить. Людям со стороны я представлялся уже не Пересмешником, как прежде, а одержимым нечистой силой – вот ко мне и пристало прозвище Одержимый длинноносым лешим. Пожарные дружинники сравнили меня с детенышами обезьяны – они тоже живьем едят крабов, но я делал это только после пятой ночи, когда обложной дождь поглотил весь девственный лес, причем не от голода, не от жажды, а как некое ритуальное действо, которое обязан совершить человек, навсегда ушедший в лес. Я ел тех самых пресноводных крабов, что во множестве появились после ливня, хлынувшего, когда Разрушитель взорвал огромные обломки скал и глыбы черной окаменевшей земли. Чтобы воскресить праздничный ритуал Разрушителя и созидателей, я на следующее утро, как только кончился дождь, вернулся к болоту. Заночевав здесь в первый раз, я заметил ручеек, струившийся по дну заболоченной низинки; теперь там клокотал бурный поток, по обоим берегам которого копошились несметные полчища крабов. Я стал с жадностью поедать их. Именно так, мне представлялось, пожирали крабов, красными волнами катившихся по берегам реки, Разрушитель и его созидатели. На следующее утро после обложного дождя я вместе с молодыми созидателями вернулся к болоту за крабами. Стараясь высмотреть среди тех, кто разделял со мной трапезу, Разрушителя, я без конца вертел головой, но отличить Разрушителя, еще не превратившегося в великана, от остальных созидателей так и не смог…