Корни дуба. Впечатления и размышления об Англии и англичанах. (c иллюстрациями), стр. 20
Англичане могут ворчать по поводу непомерных налогов, устраивая бурные манифестации за отмену их. Но как только налог стал законом, они считают долгом выполнять его безотлагательно и целиком. В прежние времена в газете «Тайме» существовала специальная колонка, посвященная «деньгам совести». В ней помещались сообщения о том, что канцлер казначейства благодарит анонимного посылателя такой-то суммы. Каждый подобный перевод воплощал угрызения совести англичанина, который в чем-то уклонился от уплаты причитающегося с него налога.
Искусство правящих кругов спекулировать на законопослушности населения обретает и более прямые, непосредственные формы. Достаточно было, например, объявить незаконной всеобщую стачку 1926 года, чтобы вызвать смятение и раскол в ее руководстве. Или достаточно было верховному суду в наши дни сослаться на стародавний закон о посягательствах на королевскую почту (принятый при королеве Анне, когда разбойники с большой дороги совершали нападения на почтовые кареты), чтобы сорвать участие британских почтовиков в международном профсоюзном бойкоте южноафриканских расистских режимов.
С другой стороны, в сознании обывателя умело культивируется иллюзия беспристрастности и надклассовости закона, который, мол, ни для кого не делает исключений. Когда дочь королевы принцесса Анна была задержана на автостраде за превышение скорости, газеты сделали из этого сенсацию, подробно муссировали вопрос о штрафе, о письменном извинении в адрес суда. А если вдуматься, вся эта шумиха принесла британскому истеблишменту куда больше пользы, чем вреда.
— Люблю англичан: каждый третий из них чудак, — говорил когда-то Самуил Яковлевич Маршак.
Чудаков в Англии действительно немало. Причем, попав в эту страну, отмечаешь не только самые неожиданные формы чудачества, но и терпимость, с которой окружающие относятся к эксцентрикам. Важно, однако, понять, что английский эксцентрик — это не мятежник, а именно безвредный чудак. Индивидуализм в этой стране проявляет себя как бы боковыми путями. И если Англии, видимо, принадлежит первое место в мире по числу эксцентриков на душу населения, то по числу заядлых курильщиков она занимает, наверное, одно из последних мест.
Английский образ жизни обладает способностью рождать индивидуалистов, которые не бросают вызова общепринятому порядку, но предпочитают отличаться от других людей какими-то специфическими склонностями или безвредными странностями. Разнообразие и своеобразие этих склонностей свидетельствует о том, что, делая упор на незыблемых правилах поведения, английское общество оставляет известную отдушину и для индивидуализма.
Английский эксцентрик платит неизбежную дань общественному порядку, но в рамках его делает что ему заблагорассудится. Таким образом, человек, который не хочет поступать как все, в условиях английского общества чаще становится чудаком, чем ниспровергателем основ.
— Эксцентричность в Англии допустима лишь в рамках закона или, во всяком случае, в тех пределах, которые отведены для нее обществом. Как только эти границы оказываются нарушенными, эксцентрик становится преступником, — без обиняков заявляет в сборнике «Характер Англии» член парламента Ричард Лоу.
Такова, стало быть, концепция свободы, как ее понимает законопослушный индивидуалист. Это свобода овец, которые привольно пасутся на английском лугу, не зная, что такое кнут пастуха, и не ведая иных преград, кроме живой изгороди, которой обнесено их пастбище.
Каждый такой баран может быть индивидуалистом, он может, например, есть одни одуванчики или одиноко пастись в стороне от других овец. Но если такой баран-эксцентрик вздумает бодать рогами изгородь и рваться за ее пределы или тем более увлекать за собой все стадо, он быстро угодит на бойню. Ибо, как сказано выше, английский эксцентрик превращается в преступника, как только он дерзнет посягнуть на устои.
В Англии законы почти всегда являются отростками обычаев и традиций. Те самые нравы и обычаи, из которых сложились законы, создали и тех, кто должен им подчиняться; так что люди воспринимают законы как привычные, разношенные домашние туфли. В отличие от французов англичане не испытывают к законам ревнивого чувства, ибо убеждены, что они существуют для общего блага и имеют одинаковую силу для всех. Они не испытывают к ним пренебрежения в отличие от американцев, для которых многие новоиспеченные законы подобны тесной, еще не разносившейся фабричной обуви. В этом один из секретов законопослушности англичан.
В Англии, как ни в какой другой стране, можно делать что угодно, не подвергаясь расспросам, упрекам, не вызывая сплетен и даже не привлекая удивленных взглядов. Зато при любом правонарушении путь от полицейского до суда и от суда до тюрьмы здесь куда короче, чем где-либо еще.
Переходы «зебра» есть и в других странах. Но достаточно сравнить, как пользуется ими немец и англичанин, чтобы понять всю разницу. Немец ступает на «зебру» со страхом в глазах, сознавая, что это смертельная ловушка, ибо ни один водитель и не подумает тормозить из-за пешехода. В Англии же человек на «зебре» — это не просто лицо, переходящее улицу. Это британец, пользующийся своим неотъемлемым правом. Он шагает медленно, с достоинством, как торжественная процессия. И действительно, каждый лондонец, переходящий улицу по «зебре», — это торжественная процессия из одного человека. Какую уверенность излучает его лицо, когда, чтобы остановить поток машин, он поднимает руку и повелительно помахивает ею! Мне в этом случае кажется, что в руках у него Великая хартия вольностей.
Глава 9
«ТУЗЕМЦЫ НАЧИНАЮТСЯ С КАЛЕ»
Приведенная выше пословица многое говорит об отношении англичан к иностранцам. Она воплощает в себе врожденное представление о всех заморских народах как о существах иного сорта, подобно тому как жители Срединного царства тысячелетиями считали варварами всех, кто обитал за Великой китайской стеной.
Англичанин чувствует себя островитянином как географически, так и психологически. Дувр в его представлении отделен от Кале не только морским проливом, но и неким психологическим барьером, за которым лежит совершенно иной мир.
Если немцу или французу, шведу или итальянцу привычно считать свою родину одной из многих стран Европы, то англичанину свойственно инстинктивно противопоставлять Англию континенту. Все другие европейские страны и народы представляются ему чем-то отдельным, не включающим его. О поездке на континент англичанин говорит почти так же, как американец о поездке в Европу.
Известный заголовок лондонской газеты «Туман над Ла-Маншем. Континент изолирован» — это пусть курьезное, но разительное воплощение островной психологии.
Мы редко употребляем слово «континентальный» иначе как со словом «климат», имея прежде всего в виду резкие колебания температуры. Для англичанина же в слове «континентальный» заложен более широкий смысл. Это, во-первых, отсутствие уравновешенности, умеренности, это шараханье из одной крайности в другую — иными словами, недостаток цивилизованности. Во-вторых, «континентальный» означает не такой, как дома, точнее даже — хуже, чем дома. Таково, например, распространенное понятие «континентальный завтрак»: ни тебе овсяной каши, ни яичницы с беконом, ни просто кофе с булочкой.
Ла-Манш для англичанина все равно что крепостной ров для обитателя средневекового замка. За этой водной преградой лежит чуждый, неведомый мир. Путешественника там ожидают приключения и трудности (континентальный завтрак!), после которых особенно приятно испытать радость возвращения к нормальной и привычной жизни внутри крепости.