Львовская гастроль Джимми Хендрикса, стр. 59

Он поставил бутылку на стол рядом с недопитой бутылкой вина, сдвинул винные бокалы в центр, достал из шкафчика рюмочки, наполнил их. Одну подсунул поближе к гостю и только после этого опустился на свое место.

— Я тебе расскажу, — заговорил он несколько замедленно, словно одновременно дослушивал какие-то собственные мысли. — Но для того, чтобы ты лучше меня понял, нам надо выпить по три-четыре рюмки. Это чтобы мы были на одной волне, так сказать…

Юрко оглянулся вокруг, пробежался взглядом по просторной комнате, словно что-то искал. Но, так ни на чем и не задержав свой взгляд, возвратил его на Алика.

Алик взял рюмку, посмотрел на товарища несколько озадаченно, не зная, что последует дальше.

— За взаимопонимание. — Винничук тоже поднял рюмку, поднес ко рту и на какое-то мгновение замер, потом неуверенным жестом протянул руку с рюмкой к Алику. Рюмки одна о другую звякнули и вернулись на стол уже пустыми.

Алик взял огурчик, откусил, смачно хрустнув. Хозяин тоже потянулся за огурчиком.

Наступила тишина, которую явно ни один из них не хотел нарушить первым. Юрко снова наполнил рюмки.

После четвертой Алик почувствовал неконтролируемое расслабление организма и испугался. Сколько уже раз он себе говорил: нельзя пить водку после вина! И всё равно наступал какой-то момент, не так часто, раз в полгода, когда вино заканчивалось, а водка на дружеском столе еще оставалась, или неожиданно, как в этот раз, водка заменяла вино с какой-то эзотерической, не полностью понятной целью.

— Ну, — протянул гость, глядя на хозяина смягченным водкой взглядом, в котором не было ни капли требовательности, а заметна была лишь мягкая ненавязчивая просьба.

Винничук тяжело вздохнул и налил по пятой.

Взгляд Алика наполнился испугом.

— Ты можешь не пить, — проговорил чуть замедленно хозяин дома. — Но лучше выпей! Я уже почти готов…

Последнюю, пятую, рюмку Алик в один глоток не осилил. Пришлось сделать два.

Винничук же, наоборот, словно бы даже ободрился после пятой. Вздрогнул, вытер ладонью губы.

— Я сейчас роман пишу, — начал он.

В глазах Алика появился страх. Он подумал, что сейчас товарищ будет рассказывать ему содержание своего нового романа, и что специально для этого он его, гостя, и напоил. Чтобы просто не было сил встать и уйти.

— Я не буду рассказывать — о чем, — продолжил Винничук, и у Алика отлегло от сердца, он раслабленно обмяк, чуть ссутулился, уперся локтями в столешницу и подбородок положил, как цветы в вазу, на открытые, соединенные в запястьях ладони. — Но у меня там был один персонаж… один русский моряк из Севастополя, случайно попавший во Львов. Ну, я думал, он в романе закрутит роман с одной замужней галичанкой…

Алик закрыл глаза.

— Э-э, ты не засыпай! Слушай! Иначе зачем мы водки выпили? — Голос Винничука, прозвучавший неожиданно громко и резко, заставил Алика не только открыть глаза, но и поднять голову с «постамента» своих ладоней.

— Короче говоря, стал мне этот севастополец мешать в романе. Да и не был он главным героем, так что я его убрал…

— Как убрал? — не допонял Алик. — Убил, что ли?

Винничук улыбнулся.

— Можно сказать, что и убил, но в данном случае лучше подходит компьютерное слово на английском — я его «deleted», то есть повычеркивал отовсюду. Но когда я про него раньше писал, я его так хорошо себе представлял… Его лицо, руки, манеру разговаривать, походку… То есть я его, словно живого, видел перед собой. И когда уже вычеркнул его, он мне приснился, выматерил меня, показал неприличный жест… Вот такой, — и Винничук поднял правую руку, согнутую в локте, кверху и ударил левым кулаком по внутреннем изгибу локтевого сустава. — И пообещал так отомстить, чтобы я на всю жизнь запомнил.

Алик пожал плечами. В глазах его не без труда выразилось недоумение.

Винничук, заметив это, наполнил рюмку Алика водкой, но Алик отрицательно мотнул головой.

— Ты же сказал, что роман пересказывать не будешь! — устало и сонно проговорил гость.

— Это не роман, — Винничук посмотрел на товарища со снисходительным неудовольствием во взгляде. — Тебе просто трудно понять! Тебя, видно, из грубой глины слепили!..

— Какой глины?

— Да дослушай ты до конца! — нетерпеливо, почти сквозь зубы прошипел хозяин дома.

— Ладно, — Алик кивнул.

— И вот после этого сна оказался я как-то ночью на Пекарской, возвращаясь из гостей, и увидел его — в бушлате, из-под которого тельняшка выглядывала, в черных штанах! — Глаза Винничука загорелись. — А он увидел меня и двинулся на меня, как танк, со сжатыми кулаками. От него исходила такая агрессия, что я первый раз в жизни так испугался! Я развернулся и быстро, почти бегом, ушел!.. Ты же книжки не читаешь, тебе трудно понять…

— Я твои книжки не читаю, — признался Алик. — А вообще читаю, про музыку.

— Было несколько романов, в которых герои вдруг уходили из книги и, материализовавшись, преследовали автора, мстили ему… И я думаю, он хочет мне отомстить за то, что я его выкинул из книги… Я его ведь даже с галичанкой не успел в романе познакомить. Как бы пообещал и не сделал…

— Ну и зачем ты мне всё это рассказал? — Алик пожал плечами и широко зевнул. — Чтобы я в сказки поверил?

Юрко тоже зевнул, потер пальцами виски, оглянулся на настенные часы, показывавшие почти полночь.

— Я тебе объяснял, что я делал ночью во Львове, когда твой придурок за мной слежку устроил, — терпеливо пояснил Винничук. — Я этого моряка искал, чтобы поговорить. Чтобы он оставил меня в покое…

— А-а, — закивал Алик и посмотрел на хозяина квартиры осторожным взглядом, как на опасного сумасшедшего.

— Там, в этом районе, много бомжей, а бомжи его тоже видели и в лицо знают. Он ведь тоже «Без Определенного Места Жительства». Я как раз к ним ходил, расспрашивал, когда и где они его в последний раз видели…

— Я у тебя переночую, хорошо? — Алик, уже потерявший последний интерес к болтовне Винничука, оглянулся по сторонам и остановил взгляд на диване с сине-зеленой гобеленовой обивкой.

— Да конечно, куда ты сейчас пойдешь! — согласился хозяин дома.

Алик поднялся со стула, подошел к дивану и, не раздеваясь, улегся на него лицом к потолку.

Винничук вышел, вернулся с пледом в руке. Алик уже спал. Хозяин дома накрыл товарища легким пледом и, выключив свет, осторожно, стараясь не шуметь, закрыл за собой дверь комнаты.

Глава 41

В начале первого ночи Рябцев, у которого беспокойство за своих голубей и за судьбу своего города снова вызвало бессонницу, взял охотничье ружье и вышел на улицу. Ночь была сухой, холодной. Холод сразу «ударил» по рукам, коснулся щек. Проскочила мысль о необходимости купить новые перчатки.

Бывший капитан, которого немного успокоило сочетание холода с тишиной и безветрием, прогулялся к своей голубятне. Постоял под ней, прислушиваясь.

Если бы у города было сердце, Рябцев бы сейчас наверняка услышал его удары — настолько было тихо. Но сердце города — это сотни тысяч человеческих сердец, а во время сна они стучат тихо, чтобы не мешать телу отдыхать.

Рябцев прошелся вокруг голубятни. Постоял над могилками недавно похороненных голубей. Вспомнил о чужом, не голубином пере, которое поднял тогда с земли. Вытащил его из кармана. Задумался.

И тут его мысль остановил далекий птичий крик-хохот, резкий и неприятный, сразу заставивший Рябцева посмотреть вверх, в темное ночное небо. Было непонятно, с какой стороны он донесся. Через минуту снова стало тихо, только тишина после этого одиночного крика наполнилась тревогой.

Рябцев открыл деревянную дверцу голубятни, вывел наружу свой желтый «piaggio», закрыл на замок дверь и, усевшись на сиденье мотороллера, замер в легкой нерешительности. Ему было понятно, что как только он заведет двигатель мотороллера, тишины не станет, она исчезнет и нескоро появится снова. А ведь в последнее время он ее почти не слышал! Не помнил он за последнее время такой ночи, чтобы ни звука не доносилось до его ушей, чтобы не было слышно далеко идущего поезда, или не долетало сверху, с неба, жужжание самолета, или чтобы не проезжала где-то поблизости машина с сиреной.