Львовская гастроль Джимми Хендрикса, стр. 31
— Может, вам еще кофе? — нарушила размышления Рябцева девушка за барной стойкой.
— Нет, спасибо! — Рябцев поднялся и, нажав на «паузу», остановив свои визуальные фантазии, пошел к выходу.
Доставив себе маленькую кофейную приятность, Рябцев задумался о своих пернатых подопечных. Уже остановившись у мотороллера, позвонил знакомому голубеводу, поинтересовался наличием витаминов. Тот ответил утвердительно, чем помог Рябцеву конкретизировать план на ближайший час.
И поехал Рябцев на своем желтом «piaggio» по мокрому асфальту Сыхова. Мимо многоэтажек и бывших пустырей, на которых выстроились церкви и костелы, мимо торгового центра «Арсен», мимо рынка Санта-Барбара.
Илько Нарижный, для которого голуби были не только хобби, но и маленьким бизнесом, принял Рябцева у себя дома, в двухкомнатной квартирке на пятом этаже.
— Всё свеженькое, даже не распаковывал, — сказал он, разворачивая вчетверо сложенный листок бумаги. — На вот, посмотри!
Рябцев пробежался взглядом по списку названий. Возвратил взгляд на хозяина — сутулого, усатого крепыша лет на десять младше Рябцева.
— А ты что посоветуешь? — спросил.
— Ну, в прошлый раз ты бельгийский витамикс брал… Я его в этот раз не привез. Зато омниформ есть, это то же самое, и тоже бельгийское. У тебя они все здоровые? Клещей нет?
— Здоровые, чего им болеть?!
— Омниформ, короче, а к нему еще форталита и декстротоника, чтобы они зимой спортивную форму не теряли! — более твердо предложил Илько Нарижный.
— А зачем им спортивная форма?! Я их на соревнования не вожу…
— И зря не возишь! Спорт не только людям жизнь продлевает! Выпить хочешь?
Рябцев отрицательно мотнул головой.
— Витамины возьму, а всю остальную чепуху — нет, — решительно сказал он.
Хозяин квартиры кивнул.
Получив в обмен на двести гривен пакет с витаминными добавками для корма, Рябцев попрощался.
День уже клонился к закату. Влажность утяжеляла воздух, вечерила его, закрашивала серым цветом.
Через десять минут бывший капитан уже открывал дверь своей голубятни, заводил внутрь мотороллер, включал свет.
На верху, между первым этажом и голубями, Рябцев сбросил с табуретки газету, уселся. Дальше он уже всё делал сидя, благо руками можно было достать и до маленького столика, за которым они с Аликом недавно неплохо пообщались, и до тумбочки, где стояла посуда и бутылка минералки. Налив себе стакан «Моршинской», Рябцев задумчиво посмотрел вверх. Лампочка светила слабо — аккумулятор нуждался в подзарядке. Но сверху отчетливо доносился бодрый голубиный говор. Рябцев улыбнулся, отпил воды и опустил взгляд на пакетик с голубиными витаминами, лежавший рядом на деревянном полу. Вот он сейчас минут десять отдохнет, воркованье мирное послушает, а потом уже и делом займется: смешает витамины с кормом и угостит своих пернатых приятелей оздоровительным ужином.
Глава 24
В самом конце улицы Замарстиновской рано-рано утром наступил четверг. Алик поначалу этого не понял и проснулся, как обычно. Посидел на диване, посмотрел в окно с «коротким видом», упиравшееся в стенку кирпичного сарая, потом перевел взгляд на старую печку, которую когда-то давно топили дровами, а теперь в нее была заведена газовая труба. Алик зажег спичку, открыл железную печную дверцу и, поднеся огонек к зауженному концу трубы, пустил газ. Синяя вспышка всколыхнула застоявшийся печной воздух, и стал огонь облизывать снизу старые металлические круги двух широких конфорок. Алик насыпал молотого кофе в турочку, залил водой из дворового колодца-источника и теперь посмотрел в окно «дальнего вида». За этим окном светило солнце. Оно своим неожиданным появлением и навеяло Алику календарные мысли, отчего он сначала вспомнил, что на улице — октябрь, а в доме, где всё всегда конкретнее, чем на улице, и даже часы тихо тикают в предбаннике под самым потолком, наступил четверг.
Крепкий кофе не ускорил течение мысли, но как бы добавил взгляду Алика резкости. Солнце же за окном, наоборот, расслабляло его и пыталось ослабить воздействие кофеина на мозг.
— Четверг?! — прошептал Алик и почему-то встревожился.
Вспомнил о том, с каким трудом недавно добирался он домой от капитана Рябцева, вспомнил и о встревоженности самого Рябцева некими странными событиями, происходящими в городе. Нет, четверг был тут явно ни при чем, не в четверг они посидели с Рябцевым в голубятне. Другой день недели это был.
И Алик отвлекся от ночного Львова, и тут припомнился ему более конкретно прошлый четверг. И всё встало на свои места: и Пороховая башня, и очередь бомжей за бесплатной едой, и круглолицая, строгой красоты женщина Оксана, которая проследила, чтобы он был сыт, и хотела, чтобы он принял горячий душ где-то в Винниках. Да! Еще она говорила, что там можно постирать его одежду… Но его одежду уже постирал капитан Рябцев!
Алик улыбнулся и посмотрел на спинку кресла в углу комнатки, где лежали его джинсы и джинсовая рубашка. Одежда была правильного синего джинсового цвета — то есть чистая, постиранная и высушенная утюгом лично бывшим штатным сотрудником КГБ.
Не допив кофе, Алик оделся. Посмотрелся в зеркальце над рукомойником, причесал свои длинные волосы, отчего они выровнялись и придали его лицу почти монашеский облик.
«Четверг, — снова задумался он. — Надо воспользоваться солнцем. Скоро его вообще не будет!»
Сгреб со стола мелочь и ссыпал в карман джинсов. Пересчитал мятые купюры, подумал о приближающемся дне зарплаты и… решил выпить чаю. Кофе с утра — всегда хорошо, но иногда его воздействие стоило «гасить». Тем более, перед длительной пешей прогулкой. Деловой походкой Алик никогда не пользовался, но когда выпивал лишнюю чашку кофе, эта походка сама появлялась и вызывала в нем недовольство собой. Ведь негоже свободному человеку куда-то спешить! Если человек куда-то спешит — он уже несвободен. Можно ведь и медленно идти к цели, можно неспешно прийти на встречу и даже оказаться первым! Это как раз случалось с Аликом очень часто. Он и жил по принципу: тот, кто не спешит, всегда успеет!
Две чашки зеленого чая привели Алика в состояние полного согласия с миром. И он, закрыв свою украшенную десятками наклеек дверь слабым подобием замка, отправился в город. Как всегда, пешком.
По дороге, заметив внезапно нахмурившееся небо, заглянул в придорожную забегаловку, где не без сомнения взял чашку кофе. Однако за окном забегаловки вдруг резко посветлело, и Алик, не допив кофе, снова продолжил путь.
Час спустя он уже присел на скамейку в скверике у Пороховой башни. С площади Рынок донесся полуденный бой часов. Небо расступилось и пропустило вниз несколько лучей усталого осеннего солнца. Один из них упал прямо на скамейку и сидящего на ней Алика, и он тут же снял свою широкополую шляпу — к чему ей солнечное тепло?! Настроение улучшилось, стало уютнее, словно сквер у башни превратился в большую коммунальную квартиру, где все друг друга знают, хоть и не все друг друга любят. Мимо прошла, толкая впереди себя коляску с малышом, женщина лет тридцати в синем плаще, и Алик, поймав ее взгляд на себе, кивнул ей. Она кивнула в ответ. Алик задумался. Сейчас ему показалось, что в прошлый четверг она тоже проходила мимо, в том же синем плаще, толкая перед собою ту же коляску бордового цвета. Город был рядом. Город, со всеми его шумами, делами и проблемами, лежал вокруг этого скверика. Но здесь если не светило, то хоть немного подсвечивало солнце и вместо городского шума звучали шорохи, поскрипывания колес детских колясок, шаги проходящих мимо людей, человеческие голоса, не разделяемые на слова из-за того, что расстояние и ветерок превращали их в музыку или даже, скорее, в отзвуки разговоров. Это натолкнуло Алика на мысли о том, что всякий уголок, будь то скверик или двор, живет своей постоянной и постоянно повторяющейся жизнью. Эта жизнь включается с рассветом, с открыванием или закрыванием форточек, включением-выключением света в окнах, скрипом деревянных ступенек в парадных старых польских домов да и с хлопанья-захлопывания входных дверей, подконтрольных тугим пружинам, в обязанности которых входит держать двери в нормальном состоянии — то есть в закрытом виде.