Январские ночи, стр. 12

На третий день с ней уже не спорили, а рассказывали о трудностях и просили советов — как распределить силы, как развернуть работу…

И Землячка, вспоминая беседы с Владимиром Ильичем и Надеждой Константиновной и в Мюнхене, и в Женеве, и в Лондоне, делилась опытом партийной работы.

— Мы должны довести революционную организацию, дисциплину и конспиративную технику до высшей степени совершенства, — наставляла она. — Необходимо, чтобы отдельные члены партии или отдельные группы членов специализировались на отдельных сторонах партийной работы, одни — на воспроизведении литературы, другие — на перевозке из-за границы, третьи — на развозке по России, четвертые — на разноске в городах, пятые — на устройстве конспиративных квартир, шестые — на сборе денег, седьмые — на организации доставки корреспонденции и всех сведений о движении, восьмые — на ведении сношений…

Это последнее заседание больше походило на занятие по изучению техники конспиративной работы.

— Такая специализация требует, — заключила Землячка, — гораздо больше выдержки, гораздо больше уменья сосредоточиться на скромной, невидной, черной работе, гораздо больше истинного героизма, чем обыкновенная кружковая работа.

День рождения

И так изо дня в день: вокзалы, поезда, вагоны, тусклые свечи в фонарях, случайные попутчики, фальшивые разговоры — всегда фальшивые, потому что никогда нельзя быть тем, кто есть ты на самом деле, — извозчики, гостиницы, постоялые дворы, чьи-то квартиры, то чистые, то грязные, чужие диваны, кушетки, кресла, два-три дня в незнакомом городе, встречи, явки, переговоры — и снова в путь, опять поезд, вагон, и мелькающие за окном вагона водокачки, дома и деревья, уносящиеся прочь, назад, в темноту…

Ей постоянно приходится менять свое обличье. То она гувернантка, едущая на новое место. То жена чиновника, получившего повышение по службе, то вдова…

Однажды ей пришлось назваться даже невестой.

Какой-то дотошный господин слишком уж пристально вглядывался в нее. Сосед по вагону. Она ехала во втором классе. Сравнительно молодой и любезный господин с каштановыми бачками и в такого же цвета, как и волосы, каштановом пальто и каштановой шляпе принялся настойчиво интересоваться своей попутчицей: и кто она, и куда едет, и по каким надобностям. И расспрашивал как-то очень уж профессионально. Впрочем, своей профессии он не скрывал.

— Товарищ прокурора Похвистнев, — сразу же представился он попутчице. — Ваше присутствие, сударыня, избавляет меня от дорожной скуки. Простите, но не встречались ли мы в Петербурге?

К счастью, не встречались, подумала Землячка и неожиданно для самой себя ответила:

— Возможно. — И назвала фамилию сенатора, промелькнувшую как-то в газете. — Вы не бываете у фон Нордстремов?

— У фон Нордстремов? — уважительно переспросил товарищ прокурора.

— Это мой дядя, — пояснила Землячка и скромно добавила: — Двоюродный дядя…

— О!… — еще уважительнее воскликнул товарищ прокурора и тем более заинтересовался попутчицей.

— Осмелюсь поинтересоваться — куда и к кому?

Ох, как опасно ответить невпопад! Назовешь город, а окажется, что прокурор едет туда же. Предложит свои услуги… Соседи по вагону прислушивались к их разговору. Актерство несвойственно было Землячке, но какому подпольщику не приходится актерствовать, и часто от умения перевоплощаться зависит не только удача в деле, но и сама жизнь. На нее снизошло вдохновение. Она запнулась, соображая, что бы соврать. Заминку тоже следовало оправдать.

— Невеста… — произнесла она вдруг, смутилась и бессвязно продолжила: — Семейные обстоятельства. Моему жениху… — И замолчала. Все всем стало понятно, и в том числе, разумеется, товарищу прокурора Похвистневу. Семейные обстоятельства привели молодую женщину в этот вагон. Но кто станет рассказывать случайным попутчикам о своих семейных обстоятельствах?… И кто позволит себе о них расспрашивать?

Землячка благополучно доехала до Ярославля, окруженная вниманием попутчиков.

— Желаю счастья, сударыня, кланяйтесь своему жениху, — сказал при расставании товарищ прокурора, стоя на ступеньках вагона и подавая своей попутчице легкий ее саквояж.

Сам он следовал дальше.

Землячка вышла на перрон.

Ее не должны были встречать, но отсутствие встречающих могло вызвать подозрение у тех, кто остался в вагоне. Она оглянулась и направилась к стоявшим поодаль респектабельному господину и нарядной даме.

Что им сказать? Что им сказать, чтобы они не выразили удивления, а, наоборот, заговорили с ней, как со старой знакомой?

— Извините, — быстро проговорила Землячка, подходя к ним. — Меня преследует какой-то настойчивый господин, у вокзала ждет экипаж, я вас очень прошу, не откажите проводить до экипажа.

И случайные прохожие, к которым обратилась Землячка, не отказали незнакомой даме в любезности, господин предложил ей руку, а сама Землячка тем временем оживленно говорила его спутнице о неприятностях, которые подстерегают даму в пути.

Экипажа у вокзала не оказалось. «Должно быть, опоздала телеграмма», — пробормотала Землячка, поблагодарила своих спасителей и наняла извозчика. "Мытная улица, кондитерская «Жорж Борман» — то была явка, где после обмена паролями она должна была получить «хороший» адрес. В кондитерской Землячка спросила Леночку, одну из продавщиц: «У вас есть шоколад „Миньон“?» Леночка испытующе смотрит на покупательницу: «У нас есть „Миньон“ из Москвы, от Эйнема». — «Свешайте, дорогая, полфунта». Леночка подает покупательнице сверток и вполголоса произносит: «Пименовский переулок, дом Воскобойникова, спросите Алексея Павловича».

С шоколадом и саквояжем Землячка выходит на улицу. Снова нанимает извозчика.

Пименовский переулок находится на рабочей окраине города. Прохожих там мало, но все же они есть. Женщины в платочках и с кошелками, мужчины в картузах и куртках. Нарядная дама, разыскивающая дом Воскобойникова, не может не привлечь внимания.

Извозчик вопросительно оглядывается.

— Все, все, голубчик, мне никто тут не нужен, — ласково объясняет дама. — Воспоминания детства. Я жила тут когда-то. Когда еще была девочкой. Я тут от поезда до поезда. Захотелось посмотреть на эти места. А знакомых здесь у меня нет. Теперь обратно, на вокзал.

Такие дамочки попадались извозчику не раз — мотаются, мотаются по городу, а потом, смотришь, никуда им не надо.

На вокзал, так на вокзал.

Землячка расплачивается с извозчиком — не слишком щедро, но и не слишком скупо, чтобы не запомнил, так, обычная пассажирка.

Она проходит в «дамскую комнату», запирается, и через несколько минут из двери выходит уже не нарядная дама, а скромная мещанка.

Вместо шляпы с гирляндой из блеклых фиалок на голове ее серый ситцевый платок. Саквояж, который она небрежно и утомленно внесла в комнату, она выносит уверенно и привычно, только теперь этот купленный в Берлине элегантный саквояж как-то обвис в ее руке и похож на старую домашнюю сумку. Да и накидка обвисла, точно она с чужого плеча.

Идет она медленно, и тот, кто взялся бы ее преследовать, должен был бы ползти, как черепаха. Но прохожим не до нее, все ее обгоняют.

Землячка уверенно сворачивает в Пименовский переулок. Она не спрашивает встречных прохожих, где здесь дом Воскобойникова, идет по одной стороне, потом по другой, покуда ей не попадается на глаза дощечка с надписью «Собств. дом Н.И.Воскобойникова».

Землячка дергает железную ручку в калитке. Неторопливые шаги, калитка распахивается. Мужчина лет сорока, в неподпоясанной косоворотке, светлые усы, голубые глаза, пытливо смотрит на Землячку.

— Мне нужен хозяин этого дома.

— А я и есть хозяин.

— Я от Леночки.

— От какой Леночки?

— Из кондитерской…

Он с любопытством еще раз оглядывает Землячку.

Хозяин ведет ее в «залу», так в мещанских жилищах называют самую парадную, часто единственную прилично обставленную комнату в доме.

Стол, покрытый суконной скатертью, горка с посудой, гнутые венские стулья, фикусы перед окнами, ряднинная дорожка через всю комнату.