Длиннохвостые разбойники (сборник), стр. 22

– Ну и что же?

– А вот. Появилось раз в нашей стороне серых жаб видимо-невидимо. Ночью с крыльца не сойти, так под ноги и лезут. Проведали, значит, жабы про гнёзда в крутояре, выбрали время, когда все береговушки разлетелись пищу птенцам добывать, залезли в гнёзда, пожрали птенцов, сидят в норах; темно, прохладно, чем не житьё.

Прилетели береговушки птенцов кормить. Впотьмах-то ничего не разберут. А жабы хитры: разинули рты, будто птенчики. Береговушки-то весь корм им посовали, а сами опять за добычей. Так и остались жабы вместо птенцов в норах жить. Кормят их птицы, да как станут в рот пищу совать, наперёд слюной её смачивают. От той слюны у птенцов крылья растут, на теле перо появляется.

Пришло время детёнышам из гнёзд вылетать. Вылезли жабы из нор. Глянули на них птицы, так и ахнули. Вот дети-то уродились! И перо и крылья есть, да только всё не такое, как надо, – мягкое, серое, словно совиное. Ну, а уж морда-то жабья как была, так и осталась. Сколько её перьями ни прикрывай, всё жабья.

Взгоревались птицы, стали жаб от себя гнать. Тем делать нечего – нужно убираться. Разлетелись по лесам, будто птицы, а жабьи повадки так и оставили. Летают ночью, всё по земле, низом. Ловят поганым жабьим ртом всякую нечисть. А то ещё сядет на пенёк и заведёт лягушачью трель. Пакость – да и только. День настал, все птицы проснутся, поют, а эти вместе с земляными жабами куда подальше от света хоронятся. Одно слово – полуночник. Неправильная птица – оборотень. Уж если закружит она над тобой, значит, жди беды. Оборотит так, что в своём лесу пути не найдёшь али ещё что похуже приключится… А ты хвалить… Тоже нашёл кого!

Дед замолчал. Молчу и я. Думаю о призрачной ночной птице-оборотне и о той стране, где она живёт, – чудесной стране народной фантазии.

Да вот я и сам наяву забрёл в эту таинственную страну. Только посмотреть кругом – ночью в лесных трущобах, тонущих в лунной мгле, всё кажется сказочным, неправдоподобным.

Мы у Гнилого лога. Когда шли днём на охоту, здесь была сырая низина с редкими лохматыми деревьями, а теперь перед нами лунное озеро, озеро сизого ночного тумана. На нём чёрные силуэты кораблей, мачты и паруса…

Набежал ветерок. Всё в движении. Колышутся лунные волны, качаются мачты, надуваются паруса. Чёрная флотилия тронулась в путь.

Вдруг где-то за болотом дико захохотал филин, и сейчас же в другом конце леса ему отозвался полуночник.

– Слышишь, дедушка, леший с оборотнем перекликаются? Должно, хотят нас закружить.

Дед понял намёк, рассердился, даже плюнул:

– Так и знал, не поверишь! Даром только язык чесал.

Он шагнул вперёд, нырнул и исчез в сизых волнах тумана.

Я спешу следом. Мы проходим мимо окутанных туманом деревьев. Это уже не корабли, как казалось издали, чёрные чудовища тянут к нам огромные косматые лапы. Каждый миг всё кругом меняется, движется, оживает.

Я смотрю на эти фантастические превращения и, кажется, начинаю понимать, как зародилась сказка о таинственной птице полуночнике.

БЕЛАЯ ШУБКА

В ту зиму снег долго не выпадал. Реки и озёра давно льдом покрылись, а снега всё нет и нет. Зимний лес без снега казался хмурым, унылым. Все листья с деревьев давно опали, перелётные птицы улетели на юг, нигде не пискнет ни одна птичка; только холодный ветер посвистывает среди голых обледенелых сучьев.

Шёл я как-то с ребятами по лесу, возвращались мы из соседней деревни. Вышли на лесную поляну. Вдруг видим – посреди поляны над большим кустом вороны кружат. Каркают, летают вокруг него, то вверх взлетят, то на землю сядут. Наверное, думаю, они там какую-то еду себе нашли.

Стали ближе подходить. Заметили нас вороны – одни в сторону отлетели, по деревьям расселись, а другие и улетать не хотят, так над головой и кружат.

Подошли мы к кусту, смотрим – что-то под ним белеет, а что – сквозь частые ветки и не разберём.

Раздвинул я ветки, гляжу – заяц, белый-белый как снег. Забился под самый куст, прижался к земле, лежит не шевельнётся. Кругом всё серое – и земля и опавшие листья, а заяц среди них так и белеет.

Вот почему он воронам на глаза попался – оделся в белую шубку, а снега-то нет, значит, и спрятаться ему, белому, негде. Дай-ка попробуем его живьём поймать!

Просунул я руку под ветки, тихонько, осторожно, да сразу цоп его за уши – и вытащил из-под куста!

Бьётся заяц в руках, вырваться хочет. Только смотрим – одна ножка у него как-то странно болтается. Тронули её, а она переломана! Значит, сильно его вороны потрепали. Не приди мы вовремя, пожалуй, и совсем бы забили.

Принёс я зайца домой. Папа достал из аптечки бинт, вату, забинтовал зайцу сломанную ножку и посадил в ящик. Мама положила туда сена, моркови, мисочку с водой поставила. Так у нас зайка и остался жить. Целый месяц прожил. Ножка у него совсем срослась, он даже из ящика выскакивать начал и меня вовсе не боялся. Выскочит, побегает по комнате, а как зайдёт ко мне кто-нибудь из ребят, под кровать спрячется.

Пока заяц у нас дома жил, и снег выпал, белый, пушистый, как зайкина шубка. В нём зайцу легко прятаться. В снегу не скоро его заметишь.

– Ну, теперь можно его и обратно в лес выпустить, – сказал нам однажды папа.

Так мы и сделали – отнесли зайца в ближайший лесок, попрощались с ним да и выпустили на волю.

Утро было тихое, накануне ночью насыпало много снегу. Лес сделался белый, мохнатый.

В один миг наш зайка в заснеженных кустах исчез.

Вот когда ему белая шубка пригодилась!

АИСТЯТА

Один год мы прожили на Украине, в небольшой станице, среди сплошных вишнёвых садов.

Неподалёку от нашего дома росло старое дерево. И вот однажды ранней весной на него прилетел и уселся аист. Он долго что-то осматривал, неуклюже переступая на своих длинных ногах по толстому суку. Потом улетел.

А на следующее утро мы увидели, что на дереве хлопотали уже два аиста. Они устраивали гнездо.

Скоро гнездо было готово. Аистиха снесла туда яйца и стала их насиживать. А аист то улетал за кормом на болото, то стоял около гнезда на суке, поджав под себя одну ногу. Так, на одной ноге, он мог простоять очень долго, даже мог немного вздремнуть.

Когда в гнезде вывелись аистята, для старых аистов начались большие хлопоты. Птенцы были очень прожорливы. Они целый день требовали еды, и аисты-родители по очереди с утра до вечера таскали им из болота лягушек, рыбёшек, ужей.

Пока один из аистов летал за кормом, другой стоял на краю гнезда – караулил птенцов. Как только он замечал подлетевшего к гнезду второго аиста, он закидывал голову на спину и громко трещал клювом, словно трещоткой. Ведь аисты кричать не умеют и приветствуют друг друга, часто-часто щёлкая клювом.

Прилетевший отдавал добычу детям и садился отдыхать у гнезда, а другой аист тут же улетал охотиться за лягушками на болото.

Так аисты целые дни по очереди кормили птенцов. А когда те подросли и стали ещё прожорливее, тут уж оба родителя начали вместе летать и добывать детям корм.

Прошло ещё недели полторы, и вдруг один из аистов-родителей исчез. Что с ним случилось, неизвестно: может, его убили, а может, и сам от чего-нибудь погиб.

Вот когда настала трудная пора для оставшегося аиста! Птенцы стали уже совсем большими. Их было трое, и они требовали очень много еды.

Как только начинало светать, аист уже спешил на болото за добычей, приносил её, совал в рот одному из птенцов и, не отдыхая ни минуты, летел обратно на охоту.

Так он трудился до позднего вечера.

Нам было очень жаль бедную птицу, но мы не знали, чем ей помочь.

Один раз мы пошли ловить на речку рыбу. Возвращаемся домой и видим, что все три аистенка тянут из гнезда свои длинные шеи, открывают клювы и просят есть. А аиста около гнезда нет. Значит, на болоте лягушек ловит.