История одной судьбы, стр. 34
Куда уж разлучать ее с ее курицами!
— Сидите, бабушка…
Надежда Никоновна волком смотрела и на просительницу, и на депутата.
— Вы не обращайте внимания, бабушка.
— А я и не обращаю.
Анна пошла к Поспелову. Его «газик» только что вышел из ремонта.
— Василий Кузьмич, нужна машина…
Анна повезла свою подопечную в Варсонофьевское. Вызвала председателя сельсовета. «Я вас очень прошу…» Зашла в школу. «Найдите двух хороших девочек…» — «А разве есть плохие?» — «Девочки, я вас очень прошу: присмотрите за бабушкой… Прабабушка она вам! А я похлопочу…»
Ну, что ей ветхая эта Анютина? Но взялся за гуж, не говори, что не дюж. Документов не было — нашлись документы. Нашли их с грехом пополам в сельсовете. В райсобесе, конечно, закон! Закон есть закон. Анна к Тарабрину. «Иван Степанович, неотложное дело». — «Что-нибудь в колхозе?» — «Старушка одна». — «А я уж думал, что-нибудь серьезное». — «Если бы вы ее видели!» — «Нам о тысячах надо думать, о тысячах». — «Но ведь тысячи состоят из единиц?…» Нашелся закон!
Оно было в ней всегда, но оно все разрасталось и разрасталось, неистребимое это беспокойство!
На Анну жаловались: вот уж ко всякой бочке гвоздь!
Ее вызвал Тарабрин.
— Анна Андреевна, как у вас в колхозе?
— Да, по-моему, ничего.
— Помните, обещали подумать над севооборотом. Загодя надо думать.
— А мы думаем…
— Эх, Анна Андреевна…
— Что, Иван Степанович?
— Беспокойный вы человек, Анна Андреевна.
— Да уж какая есть.
— И другим не даете покоя.
— Так ведь не из-за себя.
— А вам больше всех нужно?
— Да не мне, Иван Степанович! Вам нужно…
В чем-то она сильнее Тарабрина. Тарабрин, должно быть, понимал это. Если год назад колхозу «Рассвет» предоставили честь выдвинуть в депутаты Гончарову, то уже через год многие понимали, что существовала необходимость выдвинуть в депутаты именно Гончарову.
XXXIV
Многие делегаты на районную партийную конференцию собрались под вечер в правлении колхоза. Гончарова, Поспелов, Донцов, Кучеров. Чуть позже подошла Мосолкина. Позвонил из Кузовлева Числов. Уговаривались, когда выехать.
— Утром, пораньше, — решил Василий Кузьмич. — На грузовой машине. Чтоб всем вместе.
Посоветовались, кому выступать. Вопрос этот заботил больше всего, разумеется, присяжного мазиловского оратора Кучерова.
— Кто пожелает, — сказала весело Анна. — Кому есть что сказать.
— Как кто пожелает? — недовольно ответил Поспелов. — Вам, Анна Андреевна…
— Ей положено, — согласился Кучеров. — Но кому-то еще. Колхоз большой…
— А еще Василию Кузьмичу, — подсказала Мосолкина.
— Не-не, я не буду, — отказался Поспелов. — У нас с Анной Андреевной все обговорено, мне незачем вылезать, она все скажет…
Это всем известно, Василий Кузьмич не любит встревать поперек начальству, а время такое, что без критики выступать нельзя. Гончарова на этот счет посмелее, вот Поспелов и предоставляет ей честь выступить на районной конференции.
Донцов усмехнулся.
— А вы здорово собираетесь, Анна Андреевна?
Анна в ответ тоже усмехнулась.
— Чего здорово-то, Андрей Перфилыч?
— Ну, как говорится, выдавать?
— Кому и что?… Извините, Андрей Перфилыч, но мы иногда хуже детей. Самим себе, что ли? Неполадок много, но ведь все это наши неполадки. Что в колхозе, то и в районе. Выдавать буду, да только самим себе!
— Ну, это вы полегче, — забеспокоился Поспелов. — Себе-то себе, да только, когда шишки делят, себе лучше поменьше. На колхоз и без вас собак навешают…
Анна давно уже собиралась выступить на районной конференции, у нее было что предъявить райкому. В самом деле, стоит задержать сдачу мяса или молока, к колхозу сразу приковывается внимание, а если все сдавать вовремя, «Рассветом» никто и не поинтересуется. Ей иногда казалось, что коровами в райкоме занимаются больше, чем людьми. В районе плохо налажен обмен опытом, и если где и блеснет огонек, районная газета, конечно, отметит — передовая доярка, передовая свинарка, но как человек добился успеха, об этом ни слова.
Да, она собиралась говорить, и говорить прямо…
Она хотела ответить и Донцову, и Поспелову, и Кучерову, — ответить, да и посоветоваться, — как зазвонил телефон.
Поспелов взялся за трубку.
— Да… Да… — Суровые нотки в его голосе тут же сменились певучими интонациями. — Слушаю, Иван Степанович… — Он прикрыл трубку ладонью. — Тарабрин! Готовимся. Хорошо. Сейчас… — Он протянул трубку Анне: — Анна Андреевна, вас…
Тарабрин просил Анну приехать в Сурож не утром с остальными делегатами, а сейчас, есть важное дело, ее ждут.
— Вызывают, — объяснила она Поспелову.
— Знаю, знаю, — ответил тот. — Иван Степанович сказал.
На этот раз «газик» был на ходу, через полчаса Анна уже мчалась в Сурож.
Теперь кабинет Тарабрина не был для нее заповедным местом, она привыкла к кабинету и к самому Тарабрину. Они встречались в райкоме, в колхозе, Анна научилась не только с ним говорить, но и спорить.
Она поднялась по лестнице, зашла в приемную. Клаша раскладывала по столу листки с напечатанным на машинке текстом. «Должно быть, отчетный доклад», — подумала Анна. Как всегда перед конференцией, в райкоме чувствовалось оживление. Кто-то входил, выходил, то и дело звонил телефон. Миловидное лицо Клаши выражало чрезвычайную, невыносимую занятость.
Не прекращая раскладывать листки, она кивнула на дверь.
— Заходите, заходите, Анна Андреевна, Иван Степанович сегодня вас удивит!
Анна посмотрела на Клашу, но допытываться не стала я, несколько обеспокоенная, вошла в тарабринский кабинет.
— Заходите, заходите, Анна Андреевна, — слово в слово повторил он, тоже глядя на Анну смеющимися глазами. — Садитесь, будем сейчас разговаривать…
Особенно Анне тревожиться нечего, все в колхозе как будто в порядке. «Рассвет» заканчивал год с неплохими показателями, за собой Анна тоже не знала серьезных грехов. Лишь одно предположение тревожило: не собирается ли райком перебросить ее в какой-нибудь отстающий колхоз, где опять придется все начинать сызнова. О Гагановой она, конечно, читала, но самой ей не хочется уходить из «Рассвета». Она свыклась с людьми, с землей. Да и «Рассвет» не слишком-то вырвался вперед. Она не знала, удобно ли отказаться. С Тарабриным шутки плохи, он умеет настоять на своем. И все же откажется, если ей предложат перейти…
Вот он сидит перед ней, подтянутый, моложавый, спокойный, и испытующе смотрит на нее. Похоже, что первый секретарь в отличном настроении.
— Ну, как у вас в колхозе дела?
— Да более или менее в порядке.
Что может она еще ответить? А если все в порядке, может последовать предложение идти в другой колхоз и его привести в порядок…
— Подготовились выступать?
Нет, это что-то другое…
— Более или менее.
— Резко будете выступать?
Это не очень тактично — заранее справляться, как будет выступать тот или иной делегат, на конференции основной объект критики все-таки прежде всего райком и его секретари.
Анна улыбнулась.
— Тоже более или менее. Всех нас есть за что критиковать, Иван Степанович.
Тарабрин тоже улыбнулся, но как-то уж очень многозначительно.
— А мы вам не дадим!
Анна слегка опешила. Странное заявление!
— Как так?
— Не придется вам критиковать райком… — Тарабрин посерьезнел. — Сами не захотите. Не будете же вы подрубать сук, на котором придется сидеть самой?
— Я не понимаю…
— Сейчас поймете. Видите ли, Анна Андреевна, мы тут обменялись мнениями. Принято решение выдвинуть вас на работу в райком.
Анна растерялась.
— Кем принято, Иван Степанович? На какую работу?
— Такое мнение у бюро, советовались с обкомом. С вами еще будет беседовать товарищ Подобедов. Знаете? Заведующий отделом пропаганды. Он представитель обкома на конференции. Но в общем вопрос решен. Требуется лишь ваше согласие.