Лес Рук и Зубов, стр. 15

Кэсс в растерянности замирает у входа. Ничего не объясняя, я подхожу к окну и разглядываю стекло, пока не нахожу отчетливые контуры пяти пальцев — отпечаток руки. Я подхожу еще ближе, так что стекло мутнеет от моего дыхания, и внезапно на запотевшей поверхности проступает надпись: «Габриэль. XIV». Единственное доказательство существования пришелицы. Я быстро стираю его со стекла.

— Что ты там увидела? — Кэсс тоже подходит к окну.

— Ты когда-нибудь задумывалась о том, что находится за Лесом? — спрашиваю я.

Кэсс не впервые слышит от меня этот вопрос, и я даже знаю, что она ответит.

— Опять ты за свое, Мэри! — хихикает она, становясь прежней Кэсс. — Очередная небылица, как про океан?

Я едва заметно улыбаюсь. Мне все еще тревожно рядом с подругой. Она по-прежнему меня пугает.

— Наверно, — говорю я.

Но если Лес бесконечен, то откуда пришла Габриэль?

* * *

Хотя мне сделали предложение, я продолжаю жить в соборе. Сестра Табита объясняет это тем, что мой брат не хочет причинять лишнее беспокойство беременной жене. Но я не верю в это объяснение, наверняка Сестра Табита просто боится выпускать меня из виду. Боится, что я не прекращу искать ответы.

Я и не прекращаю. За следующую неделю я успеваю обойти все жилые комнаты собора. Ни Габриэль, ни ее вещей нигде нет. Словно ее вовсе и не было на свете.

X

Весна в нашей деревне — это пора дождей, крестин и свадеб. Весной проходит Райская седмица — праздник жизни и победы над Нечестивыми, когда все жители деревни молятся за ее счастливое будущее. Главным событием Райской седмицы принято считать Браковенчание. Оно состоит из трех обрядов: Помолвки, Обручения и Принесения клятв вечной любви. Ими завершаются зимние ухаживания, начавшиеся еще осенью на Празднике урожая.

Самый важный и священный ритуал — это, конечно, Принесение клятв, которые навеки скрепляют узы между мужем и женой. Накануне Сестры связывают правую руку невесты с левой рукой жениха — «обручают», и пара проводит ночь в своем новом доме. Им дается ритуальный клинок, которым можно перерезать узы, это последняя возможность выказать обиду своей будущей половине или вовсе отвергнуть друг друга.

А еще в Райскую седмицу (в свободные от Браковенчания дни) крестят младенцев и празднуют зачатие новых детей. Это самая торжественная и веселая пора: мы радуемся своему спасению и продолжению человеческого рода после Возврата, клянемся и дальше неустанно исполнять свой долг.

В этом году я одна из двух невест и всю неделю буду носить белую тунику, а в волосы вплетать первоцветы. Сегодня состоится Помолвка: наша с Гарри и Кэсс с Трэвисом.

Мы стоим на помосте перед собором, отбрасывающим на нас огромную черную тень, стоим лицом к нашим суженым, по одну руку от нас Сестра Табита, по другую — вся деревня. Весеннее солнце печет немилосердно, от толпы волнами поднимается влажный жар, и у меня такое чувство, что я дышу водой, а не воздухом.

Сестра Табита рассказывает нам о долге. О грехах, преданности и клятвах. О том, что мы залог благополучия и выживания всей деревни. Она напоминает, что люди хрупки и уязвимы: множество опасностей подстерегают нас не только в Лесу за забором, но и прямо здесь, в деревне: это всевозможные хвори, выкидыши, бесплодие. Некоторые поколения бывают скудны на детей, и мы должны помнить, что первый долг каждой деревенской семьи плодиться и размножаться.

Я никак не могу сосредоточиться на словах Сестры Табиты. Совсем другие мысли занимают мою голову. Сегодня я впервые увидела своего любимого после того дня, когда Гарри сделал мне предложение, Трэвиса отпустили домой, а я осталась жить в соборе, потому что пойти мне было некуда.

Его волосы посветлели, словно он много времени проводил на солнце. Он поправился, черты его сгладились, и мне уже не страшно, что острые скулы вот-вот прорвут натянутую кожу. Глаза стали еще зеленее, взгляд обрел ясность. Словом, вид у Трэвиса очень здоровый.

Мне больно на него смотреть. Я прикладываю нечеловеческие усилия, чтобы устоять на месте напротив Гарри, а не прижаться к Трэвису: он стоит за моей спиной лицом к Кассандре.

Сестра Табита заводит речь о наших обязанностях перед Господом и друг другом, но я ее не слушаю. Каждой клеточкой своего тела я слежу за колебаниями воздуха за моей спиной, когда Трэвис, опираясь на трость, едва заметно переступает с ноги на ногу.

Я рада, что он поправился. Но видеть его улыбку невыносимо, ведь сама я умираю от горя.

Наконец Сестра Табита подходит к той части церемонии, когда мы должны дать первые обещания. Мы поворачиваемся лицом к алтарю, Гарри стоит слева от меня, Трэвис — справа. Если закрыть глаза, можно представить, что я связываю себя с Трэвисом, а не с Гарри, и именно Трэвис поведет меня в свой дом в конце первой недели нашей новой жизни.

Мы повторяем слова за Сестрой Табитой, обещая через несколько дней поклясться друг другу в вечной любви, как вдруг я чувствую легкое прикосновение пальцев Трэвиса. Я пытаюсь схватить их, но ловлю только воздух.

Отныне я помолвлена с Гарри. Он берет меня за руку и выводит с помоста на яркий солнечный свет, где нас окружает ликующая толпа. Трэвис пропадает из виду.

Я потеряла его навсегда.

* * *

Неделя Браковенчания проходит как в тумане. На всех мероприятиях мы почетные гости, нами любуются и восхищаются, наперебой приглашают нас на праздничные обеды и ужины. В перерывах мы должны совершать одиночные моления — готовить свои души к принесению вечных клятв.

Крестины — самый важный обряд Райской седмицы после трех обрядов Браковенчания. Младенцев приносят Сестрам и Стражам, показывают всем жителям деревни, ведь эти дети — наше общее будущее.

В нынешнем году крестят четырех малышей; все они родились в браках, заключенных прошлой весной. Краем глаза я замечаю, что Джед и Бет пытаются незаметно прокрасться к краю толпы и убежать с праздника. Наверно, им слишком больно видеть чужую радость, ведь своего первенца они потеряли.

В середине недели меня ненадолго оставляют в покое: я выдираю цветы из волос и могу наконец-то побыть одна. Я страшно устала от соседей, Гарри, Сестер, Стражей… От бесконечных поздравлений.

Надоело всеобщее счастье. Чтобы прийти в себя, я поднимаюсь на холм со смотровой вышкой — единственное место, где можно побыть одной.

Однако у стены смотровой вышки я замечаю человека и уже хочу развернуться… как вдруг узнаю силуэт. Это Трэвис! Внутри все вздрагивает. Я и не думала, что он тоже здесь бывает, что сюда вообще кто-то ходит, кроме меня.

Мы с Трэвисом так давно не оставались наедине, что я могу лишь молча смотреть на него, пожирая глазами. Лучше мне уйти, нельзя поддаваться соблазну. Он не мой и никогда не станет моим, а быть рядом, сознавая безысходность положения, слишком больно…

Но не успеваю я развернуться, как Трэвис протягивает мне руку и говорит:

— Мэри, давай помолимся.

Его слова — моя погибель. Я бегу, путаясь в подоле туники, ползу на четвереньках, царапая землю, и вот я уже рядом с Трэвисом, мои руки на его груди, воздух застревает в горле.

— О, Мэри…

Он запускает пальцы в мои волосы и осторожно притягивает меня к себе через все, что нас когда-либо разделяло. От моей страсти к Трэвису нет спасения.

Когда мои губы уже вот-вот должны прикоснуться к его губам и наконец обрести покой, Трэвис замирает. Он тяжело дышит, а я дышу только его воздухом. Кажется, так проходит целая вечность: мы не в силах преодолеть разделяющую нас пропасть и отдаться друг другу.

— Мэри, — шепчет он.

Я чувствую движение его губ.

Сейчас он оттолкнет меня и скажет, что так нельзя, что он не может предать брата и посягнуть на его невесту. Я не выдерживаю и прижимаюсь лицом к его шее.

День снова выдался знойный, и на моих губах остается соль его пота. Я хочу растаять, слиться с Трэвисом в одно целое, забыть о разделяющих нас преградах… Страшным усилием воли я заставляю себя усидеть на месте и не прижаться к нему всем телом.