Двадцатые годы, стр. 53
Ночь. Измотанные солдаты. Утраченная вера. Бесконечные русские поля.
Где-то позади безжалостная конница Примакова. На самом деле конная армия Примакова действует в районе Воронежа. Казаки не стремятся к встречам с неистовыми красными кавалеристами.
Но все это потом, потом. Позже. В аудиториях военных академий. Анализ. Разбор просчетов. Изучение документов…
А пока ночь, и холод, и слякоть, и нежелание принимать бой…
И вдруг — костры! Множество костров. В действительности их не так много. Детские костры. Костры мерцают, гаснут, загораются вновь. Огонь не слишком ярок, верст за десять, не ближе, это лишь во тьме огни кажутся ближе.
Огни в ночи! Да были ли они в самом деле? Не выдумал ли Славушка эту ночь? Костры, которые будут светить ему в течение всей его жизни!
37
Все заметнее возвращение к порядку.
Промчались через Успенское наступающие части: кавалеристы, пехота. Какую-то пушку часа три выволакивали из-под горы…
Война отошла куда-то за Фатеж, за Малоархангельск, подтягивались армейские тылы.
Поздняя осень готовилась вот-вот перейти в зиму, окончились дожди, за ночь смерзлась грязь, тонкий ледок затягивал редкие лужицы, иней серебрил по утрам желтую траву, серые облака затягивали небо, каждую минуту мог пойти снег.
В такой вот стылый ноябрьский день появился еще один обоз подвод в десять, с большой поклажей, с ящиками, с тюками и даже мебелью, будто не армейский обоз, а переселенцы с домашним скарбом. На одной из телег ножками вверх стол и стулья, на другой — дубовый гроб.
Обоз стал табором перед волисполкомом. Красноармейцы поспрыгивали с телег, составили в козлы винтовки, распрягли лошадей, задали корм, втащили в помещение тюки и гроб, который при ближайшем рассмотрении оказался шкафом, и пошли по избам с просьбой сварить кулеш и согреть на чаек кипяточку, крупу приносили свою, а кто пощедрее, так даже угощали детишек сахаром.
Много ли нужно солдату времени, чтоб обжиться на новом месте?!
Чуть позднее в двух пролетках прибыли начальники, в суконных шлемах, с портупеями через плечо, двое даже с портфелями, и тут же скрылись в здании.
Славушка с Колькой увидели обоз, едва он выполз из-под горы.
Пошли в разведку. Прошли через табор раз, другой. На них не обращали внимания. Прошли еще раз…
У входа в исполком стоял часовой, курносый, небритый, невозможно серьезный.
— Ну чего разбегались? — не выдержал, прикрикнул он, когда мальчики прошли в третий раз.
— Это какая часть? — полюбопытствовал Славушка.
— А сами-то кто такие? — с подозрением спросил часовой. — Видали мы тут…
— Мы комсомольцы, — объяснил Славушка.
— Ну и топайте по своим делам, здесь баловать нечего.
— А все же что за часть? — повторил Славушка. — У нас, может, дело…
— Это не часть, а военный трибунал, — строго сказал часовой. — Какие могут быть у вас к нам дела?
— Наша организация молодая, — виновато сказал Славушка. — Может, литературу какую дадут.
— Литературу! — презрительно сказал часовой. — Мы судим, а вы — литературу.
— А в шкапу у вас что? — полюбопытствовал Колька.
— Дела, — твердо сказал часовой. — Приговора.
— А какого же вы корпуса?
— Да что ты все допытываешься? Кто много знает, рано помирает. Сказано вам: пошли!
Мальчики огородами дошли до почты и двинулись к Народному дому.
Двери заперты и заколочены, но доски кое-где отодраны.
Славушка пальцем тронул замок.
— Пора открывать.
Колька кивнул:
— Давно пора.
Обошли дом, спустились к реке. Холодная вода неподвижно чернела в Озерне.
— Скоро станет.
— Где там скоро, — возразил Колька. — Не ране как к рождеству.
Берегом пошли домой, взобрались по круче, опять мимо исполкома.
На этот раз у здания какая-то суета.
Солдаты оживленно переговаривались.
— И как это подобрался?
— Обучен, известно!
— Полковник?
— Капитан генерального штаба, сам слышал.
— Не признается?
— Такой разве признается?
Часовой заметил их и неожиданно сказал:
— Шпиона, ребята, поймали, вот какие сегодня дела!
Колька удивился:
— Какого шпиона?
— Известно какого — деникинского!
— А его что, будут судить?
— А как же без суда?
— Что без суда?
— Без суда немыслимо расстрелять.
— А скоро будут судить?
— Вот пообедаем…
Вдруг со стороны, куда шли войска, появились четыре всадника.
Молодой, скакавший впереди, натянул поводья, и все четверо разом остановились.
— А ну-ка! Где ваш начальник?
Но тот уже торопился навстречу — во френче, в фуражке, в пенсне, строгий, немолодой, утиный нос, узкие бледные губы, такие узкие, точно ниточка, фиолетовые чернильные глаза.
— Начальник отдела Хромушин. Здравствуйте, товарищ комкор!
— Знаю, знаю. Что ж это вы застряли, товарищ Хромушин? — с упреком сказал комкор. — Штаб куда как далеко, а вы все тащитесь?
— Дела, товарищ комкор.
— Занимаем города, изменники ждут суда, а вы где?
— Задержали шпиона.
— Какого еще шпиона?
Хромушин махнул кому-то рукой.
— Выведите…
Это был Полеван!
Торбы на нем нет, но он в своем неизменном армяке, холстинных портах и грязной розовой рубахе.
Вышел меж двух конвоиров, шел охотно, чувствуя себя предметом внимания и, видимо, гордясь оказанной ему честью.
— Да это же Алешка! — воскликнул Славушка, обращаясь и к Кольке, и к часовому. — Здешний дурачок.
— Ну да! — недоверчиво возразил часовой. — А карты чего ж таскает и дис… дис… — Часовой запнулся. — и дис-ло-ка-цию записывает. Тетрадь у него нашли…
Полевана нашли на косогоре, он лежал на животе и рассматривал площадь. Его забрали, привели в штаб, обыскали. Нашли в торбе тетрадь, в ней цветными карандашами вычерчены какие-то планы, записаны цифры. Стали допрашивать, арестованный мычит: «Ны-ны-ны» да «гы-гы-гы», а потом вдруг заговорил: «Смотри, какая цаца, бултых, бултых, кому чего дать, антиресно, антиресно, антиресно…»
— Хотите допросить? — спросил Хромушин.
— Нет, нет… — Комкор отмахнулся от Хромушина, как от мухи. — Вы председатель…
— Задержали совсем неподалеку, — доложил Хромушин. — Следил за нашим передвижением.
— Это еще не доказательство, — заметил комкор. — Может, просто испугался?
— Но при нем обнаружены кроки, — внушительно сказал Хромушин. — И шифр…
— Какие там кроки?
— Убедитесь.
Принесли какую-то тетрадь. Продолжая сидеть в седле, комкор небрежно перелистал.
— Какие там кроки, — лениво повторил он. — Я бы его отпустил.
Хромушин насупился.
— Вы сами его допросите.
— Кто вы такой? — спросил комкор.
— Отвечайте, — сказал Хромушин Полевану. — Вас спрашивают.
Идиот ласково посмотрел на всадника.
— Миленький, миленький… — пробормотал он. — Лошадка. Прыг-скок!
— Я бы отпустил, — повторил комкор. — Впрочем, дело ваше.
— Нет, надо разобраться, — возразил Хромушин.
Комкору не хотелось спорить, он все посматривал в сторону Критова, голова его была занята более важными делами.
— Извините, нам некогда, — вежливо объяснил он. — Мне надо в расположение бригады Кропачева… — Он кинул укоризненный взгляд на бивак. — И поторапливайтесь, пожалуйста. В Понырях полно дезертиров… — Он пошевелил поводьями. — Поехали?
Брызнуло грязью, всадники понеслись в Критово.
— Нет, так нельзя, — сказал Хромушин, указывая на Полевана. — Отведите его в школу, все надо по закону. — Подумал и добавил через плечо: — И оповестите близлежащих жителей, суд открытый, судим мы в воспитательных целях.
Полевана повели. Славушка и Колька тоже пошли.
В классе на задних партах сидели трое старичков и с десяток баб.
Посередине стол для судей, у стены табуретка для подсудимого.
Полевана посадили, два конвоира по бокам.
Быстрым шагом вошел командир комендантского взвода: