Двадцатые годы, стр. 32
— Гарбуза, что ты за комендант? — капризно пожаловался прибывший.
— Момент! — воскликнул комендант…
Но ему не пришлось ничего делать, в комнату вошли офицеры. Их было трое, старший из них, подполковник, остановился среди комнаты, двое других принялись бесцеремонно заглядывать во все углы.
— Где хозяин? — обратился подполковник к коменданту.
Павел Федорович выступил вперед.
— Подполковник Шишмарев, — представился офицер, подавая руку. — С кем имею честь?
— Астахов, земледелец, — назвался Павел Федорович, прикасаясь к протянутой руке. — Устроим вас честь по чести…
— Нет, я квартирую напротив, здесь будет канцелярия, — сказал Шишмарев, поглядев на Веру Васильевну и указывая на соседнюю комнату. — А кто у вас здесь?
— Жена брата, — объяснил Павел Федорович и не удержался, добавил: — Тоже офицер.
— Где?
— В армии.
— В какой?
Павел Федорович наврал бы с три короба, но побоялся Веры Васильевны, та могла подвести.
— В царской. В царской он служил офицером, до сих пор еще не вернулся… — Все-таки соврал и поспешил вернуться к злободневным делам. — Мы сейчас выберемся…
— Куда?
— На кухню.
— Покажите сначала помещение.
Шишмарев обошел комнаты. «Под канцелярию хватит двух…» Приказал не трогать Прасковью Егоровну: «Было бы варварством…» Тут на шум явился Славушка. «А это чей мальчик?… Здравствуй. Как зовут?… Что у тебя за книжка?…» Славушка в тысячный раз читает «Героя нашего времени». Шишмарев улыбнулся, потрепал мальчика по голове. Печорин решил вопрос. «Вы останетесь в доме, — это Вере Васильевне. — Тем более жена офицера…» Дал указание перенести вещи Веры Васильевны за перегородку, в комнату Павла Федоровича. «А вас попрошу устроиться где-нибудь еще, — это Павлу Федоровичу. — Женщина с детьми нам не помешает, а вы… — Вежливая усмешка. — Нет оснований не доверять, но… Мера предосторожности. — Вежлив безукоризненно. — Михаил Гурьевич, займитесь… — это одному из офицеров, тонконогому, тонконосому и, как выяснилось чуть позже, тонкоголосому: он представил его Вере Васильевне: — Поручик Ряжский, дежурный по штабу… — Назвал солдата у машинки: — А это Астров. Полковой писарь. Михаил Гурьевич, чтоб все в ажуре…»
Поклонился, ушел, вещи Веры Васильевны перенесли за перегородку, в залу внесли какие-то тюки, Ряжский расставил чемодан-кровать, и не прошло часа, как Астров застрекотал на машинке.
Вечером пришел Шишмарев, выслушал доклады, подписал приказы, постучал в перегородку, спросил:
— Вы дома?
Вера Васильевна вышла в залу.
— Я вас слушаю.
— Зачем так официально? Хочу познакомиться… А где ваш сын?
— У меня их два.
— Познакомьте…
Вера Васильевна позвала мальчиков.
— Ничего, ничего, не смущайся, — ободрил Шишмарев Славушку. — Дома у меня такой же парень.
Попросил мальчика показать село. Сходили к церкви, к исполкому, поднялись к школе… Славушка заинтересовался машинкой. Шишмарев приказал Астрову поучить мальчика, обещал утром дать пострелять из револьвера. Славушка пристал к Астрову. Тот показал, как вставлять бумагу, ударять по клавишам, переводить каретку. Урок вскоре ему надоел, собрался ужинать, сказал, чтоб Славушка сам учился печатать, а если позвонит телефон, сразу бежал в кухню и позвал бы его.
Он ушел. На столе валялись всякие бумаги. Славушка принялся читать. Не думал он, что все будет так просто. Сунул в карман копии приказов. На глаза попалась рапортичка на довольствие. Он принялся ее перепечатывать. Если кто придет, скажет, переписывает для практики первый попавшийся текст.
Астров вернулся, на минуту заглянул Гарбуза, придирчиво посмотрел на писаря.
— Никуда не уходи, — приказал Гарбуза. — Здесь и ночуй, поручик небось не придет до утра. — Пальцем указал на мальчика. — А этот чего здесь?
— Подполковник сказал поучить на машинке, — объяснил Астров.
— Машинку ломать, — недовольно сказал Гарбуза и угрюмо поглядел на Славушку. — Шел бы ты спать.
Он ждал, когда мальчик уйдет, Славушке пришлось уйти к себе за перегородку.
— Что у тебя общего с этими людьми? — упрекнула сына Вера Васильевна. — Подальше будь от политики…
— Ах, мамочка, — возразил Славушка. — Тут ни при чем политика. Почему бы и не поговорить? А в друзья я ни к кому не лезу.
— Какие еще друзья? Они через два дня уйдут…
Славушка сел на подоконник.
— Куда это? — встревожилась Вера Васильевна.
— Выхожу один я на дорогу…
— Я тебя серьезно спрашиваю.
— Поброжу немного.
— Ты точно не от мира сего, вокруг война…
Славушка спрыгнул в палисадник. Перелез через забор. Прислушался. Мерный шум несся точно из-под земли. То корова пережевывала свою жвачку в хлеву у Волковых. Сквозь стену слышался чей-то шепот. Или это казалось ему?
Мертвенный зеленовато-молочный свет заливал площадь. Исполком высился черной глыбой, окна посверкивали серебряным блеском, да поодаль белело здание бывшей питейной лавки.
У лавки стоял караул, деникинцы хранили в ней реквизированные продукты. Двое солдат сидели на ступеньках низенького крылечка, ружья лежали перед ними прямо на земле, они курили. Цигарки вспыхивали красными точками, и гуще становилась возле солдат тьма.
«Побежать?… Обязательно остановят!»
Его окликнули:
— Кто там?
— Я, — сказал Славушка.
— А кто ты?
— А у нас штаб стоит, — нашелся Славушка.
Один из солдат узнал его.
— Этот тот пацан, что ходил с подполковником.
Славушка сделал несколько шагов, его не остановили. Он пошел по дорожке к почте, нигде никого, но едва вступил на аллею, как навстречу попалась Сонечка Тархова, она не узнала Славушку или сделала вид, что не узнала, и пропала, показалась какая-то парочка и скрылась в кустах, мелькнул еще кто-то, вот тебе и война, ушли красные, пришли белые, а парочки гуляют и при тех, и при других, ночной променад в аллее не прекращается.
Черт с ними, с этими парочками! Славушка сворачивает к реке. Как хрустят ветки! Не следует обнаруживать свое присутствие, хотя подумать могут только, что он подражает взрослым парням.
На реке темно, хоть луна и выглядывает из-за облаков. Перебегает запруду. Вот и лужайка…
Пиить-пить-пить! Пиить-пить-пить! Свисти, свисти, все равно никого… Пить-пить… Ой!
— Почему так поздно? Я уж хотел уходить.
— Откуда вы, Степан Кузьмич? Я ведь просто так пошел, на всякий случай, не думал вас найти…
— Как не думал? Я велел Терешкину передать, чтоб ты как-нибудь вырвался.
— Даже не видел его.
— Что у вас?
Славушка докладывает — штаб, Шишмарев, отдает взятые приказы.
— Молодец, — хвалит Быстров. — Завтра сюда опять, только пораньше, под вечер, меньше подозрений.
— А увидят?
— Ну и пусть, пошел гулять. — Быстров крепко, по-мужски, пожимает ему руку. — А теперь спать, спать, беги!
23
За стенкой спорят…
— Можно?
— Входи, входи…
На мальчика не обращают внимания. Астров сидит у машинки. Ряжский у телефона. Филодендрон задвинут в угол, загораживает киот. Шишмарев стоит у стола, а на столе, на краешке стола, сидит еще один офицер. Они-то и спорят.
Славушка довольно скоро разбирается в предмете спора. Тот, что на столе, настаивает собрать волостной сход, выбрать волостного старшину. Армия уйдет вперед, надо восстановить старые институты. Деникин, как известно, несет свободу и демократию, пороть будем потом, поэтому никого не надо назначать, пусть мужики сами выберут себе начальство, мы не позволим выбрать кого не надо, не надо откладывать выборы.
А подполковник возражает:
— Ротмистр, нам не до выборов… — Ага, значит, тот, что на столе, ротмистр. — Поверьте, Кияшко, армию не следует отвлекать гражданскими делами. Да и кто гарантирует, Илья Ильич, что не выберут большевика?
Значит, тот, что на столе, ротмистр Кияшко Илья Ильич. Но… если он ротмистр, почему он сидит перед подполковником?