Пуговица-камея, стр. 33
На этом они расстались, оба довольные этим разговором.
XVII. Новогодний обед
Пришло первое января, а Митчель ничего не знал о Барнесе, кроме того, что он в отсутствии и что время его возвращения неизвестно. Ему было очень неприятно, что он не знал, будет ли Барнес на его обеде, или нет, но он не мог отложить обед и надеялся, что Барнес все же явится в последнюю минуту.
Обед был назначен на десять часов вечера у Дельмоника, где Митчель заказал отдельную комнату; за десять минут до назначенного часа собрались все приглашенные, за исключением Барнеса: Ван Раульстон, Рандольф, Фишер, Нейльи, оставшийся на зиму в Нью-Йорке, Торе и еще несколько господ.
За полминуты до десяти часов вошел Барнес. Улыбка торжества промелькнула на лице Митчеля. Когда все общество направилось в столовую, Митчель нашел возможность обменяться с Барнесом несколькими словами.
– Скажите поскорей, удалась ли ваша поездка?
– Вполне.
– Хорошо, напишите на этой карточке имя и дайте ее мне, а я дам вам другую, на которой написано имя человека, подозреваемого мной.
Барнес написал. Они дали друг другу карточки, бегло взглянули на них и обменялись многозначительным рукопожатием. На обеих карточках было одно и то же имя. Когда гости уселись, Барнес оказался между Торе и Адрианом Фишером.
Общество ожидало развязки с неменьшим нетерпением, чем ждет ее читатель; поэтому мы не будем останавливаться на описании превосходного обеда.
Фрукты и орехи были поданы на стол, когда пробил ожидавшийся всеми час. С первым ударом часов Митчель поднялся с места. Воцарилась глубокая тишина – и он начал:
– Милостивые государи! Вы были так любезны, что приняли мое приглашение присутствовать при развязке несколько легкомысленного пари, заключенного мною тринадцать месяцев назад. Так как некоторые из приглашенных, может быть, не знают, в чем заключалось пари, то я кратко изложу его.
Он рассказал известный уже читателям разговор в вагоне и продолжал:
– Я выиграл пари, ибо совершил преступление. Несколько лет назад обстоятельства сложились так, что мне пришлось близко познакомиться с приемами сыщиков при выслеживании и преследовании преступников, и я пришел к убеждению, что преступник, совершивший преступление без свидетелей, с полным спокойствием и хладнокровием, может не бояться сыщиков. Я желал, чтобы мне представился случай доказать мое предположение, то есть совершить преступление только для того, чтобы испытать ловкость сыщиков. Главное затруднение заключалось в том, что для честного человека выбор таких поступков, которые он может совершить, весьма ограничен. Долгие годы мне не представлялось возможности удовлетворить мое желание, пока один случай не помог мне. Кельнер, наполните стаканы!
Пока исполнялось его приказание, он молчал. Кельнеры наливали гостям шампанское; когда один из них подошел к Торе, тот велел налить ему бургундского; его примеру последовал и Барнес.
– Как всем вам известно, – продолжал Митчель, когда кельнеры ушли, – собирание драгоценных камней – мой конек. Несколько лет назад я узнал, что продается драгоценная коллекция. Это были великолепные экземпляры, притом, каждого вида было по два совершенно одинаковых экземпляра. Коллекция эта принадлежала одному индусскому князю, поделившему ее между своими двумя дочерьми, чем он весьма уменьшил ее ценность.
Судьба заставила одну из принцесс продать свои камни. Она обратилась к одному парижскому ювелиру, с которым и я имел дело; он купил их, а затем перепродал мне. Пример сестры повлиял и на другую принцессу, и она также обратилась к тому же ювелиру. Конечно, мне очень хотелось получить и вторую коллекцию, ибо этим значительно увеличивалась ценность первой; я купил ее.
Он на минуту остановился, чтобы дать слушателям время прийти в себя от удивления, овладевшего ими, когда они узнали, что украденные камни принадлежали ему.
– Я просил ювелира послать вторую коллекцию через Бостон, так как знал по опыту, что в этой таможне меньше формальностей, и когда получил уведомление о прибытии коллекции, поехал в Бостон, где и получил ее. Футляр с камнями я положил в оригинальный саквояж, специально изготовленный, и запер его в моей комнате в отеле «Вандом». Вечером я встретил Рандольфа и отправился с ним в театр. Он собирался ехать обратно в Нью-Йорк с полуночным поездом, и я проводил его на вокзал. Можете себе представить мое удивление, когда, стоя у кассы, я увидел в руках прошедшей мимо меня и вошедшей в вагон женщины мой саквояж. Ошибиться я не мог, так как, повторяю, он был оригинален и по форме, и по цвету. Я тотчас же понял, что меня обокрали. Возвращаться в отель было бы только потерей времени, и если бы каким-нибудь чудом было два таких саквояжа, то мой был хорошо спрятан в отеле. В то время, как я раздумывал, что мне далее предпринять, Рандольф начал свою хвалебную песнь Барнесу; мы заключили пари, так как у меня блеснула мысль, что теперь наступил так давно желанный случай: я решил украсть у воровки мою собственность. Открытие этого преступления не могло бы повлечь для меня никаких последствий; во всяком случае, я выигрывал пари и кроме того имел случай потягаться с сыщиками. Рандольф скоро уснул, мне же мешала спать мысль о камнях в сто тысяч долларов стоимостью. Я раздумывал, как мне приняться за дело, и при этом, должно быть, задремал, так как внезапно заметил, что поезд остановился. Следовательно, мы были в Нью-Гавене, на первой остановке. Я тотчас же подумал, что воровка может здесь выйти, и уже хотел встать, когда увидел, к счастью, я сидел у окна, противоположного платформе – крадущегося человека, привлекшего мое внимание своим странным поведением. Когда он проходил мимо моего окна, я увидел при свете электрического фонаря, что он держит мой саквояж. Следовательно, воровку уже обокрали. Человек приблизился осторожно к сложенным в поленницу угольным брикетам, вынул два из них, всунул в образовавшееся отверстие саквояж, закрыл его одним из брикетов, а другой далеко отбросил, затем вернулся к поезду и вошел в вагон. «Этот человек искусный вор, – подумал я, – он останется в поезде, пока воровство не будет открыто, даст в случае необходимости совершенно спокойно обыскать себя, а затем вернется и возьмет саквояж с камнями». Нужно было действовать быстро, но меня могли заметить, если бы я ушел со своего места и из поезда обычным путем; поэтому я тихо опустил окно, вылез через него из вагона, нашел и вынул саквояж, пробежал на другой конец вокзала и засунул его за доски сходни, где легко мог его найти. Затем я тем же путем вернулся в свой вагон и, уверяю вас, господа, отлично спал всю остальную дорогу.
Слушатели прервали Митчеля аплодисментами.
– Подождите, мои друзья, я еще не закончил. Женщина, укравшая мои драгоценности, имела дерзость заявить о своей потере. Когда мы приближались к Нью-Йорку, мистер Барнес, находившийся случайно в поезде и, – как я тотчас же догадался, – слышавший мой разговор с Рандольфом и заподозривший меня, велел обыскать всех, что меня очень позабавило. Но, с другой стороны, присутствие мистера Барнеса было мне не особенно приятно, потому что для меня было очень важно вернуться как можно скорей в Нью-Гавен, чтобы взять мои драгоценности. Поэтому я пригласил его завтракать и сделал вид, будто желаю убедить его не напускать на меня других сыщиков; в действительности же, я желал только узнать: приставит ли он тотчас же ко мне шпиона, то есть имеется ли у него тут на вокзале помощник; так оно в действительности и оказалось. Поэтому я был вынужден вернуться сначала к себе на квартиру и делать вид, будто я совсем не намереваюсь уехать из города. Потом мне удалось ускользнуть от этого человека и незаметно уехать в Нью-Гавен. Там я нашел мой саквояж и передал его на сохранение кельнеру ближайшей гостиницы. Не трудно отгадать, какова при этом была моя цель. Я знал, что кража в поезде попадет в газеты и что я обращу на себя внимание своим странным поведением в гостинице – я, конечно, был переодет. Так оно и случилось, и камни попали под охрану полиции. Более верного места я не мог и желать. Вот, господа, история совершенного мной преступления. Мне достаточно показать квитанцию бостонской таможни и счет парижского ювелира, чтобы получить свою собственность. Удовлетворен ли ты теперь, Рандольф?