Великая Северная экспедиция, стр. 10

Миллер так отзывается об одной из поездок по Лене: «Быть может, ещё никогда не было путешествия, соединенного с такими удобствами». Позднее Иосиф Делиль так описывал своей сестре приготовления к дальнейшему путешествию: «Могу тебе сообщить, что относительно продовольствия, дорог и безопасности мы снабжены всем, что только можно было предвидеть; мы даже имеем повара, прачку, плотника, столяра и других мастеровых, причём некоторые из наших слуг умеют печь хлебы, варить пиво и т. д.»

Ввиду того, что Делилю пришлось везти с собой груз (астрономические инструменты), значительно больший по объёму и тяжести, чем прочим академикам, ему было дано 25 подвод, запряжённых каждая четвёркой.

Главный караван морской экспедиции до Твери следовал на подводах; далее до Казани плыли по Волге на специально оборудованных для целей экспедиции судах. От Казани до Тобольска, где зазимовали, следовали опять на подводах. Первый этап пути был, таким образом, здесь закончен.

Из отдельных партий, входивших в комплекс Великой Северной экспедиции, раньше других приступила к работе партия, предназначенная для описи берегов от Архангельска до устья Оби. Оно и понятно, — ведь этой партии, как наиболее западной, не пришлось проделывать столь дальнего пути, чтобы прибыть к месту своего назначения, подобно всем прочим партиям.

План описи северных берегов от Архангельска до крайнего северовосточного пункта Сибири и далее до Камчатки был составлен по тому времени очень дельно и во многом предусмотрительно, однако выполнение этого плана оказалось значительно более трудным, нежели предполагалось, хотя и были учтены всевозможные неожиданности. Тогдашние карты изображали северное прибрежье Азии довольно неопределёнными, более или менее фантастическими линиями, далеко же вытянувшиеся на север полуострова были и вовсе неизвестны, вследствие чего Обский полуостров, два Таймырских мыса, Святой Нос и мыс Шелагский, как не предвиденные и не учтённые составителями планов, представили совершенно неожиданные затруднения: прошли годы, пока большую часть этих препятствий обошли морем или объехали сухим путём. По замечанию одного моряка из Адмиралтейств-коллегий, не было на ту пору «никаких достоверных не только карт, но и ведомости». Не будем забывать, что все известные тогда сведения о северном береге России сводились к плаваниям по морям и рекам далеко не умудрённых научным опытом, а часто и вовсе безграмотных казаков и промышленников, плававших из Белого моря в Карское. Да и о них узнали достоверно лишь впоследствии, когда академик Миллер смахнул пыль с полок якутского архива в 1736 году.

Наши мореплаватели, следовательно, отправлялись в совершенно девственную, неведомую им страну и притом мрачную, пустынную и холодную. «Труды и лишения, — замечает Соколов, — беспрестанная борьба и почти беспрестанная неудача — такова участь этих деятелей! Ни больших выгод им не предвиделось, ни большой славы себе они не могли ожидать. И между тем, исполняя суровый долг, они совершили такие чудные подвиги, каких очень немного в истории мореплавания; они сделали такие приобретения, которые и поныне не потеряли своей цены». И, в самом деле, усилия исследователей того времени, увенчавшиеся крупными, но сопряжёнными с неимоверной затратой труда успехами, — навсегда должны остаться памятниками мужества и упорства. Корабли затирались льдами, но экипаж не оставлял своего дела. Зимовки в полярных пустынях среди самых жестоких условий жизни вскоре стали делом самым обыкновенным. На берегах Хатанги, например, люди, лишённые всякой возможности добыть огня, чтобы согреться от невыносимой стужи, выкапывали в мёрзлой земле ямы и вповалку ложились друг на друга. Но об этом ниже, а сейчас обратимся к первому этапу Великой Северной экспедиции — работе архангельско-обской партии, которой после упорной борьбы с бурями и льдами удалось, наконец, лишь в 1737 году, после четырехлетней работы, достигнуть цели, т.-е. преодолеть путь из Архангельска до устья Оби. Таким образом, благодаря энергии её руководителей Малыгина и Скуратова была разрешена проблема северовосточного прохода, по крайней мере в том смысле, как это понимали в XVIII столетии.

ПЕРВЫЕ МОРЕПЛАВАТЕЛИ К УСТЬЮ РЕКИ ОБИ

Первый отряд Великой Северной экспедиции — обский — удачнее было бы назвать карским, так как район его действия составляло почти исключительно Карское море. Что же касается описи берегов от Архангельска и до входа в Карское море — Югорского Шара, то в таковой почти не было необходимости ввиду сравнительно достаточной по тому времени обследованности этого уже проторённого пути в океан.

Для плавания были выстроены специальные суда — «Экспедицион» и «Обь», длиною каждое по 54 фута и шириною по 21 футу . Их соорудили из особо прочных материалов; по словам современника, они были «обшиты самою крепкою лодейною вицею [11], накладывая краи по три вершка, и упруги (шпангоуты) друг от друга по полуаршину, а палуба креплена кокорами [12], по две кокоры у каждой балки». Для нужд экспедиции в Пустозерске было заготовлено стадо оленей, в Обдорске же устроен продовольственный склад.

10 июля 1734 года суда под командою начальников экспедиции лейтенантов Муравьёва и Павлова отбыли от Архангельска. Всего в этой экспедиции участвовало 51 человек, среди них: подштурманы Руднев и Андреев, рудознатцы Одинцов и Вейдель, иеромонах и два подлекаря. Миновав пролив Югорский Шар, путешественники обнаружили, что Карское море совершенно свободно от льда, «чему кормщики и бывалые люди весьма удивлялись, — замечает по этому поводу Муравьёв, — ибо они от тех льдов всегда имеют нужду и пропадают много».

За время стоянки у острова Вайгача приступили к работе по описи берегов острова и поставили на материковом берегу несколько знаков. Плывя дальше, благополучно добрались до полуострова Ямала, где и остановились в Мутном заливе; здесь набрали воды, плавника и, решив обогнуть полуостров, двинулись севернее. Но неожиданно ветры и полная неизвестность, как далеко отстоит отсюда Обь, а также и позднее время заставили моряков плыть обратно.

Подходящих мест для зимовки не было найдено вплоть до самой Печоры, куда моряки благополучно прибыли 4 сентября. Расположились на зимовку у деревни Тельвицы, причём команда была отправлена в Пустозерск. Неприятным сюрпризом для моряков было полное отсутствие по берегам Карского моря маяков и опознавательных знаков, предусмотренных сенатской инструкцией; «видимо было и некому и не из чего строить». Все это, стало быть, надлежало сооружать самим в следующую же навигацию. Зимовка проходила в приготовлениях к весеннему путешествию. Для укомплектования судового состава экспедиции из Петербурга прибыли геодезисты — Сомов и Селифантов.

Но и следующий год не принёс морякам удачи. Карское море оказалось на этот раз сплошь заполненным льдами; пришлось немедленно вернуться в Югорский Шар, «и так были в том Шаре ото льдов утеснены, что принуждены стоять на мелях и день и ночь разными способами от оных отбиваться, и едва могли спастися… « Мы не станем передавать всех подробностей этого вторичного неудачного плавания к устью Оби, а скажем лишь, что в конце сентября суда, очень мало сделав (была закончена съёмка Вайгача), вернулись на зимовку туда же — в устье Печоры.