Разгадай мою смерть, стр. 13

– Нам позвонят? – задал вопрос Саймон.

Я – твоя сестра. Сержант Финборо будет общаться только со мной.

– Да, детектив сообщит мне, если будут новости.

Саймон растянулся на диване, задев мокрыми от снега ботинками твою индийскую шаль. Я собиралась кое-что у него выяснить и потому сдержала вспыхнувшее раздражение.

– В полиции говорят, что Тесс пребывала в послеродовой депрессии. Как она показалась тебе?

Некоторое время Саймон не отвечал – рылся в памяти или сочинял новую ложь?

– Она была очень подавлена, – наконец произнес он. – Ей приходилось пить специальные таблетки, чтобы перестало приходить молоко. Тесс сильно переживала, говорила, что это ужасно – производить пищу для ребенка, которого уже нельзя накормить.

Я понемногу начала понимать твое горе. Прости, что мне потребовалось для этого так много времени. В оправдание могу лишь сказать, что в моих тревогах за тебя ребенку просто не находилось места.

В словах Саймона я уловила что-то не то. Да, вот.

– Ты сказал «была»?

Он недоуменно воззрился на меня.

– Ты сказал: «Она была подавлена», так?

На миг я подумала, будто прижала Саймона к стене, но он быстро овладел собой. В голосе опять послышался фальшивый северолондонский акцент.

– Я имел в виду, что она была подавлена в тот день, когда мы встречались, в четверг. Откуда мне знать, какое у нее настроение сегодня?

Его лицо уже не казалось мне детским; теперь в нем проглядывала жестокость. Проколотая губа символизировала отнюдь не юношеское бунтарство, но сознательный мазохизм. Я приготовила еще один вопрос.

– Тесс говорила тебе, что малыша вылечили?

– Да, он умер от какой-то другой болезни, не от муковисцидоза.

– Из-за того, что родился на три недели раньше срока?

– Нет. Тесс сказала, что эта болезнь убила бы ребенка, даже если бы он появился на свет в положенное время. У него было что-то с почками.

Я собралась с духом:

– Тебе известно, почему она не сообщила мне о смерти ребенка?

– Я думал, ты в курсе. – Во взгляде Саймона промелькнуло торжество. – А ты знала, что Тесс попросила меня быть крестным отцом?

Он упорно не понимал моих вежливых намеков и неохотно убрался только после того, как я открыто указала ему на дверь. Обычно я так себя не веду.

Тщетно прождав два с половиной часа, я сама позвонила в полицию. На другом конце провода мне сказали, что сержанта Финборо нет на месте. Я решила отправиться в Гайд-парк в надежде, что не встречу там детектива, что он занят расследованием более важного дела, а тебя причислил к «потеряшкам», которые возвращаются домой сами. Я надеялась, что он прав, а я ошибаюсь и ты просто уехала куда-нибудь, чтобы справиться с горем. Я заперла дверь и спрятала ключ под горшком с розовым цикламеном – на случай если ты вернешься в мое отсутствие.

На подъезде к Гайд-парку меня обогнала полицейская машина с включенной сиреной. Похолодев от ужаса, я прибавила газу. У Ланкастерских ворот я увидела, что опередивший меня автомобиль присоединился к другим. На их крышах сверкали красно-синие огни, со всех сторон слышался металлический вой сирен.

Я вышла из машины и побрела в парк. С неба неслышно падал снег. Мне хотелось оттянуть эту минуту, позволить надежде продлиться хотя бы еще немного. Многие сочли бы меня эгоисткой, но ты поймешь мои чувства, ведь ты жила с бедой в душе, точнее, часть твоей души умерла вместе с ней. Впереди я увидела полицейских, человек десять – пятнадцать. Туда же, прямо в парк, съезжались полицейские авто. Вокруг начали собираться зеваки – реалити-шоу в прямом эфире…

На свежевыпавшем снегу виднелись следы ног и отпечатки автомобильных шин. Много следов.

Я медленно двинулась вперед. Мной овладело странное спокойствие; я смотрела на себя словно со стороны: ощущала неровное биение собственного сердца, нехватку воздуха, сильный озноб. Мой разум как будто пребывал на расстоянии от тела, наблюдая за его реакцией.

Я прошла мимо смотрителя парка, одетого в коричневую униформу. Он разговаривал с мужчиной, который держал на поводке лабрадора.

– Нас спрашивали насчет пляжа и озера, и я решил, что они хотят обследовать дно, но их начальник приказал сперва осмотреть пустующие сооружения, – рассказывал смотритель. – После того как урезали бюджет, у нас таких много. – Привлеченные разговором, к хозяину лабрадора присоединились новые слушатели – собачники и бегуны трусцой. – Вон в том здании раньше был мужской туалет. Потом уж не стали его ремонтировать, просто выстроили новый – так дешевле.

Я миновала эту небольшую толпу и направилась к полицейским, которые выставляли оцепление вокруг ветхой постройки викторианских времен, наполовину скрытой в кустах.

Немного поодаль стояла констебль Вернон. Она вся тряслась; обычно румяные щеки были бледны, глаза опухли от слез. Один из коллег поддерживал ее за плечи. Меня они не замечали.

– Да, видела, но только в больнице, – всхлипывала констебль Вернон. – А эта ну совсем молоденькая, и одна-одинешенька, бедняжка…

Позднее я ощутила горячую признательность к этой добросердечной женщине за искреннее сопереживание, но в ту минуту ее слова обожгли мой рассудок, заставили осознать происходящее.

Я приблизилась к месту оцепления. Сержант Финборо увидел меня и на несколько секунд замер, недоумевая, что я здесь делаю. Затем, однако, на его лице появилось сочувственное выражение. Детектив подошел ко мне.

– Беатрис, я искренне сожалею…

Я не дала ему договорить. Пока слова не произнесены вслух, можно считать, что ничего не случилось.

– Это ошибка!

Я почувствовала непреодолимое желание убежать. Он осторожно сжал мою руку. Тогда мне показалось, что сержант Финборо хочет удержать меня от резких действий; теперь я понимаю – это был просто жест доброты.

– Мы нашли Тесс.

Я попыталась выдернуть руку.

– Вы не можете утверждать наверняка.

Сержант посмотрел мне в глаза – даже в то мгновение до меня дошло, что это потребовало от него определенного мужества.

– Мы обнаружили при ней студенческий билет. Боюсь, ошибки нет. Мне очень жаль, Беатрис. Ваша сестра мертва.

Он отпустил мою руку. Я побрела прочь.

– Беатрис!.. – окликнула меня констебль Вернон.

За спиной послышался голос сержанта Финборо:

– Оставьте ее. Ей нужно побыть одной.

Спасибо, детектив.

Я опустилась на скамейку под черными деревьями, голыми и безжизненными, укрытыми заглушающим все и вся снегом.

В какой момент я осознала, что ты умерла? Тогда, когда мне сказал об этом сержант Финборо? Когда я увидела бледное, заплаканное лицо констебля Вернон? Или твою зубную щетку в ванной? После маминого звонка в воскресенье? Когда?

Полицейские вынесли из туалета носилки, на которых лежал черный пластиковый мешок. Я подошла ближе. В застежке-молнии застряла прядь твоих волос.

И тогда я поняла.

Глава 4

Зачем я тебе пишу? В прошлый раз я уклонилась от этого вопроса, начала объяснять про необходимость во всем разобраться, про пуантилизм и желание создать полную картину… Я ушла от главного: почему я пишу тебе? Детская выдумка, игра полубезумной старшей сестры? Из простыней и одеял получается отличная палатка, пиратский корабль или целый замок. Ты – бесстрашный рыцарь, Лео – щеголеватый принц, а я – принцесса и рассказчица, выстраивающая сюжет. Я всегда рассказывала сказки, помнишь?

Верю ли я, что ты меня слышишь? Совершенно точно/Исключено. Выбирай сама. Лично я меняюсь во мнении ежеминутно.

Выражаясь проще, мне нужно с тобой поговорить. Мама рассказывала, что до твоего рождения я не отличалась разговорчивостью, зато потом, когда появилась сестренка, меня уже было не остановить. Я не хочу останавливаться и сейчас. Умолкнув, я потеряю частицу души. Частицу себя. Конечно, ты не можешь поспорить со мной или выразить свою точку зрения, но ведь я примерно знаю, что ты сказала бы по тому или иному поводу, так же как ты знала, какой реакции от меня ждать. И пускай это будет монологом, разговором в одну сторону, но вести его я могу только с тобой.