Приключения Тома Сойера и Гекльберри Финна. Большой сборник, стр. 83

Под такими же навесами, только попросторнее, народ собирался слушать проповеди.

Проповедники помещались на высоких помостах на одном конце палатки. Женщины были в больших капорах и платьях из грубой домашней ткани, более молодые — в ситцевых платьях. Большинство молодых поселян было просто босиком, а дети бегали в одних рубашонках.

Под первым навесом проповедник читал псалом. Прочтет две строки, и все собрание начинает петь. Собрание воспламенялось все больше; к концу гимна некоторые принялись завывать, другие — выкликать, как бесноватые. Затем проповедник стал говорить проповедь и принялся за эту работу всерьез: метался по кафедре, выгибался вперед — тело и руки его были в постоянном движении — и выкрикивал слова во все горло. По временам он поднимал высоко над головой открытую библию и, потрясая ею, орал: «Это медный змий в пустыне! Взгляните на него и будете живы!» В таком духе продолжалась проповедь при невообразимом реве всех молящихся.

Отовсюду с криками и воплями теснились люди к скамье покаяния, и слезы градом текли у них по щекам. Когда же все грешники столпились в одну кучу, перед скамьями, они стали петь и рыдать еще громче. Некоторые пришли в такой раж, что падали на пол и корчились, как сумасшедшие.

Вдруг я вижу — мой король тоже пробирается к кафедре и вступает в разговор с проповедником. Последний уступает ему свое место, и король оглушительным голосом, покрывающим весь гвалт, начинает рассказывать, что в продолжение тридцати лет он был пиратом на Индийском океане, но весною его шайка после жестокого боя сильно поредела, и он отправился сюда, чтобы набрать новых разбойников. Однако — благодарение богу — прошлою ночью его ограбили, и он высадился с парохода на берег, не имея цента в кармане. Теперь он очень рад этому, и ничего лучшего не могло случиться, так как в настоящую минуту он сделался другим человеком и в первый раз в жизни он истинно счастлив. И, несмотря на то что он теперь так беден, он проберется опять на Индийский океан и посвятит остаток дней своих на то, чтобы обращать пиратов на путь добродетели; это ему легче удастся, чем другим, потому что он знаком со всеми пиратами на Индийском океане. Хотя много потребуется времени, чтобы добраться туда без гроша денег, но все равно — он пойдет туда, и всякий раз, когда ему удастся сделать пирата честным, набожным человеком, он скажет ему: «Не благодари меня, здесь нет моей заслуги, это дело добрых людей на поквиллском митинге, истинных братьев и благодетелей человечества, и того дорогого проповедника, вернейшего друга всякому пирату».

При последних словах король ударился в слезы и весь народ за ним. Вдруг кто-то закричал: «Сбор в его пользу!» С полдюжины слушателей вскочило с мест, но опять чей-то голос крикнул: «Пусть он сам обойдет с шляпой!» Все согласились, проповедник тоже.

Король, держа шляпу в протянутой руке, стал обходить присутствующих, поминутно вытирая глаза, благословляя и восхваляя толпу, столь милосердную к далеким пиратам. Некоторые просили его остаться здесь на неделю; каждый считал за честь приютить его в своем доме. Но король отвечал, что сегодня последний день митингов, поэтому ему больше здесь нечего делать, и притом он спешит вернуться в Индийский океан, дабы скорей приняться за дело обращения пиратов.

Когда мы вернулись на плот и король сосчитал собранные деньги, оказалось, что он собрал восемьдесят семь долларов и семьдесят пять центов. Кроме того, он стащил бутыль водки, которую заметил под телегой, когда мы возвращались лесом домой. Он признался, что это был самый прибыльный день за всю его миссионерскую деятельность.

— Проповеди о язычниках тоже приносят доход, но далеко им до проповедей о пиратах! — говорил он со смехом. — Лучше пиратов ничего не придумаешь, если хочешь зашибить деньгу на митинге.

Покуда король не вернулся, герцог воображал, что и он, в свою очередь, сделал выгодное дело, и заранее предвкушал, как он будет хвастать своим заработком. Но когда пришел король и рассказал о своих подвигах, герцог притих. В типографии он напечатал для двух фермеров два маленьких объявления об аукционе и получил за это четыре доллара. Затем он набрал объявлений в газету, которую он будто бы собирался издавать; ему следовало десять долларов, но, чтобы получить деньги вперед, он сделал скидку и взял лишь четыре. Цена этой газеты была два доллара в год. Подписчики хотели было уплатить дровами и луком, но герцог сказал, что он купил только что и дрова и огородные овощи и теперь понижает подписную плату, потому что ему нужны наличные деньги. Кроме того, он набрал еще одно сочиненное им самим маленькое стихотворение — три нежных и меланхоличных стишка под названием «Разбитое сердце». Стихотворение это он оставил для напечатания в газете, не взяв за это никакого гонорара. Таким образом в общем он выручил девять с половиною долларов, проработав целый день.

Подконец он показал нам еще одно маленькое объявление, напечатанное им бесплатно, так как оно предназначалось собственно для нас. На нем было изображение беглого негра, с узелком на палке, перекинутой через плечо, под картинкой подпись: «200 долларов награды». А внизу было помещено точное описание примет Джима и говорилось, что он бежал еще в прошлую зиму с плантации Сент-Джека в сорока милях за Новым Орлеаном. Бежал он, вероятно, на север, и тому, кто его поймает и приведет назад, будут, помимо награды, уплачены путевые издержки.

— Отныне, — сказал герцог, — мы можем беспрепятственно плыть и днем. Как только завидим кого-нибудь, сейчас же свяжем Джима по рукам и ногам, положим его в палатку и, указав на объявление, скажем, что мы поймали беглого негра и везем его теперь к его прежнему владельцу, но так как мы бедны и не можем ехать на пароходе, то взяли в долг этот плот у наших друзей в счет будущей награды. Хорошо было бы вместо веревок наложить на Джима цепи и наручники, но это не вязалось бы с нашим рассказом о бедности. Железо слишком дорого, веревки гораздо дешевле.

Мы все восхищались герцогом: какой находчивый и умный человек! Теперь мы можем плыть и днем без хлопот. В эту ночь мы решили уплыть как можно дальше, чтобы избежать того скандала, который должны были вызвать открывшиеся проделки герцога в чужой типографии.

До десяти часов вечера мы сидели притаившись, как мыши, и не смели высунуть носа; потом под покровом ночи мы осторожно проскользнули мимо городка и зажгли фонарь только тогда, когда городок давно пропал из виду.

В четыре часа утра Джим позвал меня на вахту и тихо спросил:

— Как ты думаешь, Гек, много мы еще встретим королей на нашем пути?

— Нет, Джим, не думаю, — отвечал я.

— Ну, и слава богу, нам и двух заглаза довольно. Наш-то ведь пьян как стелька, да и герцог не лучше.

Утром Джим просил короля поговорить по-французски, чтобы послушать, как это звучит, но король сказал, что он так давно покинул Францию и столько вынес тяжелых страданий, что совсем забыл родной язык.

ГЛАВА ВОСЕМНАДЦАТАЯ

«Королевский камелеопард». — Разговор о королях. — Джим тоскует по своей семье.

Солнце давно взошло. Король и герцог выползли наконец из шалаша. Рожи у них были кислые, но после того как они выкупались за бортом, они приободрились. После завтрака король уселся на край плота и, сняв сапоги и засучив штаны, спустил ноги в воду, закурил трубку и начал учить наизусть роль Джульетты. Когда он достаточно хорошо вытвердил роль, они стали упражняться с герцогом вместе. Герцог заставлял его по сто раз вздыхать и прикладывать руку к сердцу. Наконец он заявил, что дело идет на лад, только король не должен орать, как из бочки, «Ромео!», а произносить томно, нежно, сладко: «Ро-о-м-е-о!» Ведь Джульетта — прелестная, юная, нежная девушка, почти ребенок — не могла реветь, как осел.

Затем они вытащили пару длинных мечей, сделанных герцогом из дубовых брусков, и стали представлять бой на мечах из «Ричарда III», причем герцог изображал самого Ричарда. Любо было смотреть, как они фехтовали и подскакивали на плоту. Вдруг король поскользнулся и упал за борт. Тогда они решили отдохнуть и стали болтать о разных приключениях, пережитых ими раньше на этой реке.