Стеклянный город, стр. 25
9
Первая встреча со Стилменом произошла в Риверсайд-парке. Как всегда в субботний полдень, парк был забит велосипедистами, собаками и детьми. Стилмен сидел на скамейке один, на коленях у него лежала красная тетрадь, взгляд был устремлен в пустоту. Все кругом залито было ослепительным светом, яркий свет излучали и люди, и предметы; над головой, в ветках деревьев, шелестел, точно волны далекого океана, слабый ветерок.
Куин все продумал заранее. Притворившись, что не заметил Стилмена, он сел рядом с ним на скамейку, скрестил руки на груди и тоже уставился в одну точку. Оба молчали. Впоследствии Куин прикинул, что молчание продолжалось минут пятнадцать-двадцать, не меньше. Затем, без всякого предупреждения, он повернулся к профессору и посмотрел на него в упор, тупо вперившись в его морщинистое лицо. В этот взгляд Куин вложил всего себя, словно хотел выжечь им дырку в черепе старика. Эта немая сцена длилась еще минут пять.
Наконец Стилмен повернул голову и на удивление мягким, высоким голосом изрек:
— Простите, но побеседовать с вами я не смогу.
— Я ничего не сказал, — отозвался Куин.
— Это верно, — согласился Стилмен. — Но вы должны войти в мое положение: я не имею привычки говорить с незнакомыми людьми.
— Повторяю, я не проронил ни слова.
— Да, конечно. Но разве вас не интересует, откуда у меня такая привычка?
— Боюсь, что нет.
— Хорошо сказано. Вы, я вижу, человек дельный.
Куин ничего не ответил, только плечами пожал. Всем своим видом он выражал полнейшее равнодушие.
Стилмен ласково улыбнулся, наклонился к Куину и прошептал:
— Думаю, мы поладим.
— Как знать, — откликнулся Куин, выдержав длинную паузу.
Стилмен засмеялся — короткий, лающий смех — и как ни в чем не бывало продолжал:
— Не то чтобы я не любил незнакомцев per se. Просто я предпочитаю не разговаривать с людьми, которые не рекомендуются. Имя — прежде всего.
— Но ведь если человек называет вам свое имя, он перестает быть незнакомцем.
— Именно. Поэтому-то я и не разговариваю с незнакомцами.
Куин был готов к такому ответу и знал, что сказать. Нет, его голыми руками не возьмешь. Раз формально он был Полом Остером, этого имени он называть не станет. Любое другое имя, в том числе и его собственное, явится ширмой, маской, за которой он скроется и будет недосягаем.
— Что ж, извольте, — сказал он. — Меня зовут Куин.
— Ага, — задумчиво произнес Стилмен, утвердительно кивнув. — Куин.
— Да, Куин. К-У-И-Н.
— Понятно. Да, да, понятно. Куин. Гм. Да. Очень интересно. Куин. Какое звучное имя. Рифмуется с сыном, не правда ли?
— Совершенно верно. Куин-сын.
— И с клином, если не ошибаюсь.
— Нет, не ошибаетесь.
— А также со словом «свин». Куин-свин. Вы не находите?
— Бесспорно.
— Гм. Очень интересно. У этого слова, у этого Куина, есть масса возможностей… Куин — это квинтэссенция квинтиллиона квипрокво. Куин-квестор, к примеру, или Куин-квиетист, или Куин-квирит… Гм… А «сатин»? Да и «бензин»… А где бензин, там, сами понимаете, и керосин… Гм, очень интересно. А еще «блин», «один», «карантин», «габардин», «господин». Гм. Даже «джин». Гм. И «кретин», у которого нет ни «машин», ни «картин». Гм. Да, очень интересно. Мне необычайно нравится ваше имя, мистер Куин. Оно, знаете ли, такое легкое, подвижное…
— Да, я и сам это замечал.
— Люди ведь в большинстве своем к таким вещам невосприимчивы. Считается, что слова сродни камням: тяжелые, неподвижные, безжизненные, не подверженные изменениям, точно монады.
— Камни подвержены изменениям. Они крошатся от ветра и воды. Они могут подвергаться эрозии. Могут разрушаться. Дробиться на осколки, превращаться в гравий, в каменную пыль.
— Совершенно верно. Я сразу заметил, что вы человек разумный, мистер Куин. Если б вы только знали, сколько людей понимали меня превратно. Из-за этого пострадал мой труд. Чудовищно пострадал.
— Ваш труд?
— Да, мой труд. Мои проекты, мои исследования, мои эксперименты.
— Понятно.
— Да. Но, несмотря на все препоны, я не отступился, не думайте. Сейчас, например, я занимаюсь делом чрезвычайной важности, и если все пойдет хорошо, то, надеюсь, мне удастся подойти вплотную сразу к нескольким крупнейшим открытиям. Подобрать к ним ключ.
— Ключ?
— Да, ключ. То, что открывает запертую дверь.
— Понятно.
— Разумеется, пока я только собираю материал, улики так сказать. Потом предстоит еще этот материал обработать. Труд этот исключительно кропотлив. Вы даже не представляете, насколько он утомителен, особенно в моем возрасте.
— Могу себе представить.
— То-то и оно. Сделать надо так много, а времени так мало. Каждое утро приходится вставать с рассветом. Отправляться на улицу в любую погоду, быть в постоянном движении, целый день на ногах, ни минуты отдыха. На такую работу никаких сил не хватит, можете мне поверить.
— Да, но она того стоит.
— Чего только не сделаешь ради истины. Никакая жертва не покажется малой.
— Безусловно.
— Видите ли, никто не понял того, что понял я. Я — первый. И единственный. А ведь это накладывает немалые обязательства.
— Согласен. Приходится, фигурально выражаясь, нести на своих плечах целый мир.
— Да, если угодно. Целый мир — вернее, то, что от него осталось.
— Вот уж не думал, что дело обстоит настолько плохо.
— Хуже некуда.
— Неужели?
— Видите ли, сэр, мир лежит в руинах. И мое дело — отстроить его заново.
— Вы немало на себя берете.
— Я отдаю себе в этом отчет. Я ведь ищу только основную идею, принцип, а это вполне по силам одному человеку. Мое дело заложить фундамент, а завершить строительство могут другие. Главное — начать, создать теоретическую базу. К сожалению, кроме меня, сделать это некому.
— И вы преуспели?
— Чрезвычайно. По сути, я нахожусь на пороге величайшего открытия.
— Рад за вас.
— Я и сам за себя рад. А все из-за моего ума, исключительной ясности моего рассудка.
— Не сомневаюсь.
— Видите ли, я понял, как важно себя ограничивать. Работать в узких пределах, чтобы сразу же ощутить плоды своего труда.
— Заложить фундамент, как вы справедливо заметили.