Мэнсфилд-парк, стр. 80

Глава 5

Эдмунд был доволен, теперь он полагал, будто прекрасно понимает все, что Фанни могла сказать или оставить не сказанным о своих чувствах. Как он и думал прежде, Крофорд слишком поспешил и Фанни надобно дать время, чтоб мысль о замужестве сперва стала для нее привычной, а потом и приятной. Она должна освоиться с тем, что Крофорд влюблен в нее, и тогда ответное чувство, возможно, будет не за горами.

Это свое мнение, к которому Эдмунд пришел после разговора с Фанни, он высказал отцу и посоветовал ничего более не говорить ей, не пытаться снова повлиять на нее или уговорить, но предоставить все усердным ухаживаньям Крофорда и естественному ходу ее собственных рассуждений. Сэр Томас пообещал, что так оно и будет. Он мог довериться рассказу Эдмунда о настроениях Фанни, он предполагал, что ею и вправду владеют все эти чувства, но находил, что это весьма неудачно; ибо, менее сына полагаясь на будущее, поневоле опасался, что, если ей требуется столь долго привыкать к мысли о замужестве, молодой человек может утратить к ней интерес еще до того, как она сумеет убедить себя отнестись к его ухаживанью должным образом. Однако же тут ничего нельзя было поделать, только спокойно покориться неизбежности и надеяться на лучшее.

Обещанный визит ее «друга», как Эдмунд называл мисс Крофорд, был страшной угрозой для Фанни, и в ожидании его она жила в постоянном ужасе. Как сестра, такая пристрастная и такая разгневанная, да еще не склонная особенно выбирать слова, а с другой стороны, такая победительная и самоуверенная, она во всех отношениях вызывала у Фанни мучительную тревогу. Ее неудовольствие, проницательность и ее удачливость – все одинаково страшило Фанни; и единственною поддержкой была надежда, что при свидании они окажутся не одни. Опасаясь, как бы мисс Крофорд не застала ее врасплох, Фанни старалась как можно более времени проводить подле леди Бертрам, держалась подальше от Восточной комнаты и не гуляла в одиночестве по аллее.

Фанни преуспела в своем намерении. Когда мисс Крофорд наконец пришла, она сидела в малой гостиной под защитой тетушки; и первое мученье миновало ее, во взгляде и в разговоре мисс Крофорд не было почти ничего, что так страшило Фанни, и она стала уже надеяться, что ей всего-то придется вытерпеть с полчаса умеренных волнений. Но ее надежды не оправдались, мисс Крофорд не была рабой случая. Она желала увидеться с Фанни наедине и потому довольно скоро шепнула ей, что должна где-нибудь несколько "минут с нею поговорить; слова эти пронзили Фанни, она ощутила их всем своим существом, каждым нервом. Отказать было невозможно. Напротив, привыкшая к немедленному повиновению, она почти тотчас поднялась и пошла вон из комнаты. На душе у ней было хуже некуда, но она ничего не могла поделать.

Едва они оказались в прихожей, всю сдержанность мисс Крофорд как рукой сняло. Она тотчас покачала головой с лукавой, однако нежною укоризной и, взяв Фанни за руку, кажется, готова была начать разговор в ту же минуту. Однако она сказала только: «Скверная, скверная девочка! И когда ж я кончу вас бранить», и у ней хватило осмотрительности удержаться от дальнейшего до тех пор, пока они не укроются в четырех стенах. Фанни, разумеется, повернула к лестнице и повела гостью в комнату, в которой теперь всегда было приятно посидеть; однако открыла дверь с тяжелым сердцем, чувствуя, что ей предстоит столь мучительная сцена, каких еще не видывал этот уголок. Но неприятный разговор, который ей угрожал, по крайней мере, отодвинулся из-за неожиданной перемены в настроении мисс Крофорд, из-за волнения, какое ощутила она, вновь оказавшись в Восточной комнате.

– А! – вдруг оживившись, воскликнула она. – Неужели я опять здесь? Ведь это Восточная комната. Прежде я только один раз тут побывала! – Она помедлила, огляделась, видимо восстанавливая в памяти все, что тогда произошло, потом прибавила: – Один только раз. Вы помните? Я пришла репетировать. И ваш кузен пришел: мы репетировали. Вы были нашей публикой и суфлером. Восхитительная была репетиция. Никогда ее не забуду. Вот тут мы и были, на этом самом месте; вот здесь ваш кузен, вот здесь я, а вот здесь стулья… Ах, ну почему такие минуты не длятся вечно?

К счастью для ее спутницы, ответ ей не требовался. Она была поглощена собою. Сладкие воспоминания овладели ею.

– Такую замечательную сцену мы репетировали! Она была очень… очень… как бы это сказать! Он рассказывал мне, что такое брак, и советовал выйти замуж. Мне кажется, я и сейчас его вижу, он очень старается быть сдержанным и спокойным, как положено Анхельту во время этих двух монологов. «Когда две родственных души вступают в брак, замужество сулит долгое счастье»13. Наверно, навсегда сохранится у меня в памяти его лицо и голос, когда он произносил эти слова. Странно, как странно, что нам выпало играть такую сцену! Будь в моей власти вернуть любую из прожитых недель, я вернула бы именно ту неделю, неделю наших репетиций. Что ни говорите, Фанни, а я бы так и поступила, никогда я не была счастливей, чем в ту неделю. Как он смирял свой непреклонный дух! О! То было несказанно сладко. Но увы! В тот же вечер все и разрушилось. В тот же вечер воротился самый что ни на есть нежеланный ваш дядя. Бедный сэр Томас, кому вы были нужны? Только, пожалуйста, не воображайте, Фанни, будто я теперь стану неуважительно говорить о сэре Томасе, хотя я, конечно же, много недель терпеть его не могла. Нет, теперь я отдаю ему должное. Он такой, каким и должен быть глава подобного семейства. Более того, по здравом и грустном размышлении, я теперь люблю вас всех. – И сказав это с той степенью нежности и серьезности, какой Фанни никогда еще в ней не видела и какая в глазах Фанни очень ее украсила, мисс Крофорд на миг отвернулась, стараясь овладеть собою. – С тех пор как я переступила порог этой комнаты, я сама не своя, как вы могли заметить, – вскорости сказала она с игривой улыбкой. – Но все уже позади, так что давайте сядем, и пусть нам будет уютно и спокойно. У меня ведь было твердое намерение побранить вас, Фанни, но, когда дошло до дела, у меня недостает на это мужества. – И она ласково ее обняла. – Фанни, милая, славная моя, когда я думаю, что мы видимся в последний раз – кто знает, скоро ли мы опять свидимся, – я только и способна, что любить вас.

Фанни была растрогана. Она ничего подобного не предвидела, и ей редко удавалось устоять перед наводящим грусть словом «последний». Она заплакала, как если б любила мисс Крофорд, более, чем на самом деле могла ее полюбить, и мисс Крофорд, еще смягчившись при виде такого душевного волнения, с нежностью обхватила ее и сказала:

– Мне так не хочется с вами расставаться. Там, куда я еду, не будет никого, кто хотя бы вполовину был мне так мил, как вы. Кто говорит, что нам с вами не быть сестрами? Мы будем сестрами непременно. Я чувствую, мы созданы для того, чтоб породниться, и ваши слезы убеждают меня, что и вы так думаете, дорогая моя Фанни.

Фанни овладела собой и, отвечая далеко не на все услышанное, сказала:

– Но ведь вы просто переходите из одного дружеского круга в другой. Вы едете к очень близкой подруге.

– Да, это правда. Миссис Фрейзер многие годы была моя ближайшая подруга. Но у меня нет ни малейшего желания быть с нею рядом. Я только и могу сейчас думать что о друзьях, с которыми расстаюсь: о моей превосходной сестре, о вас, обо всех Бертрамах. Во всех вас настолько больше сердечности, чем встречаешь повсюду в мире. Со всеми вами у меня было такое чувство, что я могу доверять вам и положиться на вас, при обыкновенных отношениях ничего похожего не бывает. Жаль, я не условилась с миссис Фрейзер приехать к ней после Пасхи, в такую пору гостить было бы лучше, но теперь я уже не могу отменить поездку. А после нее мне придется поехать к ее сестре, леди Сторнуэй, из них двоих самой близкой моей подругой была как раз она, но в последние три года я к ней охладела.

После этих слов девушки долгие минуты сидели молча, в задумчивости; Фанни размышляла о том, какие разные дружбы существуют на свете, направление мыслей Мэри было не столь философичным.