Мэнсфилд-парк, стр. 69

Ей казалось, он хочет поговорить с нею так, чтоб другие не слышали. Он как будто искал такой случай всякий раз, как сэр Томас выходил из комнаты или был занят разговором с тетушкой Норрис, но Фанни старательно этого избегала.

Наконец-то – Фанни едва этого дождалась, ведь ей все время было не по себе, хотя час был еще не столь поздний, – Крофорд заговорил о том, что пора уходить; но не успела Фанни вздохнуть с облегчением, как он поворотился к ней со словами:

– А вы ничего не передаете для Мэри? Никакого ответа на ее записку? Она будет разочарована, если ни строчки от вас не получит. Прошу вас, напишите ей хоть несколько слов.

– Да-да, конечно! – воскликнула Фанни и поспешно встала, поспешно от смущения, от желания ускользнуть. – Я сейчас к ней напишу.

И она пошла к столу, за которым обыкновенно писала для своей тетушки, и приготовила письменные принадлежности, все еще понятия не имея, что же отвечать мисс Крофорд. Она лишь однажды прочла ее записку, и как тут ответишь, когда ничего ей не понятно. Совершенно не привычная к подобной переписке, она, будь у ней время, извелась бы из-за сомнений и страхов, гадая, в каком же тоне ответить; но надобно немедля написать хоть что-то, и с единственным чувством не дай Бог не показать, что она поняла истинный смысл письма, с дрожью в душе дрожащей рукою Фанни написала:

Конец был почти совсем неразборчив от усилившегося страха, ибо под предлогом, что ему надо получить записку, Крофорд уже направился к ней.

– Не подумайте, будто я вас тороплю, – вполголоса сказал он, видя, с каким непостижимым трепетом она пишет. – У меня этого и в мыслях нет. Умоляю вас, не торопитесь.

– Благодарю вас, я уже закончила, как раз закончила сейчас, еще полминуты… я вам очень признательна, будьте так добры, передайте это мисс Крофорд.

Фанни протянула ему сложенный листок; пришлось Крофорду его взять; а так как она, отведя взгляд, тотчас прошла к камину, где сидели все остальные, ему только и оставалось, что и вправду откланяться.

Фанни казалось, что не было еще в ее жизни дня, исполненного таких волнений, вместе и мучительных и радостных, но, к счастью, радость была не из тех, что кончаются с исходом дня, ибо каждый новый день вновь принесет сознание, что Уильям произведен, мученье же, надобно надеяться, уж более не воротится. Ее письмо, конечно же, покажется написанным хуже некуда, такая нескладица была бы позором и для ребенка, ведь она была в отчаянии и писала как придется, не выбирая слов. Однако же записка хотя бы убедит обоих, что благосклонность Крофорда вовсе не произвела на нее впечатления и не вызвала благодарности.

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ

Глава 1

Проснувшись на другое утро, Фанни поняла, что отнюдь не забыла о Крофорде; но она помнила смысл своей записки и, как и вчера вечером, надеялась, что она окажет свое действие. Если б только Крофорд уехал! Она желала этого всем сердцем, пусть бы он уехал и увез с собою сестру, – раньше ведь так и предполагалось, для того он и вернулся в Мэнсфилд. И ей было совершенно непонятно, почему они до сих пор этого не сделали, ведь мисс Крофорд явно не желала тут задерживаться. Вчера, когда Крофорд был у них в гостях, Фанни надеялась, что он назовет день их отъезда, но он лишь сказал, что в скором времени они отправятся в путь.

Уверенная, что записка ее достигнет цели, к которой она стремилась, Фанни не могла не удивиться, когда случайно увидела Крофорда, направляющегося к их дому, да притом в такой же ранний час, как вчера. Вероятно, его приход не имеет к ней отношения, но, если только можно, надо избежать встречи с ним; и, так как в эту минуту она поднималась в Восточную комнату, она решила посидеть там, пока он не уйдет, разве что за нею пошлют; а поскольку тетушка Норрис еще не отбыла к себе, вряд ли грозила опасность, что и Фанни понадобится.

Несколько времени, во власти волнения, она прислушивалась, трепетала, страшилась, что в любую минуту за нею пошлют; но ничьи шаги не приближались к Восточной комнате, и Фанни постепенно успокоилась, могла уже сидеть и заниматься делом и надеяться, что Крофорд как пришел, так и уйдет, и ей ничего не надобно будет о том знать.

Прошло около получасу, и она уже чувствовала себя вполне уютно, но вдруг услышала, что к ее двери направляются чьи-то шаги, тяжелые, непривычные для этой половины дома, – то были дядюшкины шаги, столь же ей знакомые, как его голос; они часто приводили ее в трепет, затрепетала она и сейчас, при мысли, что он намерен о чем-то с нею говорить. Это и вправду оказался сэр Томас, он отворил дверь и спросил, здесь ли она и можно ли ему войти. Казалось, ее вновь охватил ужас, который она испытывала, когда он прежде изредка появлялся в этой комнате, и чувство было такое, будто он сейчас примется экзаменовать ее по французской или по английской грамматике.

Однако ж она повела себя весьма предупредительно, подвинула ему стул и постаралась казаться польщенной; и в своем волнении совсем забыла про изъяны своего жилища, но сэр Томас, едва переступив порог, вдруг остановился и в совершенном недоумении спросил:

– А почему у тебя сегодня не зажжен камин?

За окном лежал снег, и Фанни сидела, кутаясь в шаль. Она не сразу нашлась.

– Мне не холодно, сэр… В это время года я никогда не сижу тут подолгу.

– Но… тут вообще зажигают камин?

– Нет, сэр.

– Как же так? Тут какая-то ошибка. Я полагал, что ты пользуешься этой комнатою, потому что чувствуешь себя тут вполне уютно. Ведь в твоей спаленке камина нет. Тут какое-то серьезное недоразумение, которое следует устранить. Тебе уж никак не годится сидеть в нетопленной комнате, пусть даже и всего полчаса в день. Ты слабенькая. Ты зябнешь. Твоя тетушка, вероятно, не знает, что здесь не топят.

Фанни предпочла бы промолчать, но, вынужденная говорить, она из чувства справедливости по отношению к той тетушке, которую любила больше, не могла удержаться, чтоб среди сказанного в ответ не помянуть «тетушку Норрис».

– Понятно, – воскликнул сэр Томас, овладев собою и не желая ничего более слушать. – Понятно. Миссис Норрис всегда – и весьма разумно – стояла за то, чтобы при воспитании не потакать излишне присущим юному возрасту слабостям. Но во всем надобно соблюдать умеренность. Притом твоя тетушка Норрис очень крепкого здоровья, и это, без сомненья, влияет на ее взгляды касательно нужд прочих людей. Но с другой стороны, я отлично ее понимаю. Ее чувства издавна мне известны. Сей принцип сам по себе хорош, но иной раз она заходит слишком далеко, и в случае с тобою так оно и вышло. Я представляю, что иногда в некоторых отношениях допускалась неуместная предвзятость, но я слишком хорошего мнения о тебе, Фанни, и не думаю, что ты таишь из-за этого обиду. Ты девушка понятливая и не станешь судить о вещах односторонне и о событиях пристрастно. Ты будешь судить о прошлом в целом, примешь во вниманье, что за люди вокруг, в какую пору как они поступают и ради чего, и почувствуешь, что ничуть не меньшими твоими друзьями были те, кто приучал и готовил тебя к тем заурядным условиям жизни, которые казались твоим уделом. Хотя их предусмотрительность может в конце концов оказаться излишней, намерения у них были добрые. И не сомневайся, все преимущества богатства будут удвоены благодаря тем небольшим лишениям и ограничениям, которым тебя, возможно, подвергали. Надеюсь, ты не обманешь моей веры в тебя и всегда будешь относиться к твоей тетушке Норрис с должным уважением и вниманием. Но довольно об этом. Сядь, моя дорогая. Мне надобно несколько минут поговорить с тобою, но я не задержу тебя надолго.