Мэнсфилд-парк, стр. 46

Все свершилось, и они уехали. Сэр Томас беспокоился, как и положено заботливому отцу, и охвачен был чуть ли не таким же сильным волнением, какого опасалась для себя, но, по счастью, не испытала, его жена. Тетушка Норрис, вполне готовая разделить с домочадцами Бертрамов заботы сего дня, провела его в усадьбе, поддерживая настроение сестры и выпивая за здоровье мистера и миссис Рашуот лишний стаканчик-другой, и была рада и счастлива, ведь именно благодаря ей состоялась эта свадьба, все это дело ее рук, и, глядя, как она торжествует, никто бы не подумал, что ей доводилось слышать, будто на свете существуют несчастливые браки или что она имеет хотя бы малейшее представление о том, как настроена ее племянница, выросшая и воспитанная у ней на глазах.

Молодая чета намеревалась в ближайшие дни проследовать в Брайтон и на несколько недель снять там дом. Всякий курорт был Марии внове, а в Брайтоне зимою почти так же оживленно, как летом. Когда здешние развлечения им прискучат, будет самое время отправиться за новыми развлечениями в Лондон.

Джулия ехала с ними в Брайтон. С тех пор как соперничество меж сестрами кончилось, они постепенно обретали прежнее взаимопониманье; и, во всяком случае, уже настолько опять сблизились, что обе чрезвычайно довольны были оказаться в такое время вместе. Отнюдь не общество Рашуота было всего заманчивей для его супруги, и Джулия жаждала новизны и удовольствий ничуть не менее Марии, хотя достались они ей куда легче, и зависимое положение она переносила куда лучше.

Их отъезд произвел еще одну заметную перемену в Мэнсфилде – образовалась некая пустота, которую далеко не сразу можно было заполнить. Семейный кружок значительно сузился, и хотя от обеих мисс Бертрам в последнее время особого веселья не было, по ним, конечно же, скучали. Даже их мать скучала, и несравненно более их мягкосердечная кузина, которая бродила по дому и думала о них и сочувствовала им с такою нежной жалостью, какую они мало чем заслужили.

Глава 4

С отъездом кузин Фанни стала больше значить в семье Бертрамов. Она оказалась единственной молодой девушкой в гостиной, единственной из той всегда интересной части любого семейства, в которой до сего времени занимала всего лишь скромное третье место и теперь ее больше, чем когда-либо, замечали, больше думали о ней, больше заботились; и чаще слышалось «А где Фанни?», даже когда никому не требовались ее услуги.

Ее теперь больше ценили не только в усадьбе, но и в пасторате. В доме, где после смерти мистера Норриса она бывала разве что дважды в год, она стала званой дорогой гостьей, самой желанной для Мэри Крофорд в хмурые, непогожие дни ноября. Вначале она оказалась там случайно, а после стала приходить по настойчивой просьбе миссис Грант, которая, искренне желая хоть немного разнообразить жизнь сестры, с помощью простейшего самообмана убедила себя, что уговаривает Фанни почаще их навещать для ее же, Фанниного, блага, предоставляет ей счастливую возможность для всяческого совершенствования.

Однажды тетушка Норрис послала Фанни с каким-то поручением в деревню, и неподалеку от пастората ее застиг ливень, а когда она пыталась укрыться среди ветвей и листьев дуба, растущего у самого двора, ее заметили из окна и, хотя она застенчиво сопротивлялась, настояли, чтоб она вошла. Почтительному слуге она противилась, но когда, раскрыв зонт, вышел сам доктор Грант, ей ничего не оставалось как, отчаянно устыдившись, поскорее войти в дом; а бедняжка мисс Крофорд, которая только что жаловалась на гнетущий дождь и в полном унынии вздыхала по своим несбывшимся мечтам об утренней прогулке и хоть малой надежде увидеть в ближайшие двадцать четыре часа кого-нибудь, кроме собственных домочадцев, услыхав суету у парадной двери и увидев в прихожей изрядно промокшую мисс Прайс, просто возликовала. И как же ей было не оценить такое событие в дождливый день в деревне. Она мигом вновь воспрянула духом, едва ли не всех расторопней помогала Фанни привести себя в порядок, первой обнаружила, что та вымокла сильней, чем поначалу позволила заметить, и снабдила ее сухим платьем; а Фанни, после того, как была вынуждена подчиниться всем этим заботам и принять помощь и любезность хозяек и горничных, была вынуждена также вернуться вниз, где на тот час, пока не кончился дождь, ее усадили в гостиной, и тем самым продлилось блаженство мисс Крофорд оттого, что она увидела не приевшееся лицо и получила повод для свежих мыслей, и потому ее хорошее настроение сохранилось на время переодеванья к обеду и на самый обед.

Обе сестры были так добры к Фанни и так милы, что она радовалась бы своему пребыванью у них, если б могла поверить, что никак им не мешает, и могла надеяться, что через час дождь и вправду перестанет и ей не придется, к немалому своему смущенью, возвращаться домой в экипаже доктора Гранта, о чем ей уже было сказано. Что же до тревоги, которую могло вызвать дома ее отсутствие в такую погоду, об этом она нисколько не беспокоилась, ведь о том, что она ушла, знали только ее тетушки и, как она прекрасно понимала, ничуть не тревожились, и в каком бы коттедже, по мнению тетушки Норрис, она ни пережидала дождь, у тетушки Бертрам это не вызовет ни малейших опасений.

За окнами несколько прояснилось, когда, заметив в комнате арфу, Фанни стала о ней расспрашивать, а затем высказала горячее желание послушать ее и призналась, хотя этому трудно было поверить, что с тех самых пор, как арфу доставили в Мэнсфилд, ни разу ее не слушала. Самой Фанни казалось, что это вполне естественно и просто. С тех пор, как привезли инструмент, она едва ли хоть раз побывала в пасторате, не было для того никаких поводов; но мисс Крофорд, вспомнив Фаннино давно высказанное желание на сей предмет, огорчилась своей небрежностью; и охотно, с готовностью стала ее немедля спрашивать: «Сыграть вам прямо сейчас?», «Что вы хотите послушать?»

И сразу же заиграла, радуясь новой слушательнице, слушательнице столь благодарной, да еще, по всей видимости, не обиженной вкусом. Она до тех пор играла, пока по глазам Фанни, устремленным за окно, где как будто уже распогодилось, поняла, как следует поступить.

– Еще четверть часа, и тогда будет видно, не польет ли опять, – сказала мисс Крофорд. – Не убегайте при первом же просвете. Вон те тучи внушают опасения.

– Но они прошли, – отвечала Фанни. – Я за ними наблюдала. Это все идет с юга.

– С юга ли, с севера, туча есть туча, и, пока она нависает, вам лучше обождать. И к тому же я хочу сыграть вам еще кое-что, очень милую вещицу, ваш кузен Эдмунд ее любит больше всего. Непременно останьтесь и послушайте любимую пьесу вашего кузена.

Фанни чувствовала, что и вправду надо послушать; и хотя ей не надобно было ждать таких слов, чтоб подумать об Эдмунде, но это напоминанье помогло особенно ясно представить его мысли и чувства, и ей вообразилось, как он снова и снова сидит в этой комнате, быть может, на том самом месте, где сидит сейчас она, с неустанным восхищеньем слушает любимую мелодию, исполняемую, как ей казалось, изысканно и выразительно; и хотя сама она слушала эту музыку с удовольствием, и рада была, что ей понравилось то, что нравится ему, когда музыка смолкла, ей захотелось уйти еще нетерпеливей, чем прежде; и поскольку это было очевидно, ее весьма любезно попросили побывать у них еще, заходить за ними всякий раз, как ей будет удобно, позволить им сопровождать ее на прогулке, заглядывать к ним, чтобы еще послушать арфу, и Фанни сочла это своим долгом, если только дома не станут возражать.

Так возникла эта своего рода дружба, завязавшаяся в первые две недели после отъезда сестер Бертрам, дружба, вызванная главным образом тоскою мисс Крофорд по чему-то новому и почти не задевшая чувств Фанни. Фанни заходила к ней каждые два-три дня; ее словно околдовали: если она не шла к мисс Крофорд, ей становилось не по себе, и однако, она не питала любви к этой молодой особе, думала по-иному, чем та, не чувствовала признательности за то, что ее общества искали именно теперь, когда никого другого не осталось; и не получала удовольствия от разговора мисс Крофорд, разве что изредка он ее развлекал, да и то зачастую вопреки ее рассудку, ибо это все были шутки, задевающие людей, или темы, к которым, по ее мненью, следовало относиться с уважением. Однако она приходила, и в непривычно погожие для этого времени года дни они полчасика за полчасиком прохаживались по аллеям, которые миссис Грант обсадила кустарником; иной раз даже осмеливались посидеть на какой-нибудь лавочке под наполовину облетевшими ветвями и оставались там, бывало, до тех пор, пока вдруг налетевший холодный ветер, срывая последние желтые листья, не заглушал тихие восторги Фанни по поводу услад столь неторопливо отступающей осени, и тогда они вскакивали и опять принимались ходить, чтоб согреться.