Храбрые славны вовеки!, стр. 18
Владимир Григорьевич Бенедиктов
(1807–1873)
Бивак
Темно. Ни звездочки на черном неба своде.
Под проливным дождем на длинном переходе
Промокнув до костей, до сердца, до души,
Пришли на место мы — и мигом шалаши
Восстали, выросли. Ну, слава богу, дома!
И — роскошь! — вносится в отрадный мой шалаш
Сухая, свежая, упругая солома.
А чайник что? — Кипит. О, чай — спаситель наш!
Он тут. Идет денщик — служитель ратных станов.
И слаще музыки приветный звон стаканов
Вдали уж слышится; и чайная струя
Спешит стаканов ряд наполнить до края?.
Садишься и берешь — и с сладострастной дрожью
Пьешь не?ктар, радость пьешь, глотаешь милость Божью…
Нет, житель городской, как хочешь величай
Напиток жалкий свой, а только он — не чай!
Нет, люди мирные, — когда вы не живали
Бивачной жизнию, — вы чаю не пивали.
Глядишь: всё движется, волнуется, кипит;
Огни разведены — и что за чудный вид!
Такого и во сне вы, верно, не видали:
На грунте сумрачном необозримой дали
Фигуры воинов, как тени, то черны,
То алым пламенем красно освещены,
Картинно видятся в различных положеньях,
Кругами, группами, в раскидистых движеньях,
Облиты заревом, под искрами огней,
Со всею прелестью голов их поседелых,
Мохнатых их усов, нависших их бровей,
И глаз сверкающих, и лиц перегорелых.
Забавник шут острит — и красное словцо
И добрый, звонкий смех готовы налицо.
Кругом и крик, и шум, и общий слитный говор
Пред нами вновь денщик, — теперь уж он как повар
Явился; ужин наш готов уже совсем.
Спасибо, мой Ватель! Спасибо, мой Карем!
Прекрасно! — И, дели?м живой артелью братской,
Как вкусен без приправ простой кусок солдатский!
Поели — на? лоб крест — и на солому бух!
И уж герой храпит во весь геройский дух.
О, богатырский сон! Едва ль он перервется,
Хоть гром из тучи грянь, обрушься неба твердь.
Великолепный сон! Он глубже, мне сдается,
Чем тот, которому дано названье: смерть.
Там спишь, а душу всё подталкивает совесть,
А над ухом ее нашептывает повесть
Минувших дней твоих — а тут… но барабан
Вдруг грянул — и восстал, воспрянул ратный стан.
Николай Алексеевич Некрасов
(1821–1878)
14 июня 1854 года
Великих зрелищ, мировых суде?б
Поставлены мы зрителями ныне;
Исконные, кровавые враги,
Соединясь, идут против России;
Пожар войны полмира обхватил,
И заревом зловещим осветились
Деяния держав миролюбивых…
Обращены в позорище вражды
Моря и суша… Медленно и глухо
К нам двинулись громады кораблей,
Хвастливо предрекая нашу гибель,
И наконец приблизились — стоят
Пред укрепленной русскою твердыней…
И ныне в урне роковой лежат
Два жребия… и наступает время,
Когда решитель мира и войны
Исторгнет их всесильною рукой
И свету потрясенному покажет.
………………………….
………………………….
Внимая ужасам войны…
Внимая ужасам войны,
При каждой новой жертве боя
Мне жаль не друга, не жены,
Мне жаль не самого героя…
Увы! утешится жена,
И друга лучший друг забудет;
Но где-то есть душа одна —
Она до гроба помнить будет!
Средь лицемерных наших дел
И всякой пошлости и прозы
Одни я в мире подсмотрел
Святые, искренние слезы —
То слезы бедных матерей!
Им не забыть своих детей,
Погибших на кровавой ниве,
Как не поднять плакучей иве
Своих поникнувших ветвей…
Афанасий Афанасьевич Фет
(1820–1892)
Севастопольское братское кладбище
Какой тут дышит мир! Какая славы тризна
Средь кипарисов, мирт и каменных гробов!
Рукою набожной сложила здесь Отчизна
Священный прах своих сынов.
Они и под землей отвагой прежней дышат…
Боюсь, мои стопы покой их возмутят,
И мнится, все они шаги живого слышат,
Но лишь молитвенно молчат.
Счастливцы! Высшею пылали вы любовью:
Тут что ни мавзолей, ни надпись — всё боец,
И рядом улеглись, своей залиты кровью,
И дед со внуком, и отец.
Из каменных гробов их голос вечно слышен,
Им внуков поучать навеки суждено,
Их слава так чиста, их жребий так возвышен,
Что им завидовать грешно…
Аполлон Николаевич Майков
(1821–1897)
Сказание о 1812 годе
Ветер гонит от востока
С воем снежные метели…
Дикой песнью злая вьюга
Заливается в пустыне…
По безлюдному простору,
Без ночлега, без привала,
Точно сонм теней, проходят
Славной армии остатки,
Егеря и гренадеры,
Кто окутан дамской шалью,
Кто церковною завесой, —
То в сугробах снежных вязнут,
То скользят, вразброд взбираясь
На подъем оледенелый…
Где пройдут — по всей дороге
Пушки брошены, лафеты;
Снег заносит трупы ко?ней,
И людей, и колымаги,
Нагружённые добычей
Из святых московских храмов…
Посреди разбитой рати
Едет вождь ее, привыкший
К торжествам лишь да победам…
В по?шевнях на жалких клячах,
Едет той же он дорогой,
Где прошел еще недавно
Полный гордости и славы,
К той загадочной столице
С золотыми куполами,
Где, казалось, совершится
В полном блеске чудный жребий
Повелителя вселенной,
Сокрушителя империй…
Где ж вы, пышные мечтанья!
Гордый замысел!.. Надежды
И глубокие расчеты
Прахом стали, и упорно
Ищет он всему разгадки,
Где и в чем его ошибка?
Всё напрасно!..
И поник он, и, в дремоте,
Видит, как в приемном зале —
Незадолго до похода —
В Тюльери стоит он, гневный;
Венценосцев всей Европы
Перед ним послы: все внемлют
С трепетом его угрозам…
Лишь один стоит посланник,
Не склонив покорно взгляда,
С затаенною улыбкой…
И, вспыливши, император:
«Князь, вы видите, — воскликнул, —
Мне никто во всей Европе
Не дерзает поперечить:
Император ваш — на что же
Он надеется, на что же?»
«Государь! — в ответ посланник. —
Взять в расчет вы позабыли,
Что за русским государем
Русский весь стоит народ!»
Он тогда расхохотался,
А теперь — теперь он вздрогнул…
И глядит: утихла вьюга,
На морозном небе звезды,
А кругом на горизонте
Всюду зарева пожаров…
Вспомнил он дворец Петровский,
Где бояр он ждал с поклоном
И ключами от столицы…
Вспомнил он пустынный город,
Вдруг со всех сторон объятый
Морем пламени… А мира —
Мира нет!.. И днем и ночью
Неустанная погоня
Вслед за ним врагов незримых…
Справа, слева — их мильоны
Там, в лесах… «Так вот что значит —
„Весь народ!..“»
И безнадежно
Вдаль он взоры устремляет:
Что-то грозное таится
Там, за синими лесами,
В необъятной этой дали…