Прекрасная Габриэль, стр. 66
— Государь! — вскричал граф д’Эстре, бросаясь на колени, потому что он видел погибель всего своего дома. — Вы меня поражаете!
— Пропустите меня! — вскричал король. — Между нами все кончено.
Граф удалился, задыхаясь от стыда и горести.
— А между нами? — тихо спросил Генрих Габриэль.
— Государь, вы сдержали слово, — сказала бледная молодая женщина, — и я сдержу свое. Вы сделались католиком, а я буду принадлежать вам, только берегите ваше достояние.
— О, вы берегите его! — вскричал Генрих с порывом страстной любви. — Поклянитесь мне в верности. Если ваш муж найдется, не забывайте меня!
— Я буду помнить, что я принадлежу другому, но сократите мою пытку, государь!
— Будьте благословенны за это слово… Вашу руку.
Габриэль протянула свою нежную ручку, которую король почтительно поцеловал.
— Я уезжаю нынешнюю ночь атаковать Париж, — сказал король. — Вы скоро получите обо мне известие. Но каким образом вы могли прислать мне известие о вас, да еще с моим гвардейцем?
— Это был один из молодых людей, живущих в монастыре, — сказала Габриэль. — Это два друга мужественные, умные и великодушные.
— Ах да! Один из них тот раненый, которого привез Крильон; красивый мальчик, мне так нравится его лицо!
Габриэль покраснела. Эсперанс за кустами бузины смотрел на нее издали, неподвижный и бледный, обняв рукой шею Понти. Король обернулся, следуя за взглядом Габриэль, и, приметив молодых людей, сказал:
— Я сам их поблагодарил бы, но это значило бы изменить вам. Поблагодарите их от меня.
Он сделал дружеский знак Понти, сердце которого дрогнуло от радости.
— Государь, — сказала Габриэль, столько же из сострадания к отцу, столько же и для того, чтобы отвлечь внимание короля, еще одно слово об Эсперансе которого сконфузило бы ее, — вы не уедете, не простив моему бедному отцу. Увы! Он был жесток ко мне, но это честный и верный слуга. А брат мой? Неужели и он будет страдать от моего несчастья? Неужели вы лишите его возможности служить своему королю?
— Вы добрая душа, Габриэль, — сказал Генрих, — а я не мстителен. Я прощу вашему отцу тем охотнее, чем смешнее муж. Но я хочу, чтобы он был обязан вам моим прощением и чтобы это прощение было выгодно для нас. Пусть думает пока, что я еще сержусь. Притом я действительно сержусь. Удар еще отдается в моем сердце.
— Вам будет большой честью, государь, — продолжала молодая женщина, — если вы не сделаете вреда моему несчастному мужу. Продолжайте удерживать его вдали от меня, только бы он не страдал.
— Но я не виноват в его отсутствии! — вскричал король. — Я думал, что это вы сыграли с ним эту штуку.
— В самом деле? — сказала Габриэль. — И я в этом неповинна; что же такое случилось с ним?
Ее прервал приход брата Робера, который пришел встретить короля и оставил нескольких человек, видневшихся издали у дверей большой залы монастыря.
— Как жаль, что надо ехать натощак, — сказал король, — когда приехал обедать у друзей.
— Преподобный приор, — сказал брат Робер, — приготовил закуску для вашего величества. Хорошо ли я сделал, что велел ее подать под деревьями у фонтана?
— Ах да! — вскричал Генрих. — На воздухе под чистым небом! Там видишь друг друга лучше, глаза искреннее, на сердце легче. Вы сделаете мне честь участвовать в этой закуске. Это будет вашим первым хорошим поступком.
— Позвольте мне, государь, — сказала Габриэль, — пойти утешить моего отца.
— Ненадолго!.. Воротитесь скорее, потому что мои минуты сочтены.
Габриэль ушла. Женевьевцы накрыли на стол в боскете, откуда Эсперанс и Понти скромно ушли при их приближении. Король подошел к женевьевцу и посмотрел на него с дружеским упреком.
— Вот как меня любят и служат мне в этом доме! — проговорил он вполголоса, указывая на Габриэль. — Я имел здесь драгоценное сокровище, а его отдали другому! О брат Робер! У меня решительно здесь есть враги.
— Государь, — возразил женевьевец, — вот что отвечал бы наш приор вашему величеству: «Похитить молодую девушку у ее отца — преступление гнусное. Похитить жену у мужа — только грех, а когда жена его была выдана замуж насильно, грех уменьшается».
— Один Бог без греха, — отвечал король, улыбаясь, — а между тем Габриэль замужем.
— Ведь и ваше величество женаты.
— О! Я когда-нибудь разведусь с мадам Маргаритой.
— Если вы можете это сделать со знатной принцессой, поддерживаемой папой, тем более вы можете развести мадам Габриэль с простым дворянином. До тех пор все пока к лучшему.
— Кроме того, что муж все-таки муж, то есть опасен для жены.
— Присутствующий, может быть, но отсутствующий?
— Он воротится.
— Вы думаете, государь? А я не думаю.
— По какой причине?
— Ваше величество слишком рассержены, и этот несчастный знает, что если он явится, то погибнет.
— Он прячется! — вскричал король в порыве гасконской веселости. — Где это? Скажи.
— Как бы не так!.. — возразил женевьевец с комической серьезностью. — Чтобы я выдал его вашему мщению! Это вопрос тирана. Я обещал спасти жертву и спасу ее, хоть бы вы требовали моей головы.
Сказав эти слова с величием, он потряс огромной связкой ключей, висевшей у него на поясе.
— О брат Робер! Вы все тот же, — сказал король, смеясь и растрогавшись.
— Я забыл доложить вашему величеству, — перебил женевьевец, — что граф Овернский ожидает вашего соизволения с дамами и кавалерами…
— Граф Овернский? Что ему нужно от меня?.. — спросил король.
— Он скажет вам это, без сомнения, государь; вот он идет со своей компанией.
Глава 29
НЕОЖИДАННЫЙ ЭФФЕКТ
По знаку говорящего брата дамы, сопровождавшие графа Овернского, подошли; Богу известно, с какой радостью они достигли цели своих желаний.
Генрих был слишком счастлив, чтобы не быть любезным. Он ласково принял графа Овернского и приветствовал дам словами: «Какие любезные дамы!», что окончательно победило д’Антрага, уже очень расположенного к самому пылкому роялизму.
— Я имею честь представить вашему величеству мою мать, — сказал граф, указывая на Марию Туше.
Король знал эту знаменитую особу и поклонился, как человек, умеющий прощать.
— Мой отчим, граф д’Антраг, — продолжал молодой человек.
Отчим согнулся на две равные части.
— Мадемуазель д’Антраг, моя сестра, — докончил граф, взяв за руку Анриэтту, трепетавшую от внимательного взгляда короля.
— Прелестная особа, — прошептал Генрих, который как знаток осмотрел наряд и красоту молодой девушки.
Граф Овернский приблизился к королю с улыбкой.
— Ваше величество, узнаете ее? — спросил он.
— Нет, я никогда не видал столько прелестей.
Граф наклонился к Генриху и шепнул ему на ухо:
— Ваше величество, помните понтуазский паром и ту хорошенькую ножку, которая так долго нас занимала?
— Как не помнить? — вскричал король. — Но разве эта очаровательная ножка…
— В тот день, государь, мадемуазель д’Антраг возвращалась из Нормандии и имела честь встретиться в Понтуазе с вашим величеством.
— Вы мне этого не говорили, Оверн.
— Я еще не знал моей сестры.
Во время этого разговора, довольно странного, Анриэтта, потупив глаза, краснела, как земляника. Граф д’Антраг хорохорился, как павлин; Мария Туше с величественной важностью делала вид, будто ничего не слышит, чтобы не стесняться самой и не стеснять других.
Король, которого всегда приводили в упоение прекрасные глаза, вскричал:
— Вы хорошо сделали, д’Оверн, что не поскупились на ваши семейные сокровища, тем более что присутствие этих дам здесь опровергает слухи о Лиге, что очень не шло к именам д’Антраг и Туше.
Пришла очередь родителей покраснеть.
— Государь, — пролепетал д’Антраг, — ваше величество, можете ли подозревать нашу почтительную верность?
— Э! Э! — с улыбкой возразил король. — Во времена междоусобных войн кто может ручаться за себя?
— Государь, — торжественно отвечала Мария Туше, — католический король — король всех добрых французов, и мы совершили четыре лье верхом, чтобы объявить об этом вашему величеству.