Васек Трубачев и его товарищи, стр. 51
– А, чтоб тебе, дурной хлопец! Молчи, а то детей побудишь! – кричали из-за плетней бабы. – Носит тебя по селу ни свет ни заря!
– И чего это конюх жеребца ему даёт!
К воротам бежал дед Михайло с радостной улыбкой; пальцы старика на ходу застёгивали ворот рубашки, не попадая в петли.
– Чую, чую! До дому вертаетесь! – кричал дед, подбегая к внуку.
Генка не спеша соскочил с коня и с ласковой усмешкой глянул на деда:
– А то куда ж?
Михайло хлопнул себя по коленке и заглянул в лицо внука сияющими, как светлячки, глазами:
– А что ж? Погулял бы! Дед подождёт! Правление тоже с деда не спросит, де внук гуляе, де песни спивае, – насмешливо начал он.
Генка снял с коня уздечку, осмотрел новенькие подковы и, отойдя на два шага, сказал:
– Нигде такого коня нету, как наш!..
– Эге! Нигде нету! Значит, далеконько ты побывал, – подхватил Михайло. – А я ж себе думаю: где-то мой внук пропал? И день ожидаю, и два, и три… Может, думаю, Гнедко захромал или в обратную сторону повёз. Тебя ж на МТС посылали…
Но Генка перебил его:
– Есть хочется, диду!
– Есть хочется?
Старик побежал под навес и засуетился. Генка привязал к забору коня и пошёл за дедом.
Через минуту он сидел на нарах, поджав под себя босые ноги, и рассказывал:
– Поручение дяди Степана я выполнил. В воскресенье механик тут будет… Я там людям в ремонтной помогал… Так директор Мирон Дмитриевич мне и говорит: «Оставайся на МТС, доброго тракториста из тебя сделаем».
– Ну, а ты чего?
– Как – чего?
– Чего на МТС не остался, я спрашиваю? Или люди не такие или Гнедка погано принимали? – наливая в кружку холодное молоко, лукаво допытывался дед. – Чего не остался, а?
– А того не остался, что тебе скучно, – разжёвывая крепкими зубами хлеб и прихлёбывая молоко, сказал Генка.
– Эге! Мне скучно? А тебе? – склонив набок голову и подёргивая бородку, подскочил дед. – А тебе?
– Мне тоже скучно, – засмеялся Генка и, обхватив старика за шею, притянул его к себе.
Дед неловко, боком присел на нары и замер, боясь пошевелиться.
– Вот как ты уже помрёшь, то я тебя и не побачу больше, – задумчиво сказал Генка, вытирая о плечо деда нос.
– А ну да, не побачишь! Где ж ты меня тогда побачишь? Нигде ты меня тогда не побачишь, – глядя ему в лицо сияющими глазами, усмехнулся дед.
– А сколько тебе годов, диду?
– Сколько б ни было, а ещё поживу! Ещё и тебя воспитаю! – расхрабрился дед.
– Нет, ты меня не воспитаешь, – отрезая ножом хлеб, серьёзно сказал Генка.
– Как это так – не воспитаю? – всполошился старик.
– Я сам тебя воспитаю… А что, диду, московские в классах живут? – переменил разговор Генка.
Дед наклонился к нему и стал рассказывать о приезжих.
Генка слушал, сморщив лоб и думая о чём-то другом. Потом вытащил из-за пояса книжку, аккуратно разгладил её и положил на стол:
– Спрячь, диду.
Глаза его слипались. Михайло принёс из хаты рядно и подушку:
– Ложись спать, я сам Гнедка конюху сдам.
Генка лёг, но дед вдруг вспомнил что-то, посчитал по пальцам и снова подсел к нему.
– Эй, слухай! Так где ж ты был? Ты же в пятницу ещё уехал. На твоей чертяке можно было два раза на МТС побывать, – пощипывая свою бородку, сварливо сказал он. – Где ж ты был, я тебя спрашиваю? – Михайло дёрнул внука за штаны и выпрямился. – Где ты был, а?
Генка приподнял голову с подушки, натянул на себя рядно и нехотя сказал:
– Не морочь голову!
– Что? «Не морочь голову»? Как это «не морочь голову»? – петушился дед.
– А так. Я у агронома был.
Дед заморгал глазами и плюнул:
– Тьфу! Чёрт в тебе сидит! Ей-бо, чёрт!
– Может, и чёрт, – согласился Генка.
Дед склонил набок голову, развёл руками. Генка повернулся на спину, высунул из-под рядна босые ноги и громко захрапел. Зелёная муха загудела под навесом. Михайло схватил полотенце и с озабоченным лицом замахал над Генкой:
– Ш-ш, ты, проклятая! Куды залетела? Мало тебе места, дура!
Глава 8
Дневник Одинцова
Завтра поход! Сегодня мы всё укладывали, приготавливали. Нести придётся всем по очереди, только Севу Митя освободил, а Севка, глупый, надулся на него. А потом познакомился с Михайловым внуком и развеселился. Всё какие-то жестянки ему показывал и альбом. А Михайлов внук – это тот самый Генка, с которым разговаривал Васёк. Лошадка у него хорошая, он её чистит щёткой и гриву ей расчёсывает. Этот Гнедко на Генкин свист бежит, где бы он ни был. Генка говорит: «Я его для Красной Армии готовлю, да ещё не всякому бойцу дам!» Сначала у нас с этим Генкой всё хорошо было, а потом вдруг ссора получилась. Вот из-за чего.
Мы себе около школы волейбольную площадку сделали, а Генка увидел, покраснел весь и говорит: «Здесь пришкольный участок будет, что вы землю топчете!» – и давай расшатывать столбы. А Мазин ему говорит: «Ты здесь не хозяин. Уходи!» Ребята тоже напали на Генку. Он разозлился, подскочил к Мазину и кричит: «В своём колхозе каждый хозяин! Это ты уходи!» Ну и сцепились они. Крик такой подняли, что Митя прибежал. Мы Мите ни в чём не сознались. Мазин говорит: «Девочки лягушки испугались». А Митя начал нас ругать, что мы к походу не готовимся, а всё какими-то глупостями занимаемся. А за ужином мы ещё с Лидой Зориной из-за Генки поссорились. Он сидит со своим дедом у себя под навесом и поёт как ни в чём не бывало. А Лидка слушала, слушала и говорит: «Ни у кого из вас такого голоса нет! И потом, он самый храбрый из всех!»
Подумаешь, какой храбрец! Васёк решил сам с ним подраться. А Митя, оказывается, уже всё понял, что творится, и давай над нами смеяться. Так мы с Генкой и не подрались.
А потом Митя устроил игру в «лошадей и всадников». И мы начали играть, а когда разыгрались, Митя позвал Генку. Генка сначала не хотел, а потом согласился.
Мазин говорит, что, несмотря на ссору, Генка ему всё-таки нравится.
Ну ладно! У меня ещё мешок не сложен, а мы завтра рано-рано, чуть свет, выйдем.
Глава 9
В поход
С реки поднимался лёгкий пар и мягко стелился по огородам; на дороге крепко прибитая росой пыль ещё хранила вчерашние следы; кое-где над колодцем поднимался журавель; изредка слышался скрип ворот. После трудового дня колхозники крепко спали, чтобы с солнышком дружно подняться на работу.
Ребята шли молча. Туго набитые вещевые мешки оттягивали ремнями плечи. У Белкина над головой торчали удочки. Мягко поскрипывала телега, в которой сидел отец учителя.
Шли тихо, чтобы не разбудить спящее село. Было прохладно. Ребята поёживались. Девочки, подпрыгивая, побежали вперёд, стараясь согреться.
– Что, холодно? Холодок пробирает? – посмеивался Николай Григорьевич. – Подождите, ещё жара припечёт!
На шоссе все оживились.
Получив разрешение громко разговаривать, мальчики сейчас же о чём-то заспорили, девочки затянули песню.
Голоса поднялись высоко вверх и неуверенно заколебались.
– Эй, эй! Врёте, врёте! – закричал Митя.
Недружный хор двадцати голосов подхватил песню нескладно, фальшиво и весело.
Митя махнул рукой:
– Ну так и быть – врите дальше!..
Солнце вставало. По одну сторону шоссе в верхушках деревьев уже просвечивали его золотые лучи. Проснулись птицы, засуматошились в кустах, защёлкали, засвистели. По другую сторону шоссе лежал луг; на траве блестели и переливались прозрачные капельки росы.