Мерзавец на выданье, стр. 1
Людмила Милевская
Мерзавец на выданье
Все права защищены. Никакая часть электронной версии этой книги не может быть воспроизведена в какой бы то ни было форме и какими бы то ни было средствами, включая размещение в сети Интернет и в корпоративных сетях, для частного и публичного использования без письменного разрешения владельца авторских прав.
©Электронная версия книги подготовлена компанией ЛитРес ( www.litres.ru)
Вместо пролога. Предательство
Все утро ругались. Вдруг на него нашло: начал ее ревновать – просто взбесился. Она тащила его в номер, он же вбил себе в голову: «Я ей надоел», – и злился, злился, злился – делал все наоборот.
«Перемигивалась с тем здоровущим брюнетом, чей столик у фонтана, – злобствуя, думал он. – Увидела его, оживилась. Явно кокетничала. А меня старательно прятала, прикрывала собой.
Стыдится! Ну да, ей за меня стыдно. Она считает меня уродом. Ей нужны только деньги. Мои деньги. Так будет всегда. Так было с Шанталь. И с Лаурой. И с Диной, и с Сарой…
Ну почему я на них западаю? Все эти длинноногие красавицы-дылды одинаковы. Невинные губки, наивные глазки, ангельские мордашки, а сами копилки.
Копилки!
Жерди! Верзилы!»
Все утро ругались.
– Дороф, – отбивалась она, – не чуди, никто мне не нужен, ни на кого я не смотрю, ты самый лучший…
– Самый?
– Да!
– Нет, не самый. Всего лишь десятый. Удивляюсь… Да нет, просто не понимаю, зачем ты выбрала меня, когда целых девять человек впереди. Они же гораздо богаче. Одна из них, правда, женщина. И двое – голубых. Остальные и вовсе женаты. Вот и ответ: я единственный холостяк в золотом списке.
– Да, ты единственный холостяк, – согласилась она и озорно добавила: – Ты единственный холостяк, которого я люблю.
– Все женщины лгуньи.
Она обиделась и капризно поджала пухлые губы:
– Дороф, это зло. Очень зло. Я не заслужила. Ну что на тебя нашло? Чем я тебя обидела?
Он пожал плечами:
– Ничем.
Сидящий у фонтана брюнет кому-то улыбнулся, от чего его мужественное лицо неожиданно преобразилось: на щеках появились детские ямочки, задорно сморщился нос. Он поднялся из-за столика и с ленивой небрежностью прошелся мимо ограды, наклонился к фонтану, поймал в ладони бойкую струю, игриво стряхнул с рук капли воды, вытер лицо и, поглядывая на часы, уселся обратно за свой столик.
Дороф зло подумал: «Что он бродит здесь, этот красавчик? Кого он ждет?»
Перехватив злой взгляд жениха, она от брюнета отвернулась, но всем своим видом выражала раздражение и недовольство. Он смягчился:
– Прости меня и не сердись. Жарко, неважное самочувствие.
Она вздохнула, нервно глянула на часы, тряхнула золотыми кудрями, улыбнулась, ласково попросила:
– Дороф, миленький, хватит ругаться. Пойдем в отель, я больше не могу сидеть на солнцепеке. Алжир ужасная страна: слишком много солнца. Мне здесь страшно надоело. Умоляю, Дороф, пойдем под кондиционер, пока я солнечный удар не получила.
Он сдался:
– Пойдем.
Уже в лифте, с нежностью глядя на нее, он подумал: «И в самом деле, что со мной? Совсем девчонку замучил. С чего вдруг взял, что не любит меня? Сара, Лаура, Дина, Шанталь – стервы, конечно, но Лена другая. Она русская. Русские женщины особенные. Они умеют любить. Дед утверждал, что русские женщины самые лучшие в мире. Теперь я и сам так могу сказать. Лена – самая лучшая. Она честная, умная, красивая…»
Он себя успокаивал, и все же было тревожно, муторно на душе. Почему? Предчувствие?
Он на себя разозлился: «К черту предчувствие! Лена моя невеста! Мы скоро поженимся! Скорей бы…
Интересно, что она думает обо мне? Кто я в ее глазах?
Впрочем, какая разница…»
Он невесту любил, но порой казалось ему, что женщины вообще не думают. Когда им думать? Лена так занята: «тащится» перед зеркалом, что-то жует, ругает прислугу, в солярии часами «фритюрится», листает журналы, «зависает» в бассейне, «отшикаривается» в салонах, «шопингует» и все это с трубкой под ухом: болтает, болтает, болтает…
За такие мысли он обычно себя ругал.
Когда вошли в номер, Лена метнулась к окну, рухнула на диван, нервно глянула на часы и попросила:
– Милый, иди ко мне, расскажи почему такой грустный.
Неожиданно он заупрямился:
– Нет.
Она капризно надула губки и пропела:
– Люби-мый, я хочу зна-ать.
Он покачал головой. Ее красивое лицо исказила гримаса испуга:
– Не сядешь?
– Нет.
– Но почему?
– Не хочу.
Она (в который раз?) нервно глянула на часы и закричала:
– Дороф! Я обижусь! Сейчас же иди ко мне!
– Зачем?
– Расскажешь о себе.
– Что?
– Все-все. Кто твои предки? Откуда они? Все-все расскажи.
Он оперся спиной о дверной косяк, небрежно закинул ногу за ногу и рассмеялся:
– Невеста за три дня до свадьбы наконец заинтересовалась родословной жениха.
– Не язви.
Он согласился:
– Хорошо, не буду. Даже расскажу: я русский. Мой дед, Михаил Доров, в тридцатых прошлого века уехал из России, сбежал в Америку от Сталинских репрессий. В Америку, как думалось ему, в свободную страну. Там наша фамилия претерпела некоторые изменения: Доров стал Дороф. Впрочем, это обо мне можно прочитать в любой газете.
– Я знаю, – она снова глянула на часы: – Дороф, умоляю, не упрямься, подойди ко мне! Подойди! Ну на секундочку!
– Зачем? – удивился он и подумал: «Странная настойчивость. Порой этих женщин не поймешь».
Лена рассердилась, нахмурилась, потом неуверенно улыбнулась, но улыбка тут же сползла, а чистый лоб собрался в морщины.
«Что с ней сегодня?» – удивился Дороф, наблюдая за внутренней борьбой невесты.
Она вдруг взяла себя в руки и «надела» на лицо улыбку. Улыбка прочно сидела, но Лена продолжала нервничать, и Дороф это чувствовал.
– Я что-то скажу тебе на ушко, – нежно начала она, но, вновь глянув на часы, вдруг истерично завопила: – Дороф! Если ты сейчас же ко мне не подойдешь…
– То что? Что будет? – удивился он.
– Зареву!
– Не надо.
Он оторвал спину от дверного косяка и нехотя двинулся к Лене, но не успел сделать и двух шагов, как прогремел взрыв. Дверь вынесло, Дороф вылетел в коридор и потерял сознание. Когда очнулся и понял, что жив, сразу подумал о невесте. И в тот же миг перед глазами встала картина: подкинутый вверх диван, на котором она сидела, и сноп огня, куски бетона, щепки панелей, крошка битых стекол…
Но Лена была жива. Дороф долго стоял у больничной кровати, глядя на ее длинное, покрытое бинтами тело.
«Эта оказалась хуже всех, – с тоской думал он. – Эта вообще террористка. Но сколько же ей заплатили? Ясное дело, она не думала умирать. Заманивая меня к окну, она рассчитывала на снайпера, но ее обманули, динамит подложили в диван…
Но я-то, я, дурак, куда смотрел? Что нашел в ней? Дылда! Верзила! И дура!
Конечно, дура! Через три дня была бы моей женой, была бы очень богата… Ну сколько ей, там, заплатили…»
Ему сказали, что она умирает, и это было действительно так: Лена умирала.
«Ненавижу, – мысленно твердила она, – ненавижу этого Дорофа! Из-за него все! Из-за него! Что теперь будет? Как он там, мой любимый? Я его подвела. Через месяц была бы у нас свадьба, а теперь я умираю».
Лена умерла с мыслями о том брюнете, который сидел за столиком у фонтана. Умерла, так и не осознав, что он ее и убил: хладнокровно послал на верную смерть.
А она его очень любила – любила его детскую улыбку, его ямочки на щеках, его задорно сморщенный нос…
«Задорно сморщенный нос…»
С этой мыслью она и угасла на глазах изумленного Дорофа.
А на следующий день в газетах появилось сенсационное сообщение: «… в Алжире состоялось покушение на миллиардера Майкла Дорофа, да вот незадача: террористка погибла и пострадал двойник, а сам Дороф, лица которого по-прежнему никто не видел, наслаждался красотами недавно приобретенного им острова в водах Тихого океана».