Не бойся любви, стр. 46

— Пожалуйста, — прошептала она и потянулась к нему полураскрытыми губами, не в силах прожить еще хоть минуту без его поцелуя; она ухватила Тая за рубашку, притянула к себе и обвила руками его шею.

Тай обнял ее за талию, потом его твердые, мозолистые ладони поднялись выше, а губы оказались совсем близко от ее губ. Обжигая ее горячим дыханием, он шепнул:

— Медленно.

Дженни откинула голову к стене, чувствуя, как большие пальцы Тая приподнимают — ласково и нежно — ее груди.

— Дженни, требовательно проговорил он, и Дженни открыла глаза.

И наконец, наконец его губы соединились с ее губами — крепко, уверенно, властно. Дженни изо всех сил обняла его за шею, изо всех сил прижалась к нему, Так что биение его сердца раздавалось совсем близко у ее груди.

Одержимая безумным, безрассудным желанием, Дженни запустила пальцы Таю в волосы, чтобы теснее соединиться с ним, и раскрыла губы. Язык Тая коснулся ее языка, а его руки под пончо Дженни продолжали ласкать ее грудь. Поцелуй длился бесконечно, у Дженни перехватило дыхание…

Потом он обнял ее уже легче и спокойнее и, поглаживая по спине, шептал еще что-то на ухо. Мало-помалу унялась ее неистовая дрожь и выровнялось дыхание. Дженни положила голову Таю на плечо и гадала, что же это, черт возьми, с ней произошло.

— Думаю, нам стоит немного вздремнуть. Мы ведь почти не спали прошлой ночью, — сказал Тай, когда речь его сделалась вполне членораздельной и обрела разумный смысл.

Слегка откинувшись назад в его объятиях, Дженни, часто моргая, уставилась на Тая, еще не вполне вникая в его слова отуманенным рассудком. А когда вникла, то не могла понять, что случилось. Она чувствовала его сильное, очень сильное желание и ожидала, что он уложит ее прямо на землю и овладеет ею. И, видит Бог, она бы ему не отказала. Он должен был это понимать.

Спотыкаясь чуть не на каждом шагу и все еще не в состоянии опомниться, Дженни вошла в дом и взглянула на Грасиелу. Девочка крепко спала, не ведая о том, что всего несколько минут назад мир покачнулся и сошел с орбиты.

Дженни обернулась; Тай стоял в дверях. Лунный свет обвел серебряным контуром черный силуэт его стройной худощавой фигуры.

Дженни облизнула губы, на которых еще оставался вкус его поцелуя.

— Почему? — прошептала она. Тай понял, о чем она спрашивает.

— Это должно быть твоим решением, — произнес он голосом, еще неровным от недавнего желания. — Когда ты будешь готова, то придешь ко мне. — Вспыхнула спичка, и он зажег сигару. — Скорее ложись спать.

Внезапно она почувствовала дикую усталость, полное изнеможение.

— А ты что собираешься делать?

— Хочу покурить. И подумать.

Долгую минуту Дженни не двигалась с места. Потом села на край гамака и забралась в него, прислушиваясь к тому, как Тай усаживается на табурет у стола и наливает себе еще стаканчик пульке.

— Тай!

— Да?

Дженни лежала на спине, глядя на почерневшие балки.

— Я ошибалась. До сегодняшней ночи никто меня не целовал.

— Я так и думал, — тихо отозвался Тай.

Глава 13

Наутро по меньшей мере тридцать человек сопровождало их к железной дороге. Хотя поезд пыхтел мимо каждый день, останавливался он редко, и для местных жителей то был истинный праздник. Женщины надели свои лучшие юбки, а мужчины — накрахмаленные белые рубашки и сомбреро, украшенные вышивкой. Пока Тай и Дженни наблюдали, как их лошадей заводят в товарный вагон, какой-то мальчуган бежал вдоль поезда с броненосцем в руках, демонстрируя пассажирам это удивительное животное. Женщины продавали, подавая прямо в окна, тамалес [11], завернутые в листья от початков кукурузы, и тортильи с чорисо [12]. Кто-то бренчал на гитаре, а двое мужчин танцевали вокруг своих сомбреро, поднимая облако пыли колесиками шпор.

Когда лошади были погружены, Тай, Дженни и Грасиела поднялись в один из средних вагонов и нашли места для себя и полки для багажа.

— Ненавижу поезд, — твердила Грасиела. — Здесь жарко и очень плохо пахнет. — Скорчив недовольную мину, она согнала с сиденья цыпленка. — Когда мы туда приедем?

Дженни обмахивала концом только что купленной шали вспотевшее лицо. Воздух в вагоне был спертый; воняло курами, собаками, жирной пищей и застарелым потом.

— Ты ведь даже не знаешь, где находится это твое «туда», — сказала она, глядя из окна на жителей деревни, которые махали пассажирам.

Прежде чем усесться на скамью, Тай присмотрелся к соседям по вагону. В большинстве это были женщины и дети. Двое стариков занимали места в конце вагона, еще трое мужчин сопровождали свои семьи. Выглядели они распаренными и недовольными, но не опасными. Никто не проявил повышенного интереса к новым пассажирам.

Когда поезд набрал ход, Тай поднял окно, чтобы уберечься от сажи и золы, летевших на одежду, которую Дженни приобрела у сеньоры Армихо. Теперь на Дженни под серой шалью была надета белая блузка, заправленная в выцветшую голубую юбку. Одежда была поношенная, но чистая и выглаженная и привлекала гораздо меньше внимания, чем пончо и брюки. Новое платье Грасиелы было совсем простенькое, на голове у нее и у Дженни — обычные, ничем не украшенные соломенные шляпы.

— Вы прекрасно выглядите, — сказал Тай, кое-как умостив свою долговязую фигуру на жестком деревянном сиденье и улыбаясь своим спутницам.

Грасиела ответила ему улыбкой и поправила большой узел волос, сколотый шпильками сзади на ее тоненькой шейке. Дженни только глянула и отвернулась к окну.

Она была до странности умиротворенная в это утро; порой бросала на Тая короткие взгляды, значение которых он не мог разгадать, и тут же отворачивалась. Он подозревал, что она вспоминает прошедшую ночь. Как и он.

Тай зажег сигару; он курил и разглядывал пустыню, тянущуюся мимо грязного окна. Временами на горизонте возникали горные цепи, но короткая трава и высохшие кусты, которыми поросло Центральное Плато, не вызывали никаких особых эмоций.

Постепенно мысли Тая перешли от дневной жары к жарким поцелуям при луне. Он не раскаивался в том, что поцеловал Дженни. При том напряжении, которое установилось между ними, поцелуи были неизбежны.

Больше всего Тая удивила невинность Дженни. Она ведь сильная, склонная к скептицизму женщина, жизнь ее чужда условностей. Мало чего она не повидала и не испытала и — в результате приучила себя соблюдать дистанцию между собой и другими, научилась скрывать свои чувства и свою истинную суть. Она одинока, ничего не просит и ничего особенно не ждет от жизни.

Но когда дошло до любовных игр, Дженни оказалась почти по-детски неопытной, ранимой и юной. Покуривая сигару, Тай разглядывал чистую и твердую линию ее профиля.

Еще перед тем как он вывел ее из домика во двор, он понял, что она побеждена. В ней нет ни хитрости ни кокетства. На арене соблазна она беззащитна, ее эмоции открыты и указывают путь не хуже, чем сигнал маяка. Ее широко раскрытые глаза и дрожащие губы дали ему понять, что она последует за ним туда, куда он ее поведет. Тай инстинктивно понял, что Дженни отдавалась, но за ней не ухаживали и не пытались обольщать. Она познала секс, но не испытала сладости любовных игр. Тай готов был прозакладывать свою лошадь, что до прошедшей ночи Дженни ни разу не пережила упоения страстью.

При свете дня встал вопрос: почему же он не воспользовался своим преимуществом? Совершенно ясно, что она полна была желания, такого же необузданного и безоглядного, как любая из женщин, каких он знал. Сильно возбужденная, она была готова отдаться, так почему же он не принял дар?

Нахмурив брови, Тай прислушивался к ритмичному постукиванию колес и к невероятному шуму в вагоне. Кудахтали куры, галдели ребятишки, а взрослые вели громкие разговоры.

Богу известно, что он хотел ее, изголодался по ней. Его желание было настолько сильным, что после каждой его вспышки он часами испытывал боль. Даже сейчас на лбу у него выступил пот при воспоминании о том, как он держал в ладонях ее тяжелые груди. И он запретил себе вспоминать, как прижались к нему, обещая, ее бедра.