Детская книга для девочек, стр. 53

— Некогда ссориться. Надо бежать отсюда. По дороге все объясню, — веско, как настоящий секретный агент из голливудского фильма, проговорила Геля.

— Ага. Все бросил и побег, — ответил Щур, как настоящий дурак из голливудского фильма, — такие вечно лезут в подвал под тревожную музыку, а потом их жрут зомби и убивают маньяки, — уселся на табурет и стал кормить ребенка из рожка.

Из ветхих, но чистеньких тряпок высунулись две малюсенькие ручки и жадно вцепились в бутылочку.

— Ой, какой хорошенький! — Геля позабыла обо всем и наклонилась к младенцу.

— Девка. Глядите, какая кралечка! — Голос Щура смягчился. — Наши сегодня на паперти нашли.

— Бедненькая! Ее что же, мама бросила? — возмущенно поинтересовалась Геля.

— Ну, видать, не от хорошей жизни. Вечером бабка в Воспитательный дом снесет, ничего. Авось и выживет деваха, — Щур отнял у малышки рожок, пристроил ее на плечо и стал расхаживать по комнате, похлопывая девочку по спинке и тихонько напевая.

Услышав про бабку, Геля опомнилась:

— Щур, миленький, бежим! Полиция в любой момент может схватить тебя и арестовать.

— С каких дел? — Щур даже остановился от удивления. Малышка тотчас недовольно закряхтела и мяукнула — в точности, как Силы Зла, когда сердились. — Я ж не ворую, фараонам про это ведомо. А ежели они за здорово живешь всю шантрапу арестовывать зачнут, так у них тюряга треснет.

Тогда Геля вдохнула поглубже и одним махом выпалила все, о чем узнала утром.

Щур долго молчал, шагая взад-вперед и механически укачивая малышку.

Наконец сказал, обращаясь вроде бы не к Геле, а к столу и кривым табуреткам:

— Значит, вона как. А говорила мне бабуся, что барышня Рындина — гадюка подколодная. Да я, дурак, не верил.

— Что?! — возмутилась девочка.

— Не кричите. Дите напужается, — медленно произнес Щур и посмотрел прямо на Гелю. Он сильно побледнел, от этого синяки и ссадины на лице выделялись как нарисованные. Желтые глаза пылали гневом.

— По-хорошему, значится, от бабки меня сманить не вышло. Так вы решили по-плохому. Напраслину возводите. Бедную калеку сиротите. Змея как есть, гадина ядовитая… Только шиш вам с маслицем, Аполлинария Васильевна! Бабку я нипочем не кину. Я у ней одна надежа, кровиночка родная…

— Ты что — дурак? — зашипела Геля. — Не слышишь меня? Никакая она вообще не бабка! И никакая тебе не родственница! Забрала тебя из участка по наводке кума-полицейского. Павел Лукич его зовут, знаешь такого?

— Пал Лукич та еще гнида. Небось, от доктора услыхали, — процедил Щур. — Катитесь-ка отсюда колбаской, барышня хорошая, и больше на глаза мне не лезьте. А то ведь и по шее накладу! С гадюками у меня разговор короткий.

Геля не могла поверить своим ушам. Растерянно посмотрела на мальчишку, он ответил непреклонным взглядом.

— А знаешь что? Дурак ты, — устало сказала Геля, повернулась и вышла.

Глава 28

Домой шла как деревянная — ни о чем не думала, ничего не чувствовала.

Вчерашний случай с Павловской, — это же полный бред! А то, что баба Яся — переодетая Павловская, — бред в квадрате. А уж то, что Геля поссорилась со Щуром, и подавно ни в какие ворота не лезет. Этого просто не может быть. Кошмар. Кошмарный сон. Надо добраться до кровати и уснуть, а потом проснуться заново.

Поднявшись на свой этаж, вертела пимпочку звонка, пока Аннушка не открыла дверь и не перехватила ее руку:

— Что вы творите, не заперто ведь! И где вас носило с утра пораньше? Не сказались никому, не позавтракали, доктор уж три раза со службы телефонировал!

— Ну будет, Аннушка. — В передней появилась Аглая Тихоновна. — Милая, что случилось? Где ты была?

Геля собиралась спокойно ответить, что просто гуляла, но вдруг некрасиво распялила рот и заревела.

— Мама, мамочка, он мне не поверил! Он хотел меня ударить, мамочка! Ыыыыыыы! — захлебываясь слезами, голосила она. — Так нечестно! Так нельзя! А он меня теперь ненавидит! А я… А я… Я же ничего плохого, я же наоборот… Мама-аааааааа!

— Ну что ты, ангельчик, успокойся, папа ни за что не стал бы тебя бить! Папа тебя любит, очень любит! — Аглая Тихоновна прижала Гелю к себе. — Вчера он погорячился и наговорил глупостей, но он все равно любит тебя больше всех на свете, поверь мне!

«Да при чем тут папа!» — хотела крикнуть Геля, но только всхлипнула и заткнулась.

Она никому ничего не могла объяснить. Потому что никто ей не поверит. Вчера ее посчитали сумасшедшей, а уж сегодня, если она начнет рассказывать про Павловскую, которая наряжается нищенкой и убивает людей, ее и вовсе слушать не станут. Павловской даже стараться не придется, чтобы упечь ее в сумасшедший дом, — предки сами подсуетятся. Из лучших побуждений.

— Я пойду сегодня к Меланье Афанасьевне, мы поговорим, и папа поймет, что ошибался, — сказала Аглая Тихоновна, чтобы успокоить дочь.

— Нет! — от отчаяния и невозможности объясниться Геля снова заревела. — Мамочка, пожалуйста, не ходи!

На нее напал страх, что Павловская не только наговорит гадостей Аглае Тихоновне, а еще возьмет и отравит, например. Ну а что? С этими злодеями шутки плохи.

— Хорошо, я останусь с тобой. Никуда не уйду, — уверила ее Аглая Тихоновна, расцеловала и повела в детскую. Уложила в кровать, накрыла пледом, села рядышком:

— Ну вот. Так лучше? Хочешь чего-нибудь?

— Спать, — Геля закрыла глаза и жалобно спросила: — Мама, а где Силы Зла?

— Наверное, ушли погулять. Но ты уж, пожалуйста, не сердись — они и так почти не отходят от тебя.

— А ты? Ты не уйдешь? Обещай мне, что не уйдешь из дома, пожалуйста!

— Обещаю. Спи, моя хорошая, ни о чем не тревожься. — Аглая Тихоновна погладила девочку по голове, поправила плед и вышла, аккуратно притворив дверь.

А Геля заплакала тихо-тихо, чтобы никто не услышал. Ей было ужасно страшно и одиноко — никто ей не верил, все ее бросили. Даже кошка (это было несправедливо, но кто же в такие минуты думает о справедливости?).

Даже Люсинда оставила ее! Геля и припомнить не могла, когда в последний раз ей снилась Фея.

За этой мыслью явилась следующая — еще страшнее. А вдруг у Люсинды сломалась эта, как ее, машина времени и теперь Геля останется в прошлом навсегда? А как же ее настоящие мама и папа? И даже Эраська? Они ведь будут ее искать, а возможно, и плакать?

Она скатилась с постели, схватила лаковую шкатулку и забралась обратно, крепко сжимая в руках эту, можно сказать, оборванную ниточку из будущего.

Перед глазами, как наяву, замаячил кулон Люсинды — змея, проглотившая свой хвост. Круг времени замкнулся. Никто ей не поможет. Она — единственная в истории девочка, которой суждено стать собственной прабабушкой.

Геля тихонько захныкала, прижимая к себе шкатулку, и сама не заметила, как уснула.

Не успели отзвучать первые такты «Августина», а Фея уже появилась на экране.

— Бинго! У меня получилось! — выкрикнула Люсинда вместо приветствия и расхохоталась как сумасшедшая. — Скажи мне, Ангелина, ты уснула днем?

— Да, — оторопело ответила Геля.

— Значит, мой расчет оказался верным. Я вычислила причину сбоя связи, — торопливо заговорила Фея. — Ты должна перестать принимать снотворное.

— Но я не принимаю снотворного!

— Ну как же, ведь врач тебе его выписал! Я перерыла все архивы и нашла рецепт. — Люсинда помахала перед носом Гели узким голубоватым бланком.

— Д-да, выписал. Давно еще. Только мне не пришлось его пить.

— Уверена, что родители тайком подмешивают снотворное тебе в питье. Подумай, в какое.

Геля задумалась. Еще пару дней назад она с возмущением отвергла бы такую возможность, но после случая с Павловской была уверена — Василий Савельевич способен на все.

— Наверное, в молоко, — наконец сказала она. — Мне дают на ночь молоко, и в стакан можно налить что угодно.