Детская книга для девочек, стр. 50
— Нет. Я никуда не поеду, — твердо сказала Геля.
Неожиданно ее поддержал Василий Савельевич:
— Конечно, голубчик. Трусость — это низко.
— Но, Леля, как же ты? — Аглая Тихоновна обеспокоенно посмотрела на подругу. — У тебя ведь тоже будут неприятности? Может быть, нам не следует дразнить гусей? Что поделаешь, переведем Полю в другую гимназию.
— Вот еще, — скривила губы Ливанова, — гимназия принадлежит мне. Это частное заведение. И только я решаю, кто будет там учиться, а кто — нет. — Она коротко улыбнулась и встала. — Что ж, дорогие мои. Мне пора. Могу я надеяться, что вы вполне овладели собой, Базиль, и теперь не задушите дочь подушкой за то, что она опозорила доброе имя Рындиных?
— Дайте-ка подумать, — насупился доктор.
Пока Аглая Тихоновна и Ливанова обнимались в передней, Геля ускользнула в свою комнату и свернулась клубочком на кровати.
После бессонной ночи и кошмарного дня стучало в висках и словно бы покачивало. «Мне приснится, что я еду в поезде, — подумала девочка и закрыла глаза. — Еду домой. К маме».
Но через несколько минут раздался вполне реальный стук — в дверь, и Геля, накрыв голову подушкой, крикнула:
— Не входите! Пожалуйста!
Но дверь все-таки открылась. Сперва по комнате просеменили Силы Зла, вспрыгнули на кровать и устроились прямо на подушке. Пришлось вылезать. За кошкой вошла Аглая Тихоновна со стаканом теплого молока, склонилась к дочке, ласково провела рукой по волосам:
— Устала? Хочешь почистить зубы и лечь спать?
— Зубы чистить точно не хочу, — проворчала Геля. — Можно, я сегодня посплю в одежде? И в ботинках.
— Нет, — мягко сказала Аглая Тихоновна, поставила стакан на прикроватный столик и принялась расшнуровывать Гелины ботиночки. — Не сердись на папу, хорошо? Честное имя для него очень много значит.
— Что поделать, таковы мужчины, — вздохнула Геля, прижимая к себе мурлыкающую кошку, — для них справедливость всегда важнее любви. Хотя в этот раз папа был несправедлив!
Аглая Тихоновна наклонила голову, чтобы скрыть улыбку. Раздела Гелю, закутала в одеяло, поцеловала в лоб и вышла.
Силы Зла, воровато оглянувшись, потянулись к стакану и стали торопливо лакать молоко.
Геля не возражала. Она уже спала. И снились ей вовсе не поезда, а космос. То есть космос, как его обычно показывают по телику, — глубокая манящая чернота, нудная музыка и маленькие яркие звездочки.
Глава 26
Спалось в темном мурлыкающем космосе прекрасно. Геля проснулась бодрой и полной сил.
С вечера никто не задернул шторы, и комнату наполнял розоватый утренний свет.
Пахло дождем, хотя небо было ясным, нежным, розово-голубым. Но девочка знала, что с начала лета по бульвару разъезжают несуразные машины-цистерны, поливающие улицы. Однажды она видела заметку в «Голосе Москвы», где водителей поливалок ругали за склонность устраивать гонки. Даже запомнила чуть-чуть — «вообразите себе это чудовище, разбрасывающее вокруг себя на несколько сажен воду, мчащимся взад и вперед со скоростью хотя бы трамвая». Подумаешь, скорость трамвая, ха. Геля бережно сняла кошку с головы и села в кровати. Силы Зла с осуждением взглянули на нее, полезли обратно на подушку и свернулись там сонным кренделем, трогательно прикрыв морду передней лапкой.
Девочка прислушалась — похоже, было очень рано и все еще спали. Она вылезла из постели и, потягиваясь, как кошка, подошла к окну.
Утро выдалось восхитительное. Свежий ветер теребил ветки лип, солнце, румяное со сна, рассыпало сияющие блики на влажной брусчатке, по почти еще пустому бульвару весело катил новенький красный трамвай.
Даже не верилось в ужасное вчера и в еще более ужасное завтра. Ну ладно — послезавтра. День выдачи аттестатов. Геля словно услышала голос Ливановой: «Девочки станут шушукаться у Поли за спиной, их родители — скандалить и угрожать мне. А с вами, вероятно, перестанут здороваться» — и содрогнулась.
Нет, никогда ей не стать такой храброй и невозмутимой, как Ольга Афиногеновна. Мысль о всеобщем осуждении, пусть и незаслуженном (ведь она не брала, не брала эту гадскую булавку!), пугала ее.
А бедная, кроткая Аглая Тихоновна? Сегодня она пойдет к этой жабе Павловской и наслушается всяких гадостей. А бедный Василий Савельевич, который так дорожит добрым именем или чем-то там в этом роде?
Нет, надо что-то делать.
Геля присела к зеркалу, расплела косы и стала мерно расчесывать волосы. Двести взмахов на левую сторону, двести взмахов на правую — идеальный массаж мозга даже через черепушку. Должен поспособствовать мыслительной деятельноси.
И ведь на пятидесятом придумала! Она сама пойдет к Павловской и поговорит с ней. Все объяснит — ведь могла коробочка на самом деле завалиться в карман случайно?
Поля Рындина в зеркале сморщила нос — нет, не поверит Павловская в случайность. Ну и ладно, тогда Геля извинится. Она, в конце концов, актриса и может сыграть раскаяние. И за столько времени здесь можно же было научиться как следует врать!
Теперь второй вопрос — как найти эту Павловскую?
Жизнь без интернета неоправданно трудна. Но если у человека есть голова на плечах, то он, несомненно, справится с трудностями.
Геля на цыпочках прокралась в переднюю и вернулась к себе, волоча толстенный справочник «Вся Москва». Через несколько минут она уже записывала адрес — Ершов переулок, № 3, собственный дом статской советницы Павловской. Так, отличненько. И где же он находится? Геля что-то не могла вспомнить такого переулка. Но если у человека есть голова на плечах, и к тому же этот человек — девочка, да еще и отличница… Коротко говоря, Геля собралась, сунула в карман бумажку с адресом, поцеловала Силы Зла в сонную мордочку и тихо-тихо, как маленькая мышка, просочилась в кабинет Василия Савельевича.
Там пришлось потрудиться — не нарушая беспорядка, отыскать в куче хлама «Планъ города Москвы съ пригородами, изданiе Т-ва А. С. Суворина».
Не GPS, конечно, но сойдет.
Оказалось, что нужный переулок — буквально в двух шагах, за Варваркой.
Геля не стала медлить. Стараясь никого не разбудить, выскользнула из дому и отправилась спасать честь семьи Рындиных.
Неудивительно, что она не могла вспомнить! В ее Москве слева от улицы Варварки и до самой реки был ужасный скучный пустырь, а в этой Москве как раз и располагался целый район под названием Зарядье. Папа (который Николас) говорил, что это был один из древнейших посадов города, возникший аж в четырнадцатом столетии. В восемнадцатом веке считался одним из самых престижных районов Москвы, ну вроде Рублевки, а потом обнищал, или, по выражению папы, «живописно отрущобился».
Но, судя по всему, отрущобился он так же неравномерно, как знакомая Геле Хитровка.
В Псковском переулке, куда она свернула с Варварки, соседствовали чистенький немецкий трактир Zum schwarze Katze и огромный мрачный дом с наклонными галереями-пандусами и перекинутыми поперек двора чугунными мостиками.
А неподалеку от церкви Николы Водопойцы располагались маленькие, добротные домики с палисадниками. Кругом густо цвела любимая Гелина сирень, за одним из кустов которой девочка и притаилась. Потому что самый солидный дом и был тем самым, что она искала, а Геля так и не успела придумать, что же она все-таки скажет мерзкой жабе Павловской. Одно было ясно — с «мерзкой жабы» разговор начинать не стоит. Вот Геля и пряталась в кустах, чтобы приглядеться что к чему и все как следует обдумать.
Тем более, что и повод повременить появился — к калитке дома подошел почтальон и позвонил в колокольчик. Через несколько минут выглянула пухленькая горничная, похожая на лягушонка, — глазки выпучены, длинноватые губы плотно сжаты.
— Ну, здравствуй, клюковка моя, — развязно приветствовал ее почтальон. — А хозяйка-то дома?
Горничная замычала, помотала головой.