Ведьмины круги (сборник), стр. 9
«Дать вам надлежащий ответ. У меня мозги не в порядке».
Вместо простого спасибо говорилось:
«Благодарю вас, друг мой. – И прибавлялась ремарка: – Полоний уходит».
Если отец вставал от телевизора, ругаясь по поводу телесериала, клипа или рекламы, следовало замечание:
«Раз королю неинтересна пьеса, нет для него в ней, значит, интереса».
Если мать объявляла, что идет готовить обед или ужин, изрекалось:
«„Покамест травка подрастет, лошадка с голоду умрет…“ – старовата поговорка».
Стоило застать друг друга с книжкой, газетой или телепрограммой в руках, как полагался следующий диалог:
«Что читаете, милорд?»
«Слова, слова, слова…»
«А в чем там дело, милорд?»
«Между кем и кем?»
«Я хочу сказать, что написано в книге, милорд?»
«Клевета. Каналья сатирик утверждает, что у стариков седые бороды, лица в морщинах…»
Старик по-прежнему неподвижно сидел на лавочке, опираясь руками на клюку и уставясь в землю. Я с беспокойством посматривал на часы: Катька не возвращалась. И я вдруг вообразил, что она может никогда не выйти из этого проклятого дома. «Через десять минут пойду на розыски», – решил я. Но Катька появилась раньше.
– Ну что? – Я подбежал к ней.
– А платье очень необычное, будто старинное, – мечтательно сказала она. – В нем есть нечто… Я не могла удержаться, чтоб не примерить. И чего это ты говорил, что я не влезу в него? Чуток тесновато, но прекрасно влезла.
– Ты узнала, что требовалось?
– И более того, – загадочно ответила она. – Не понимаю, почему ты постоянно во мне сомневаешься?
– Говори.
– В этом платье венчалась ее внучка. Купили его у соседки слева, видишь зеленый фронтон? Там невестка в нем выходила замуж. А невестке с зеленым фронтоном платье досталось от соседки справа, угловой дом на горушке. Вот тебе и вся цепочка событий.
Я потащил Катьку смотреть угловой дом. Он дремал под солнышком, как давешний старик на скамеечке. Три окна на улицу были завешены тюлем.
– А слабо тебе зайти сюда и разведать про платье?
– Слабо, – отозвалась она. – Мне надоело участвовать в этих глупостях. Здесь нет никакой загадки. Даже если Люсина мать тебя не обманула, продать платье могла сама Люся. Ты говорил, что у нее была какая-то тайна, она чего-то боялась. Часто за такие вещи приходится платить. Деньгами тоже.
Она в общем-то совсем не глупая, эта Катька, но бывает до чрезвычайности вредная и бестактная. Мы с ней шли пешком, презрев автобус, и каждый думал о своем. Временами она самоотречение мурлыкала:
– «Чтобы выпить двести грамм, пойди возьми стакан из тонкого стекла, а лучше хрусталя, чтоб отражалась в нем вечерняя заря и чтоб играло солнце…»
Ее любимая песня. И это она считает философией!
Перед сном я открыл позабывшегося «Гамлета», Люсину книжечку, которая так у меня и осталась. Тишина стояла вокруг. Когда смолкают звуки города, со стороны железной дороги явственно слышны поезда и электрички. Та-та, та-та, та-та – доносится долго и тоскливо. Может, знай я это постукивание с детства, казалось бы мне оно романтичным? Но в детстве я привык слышать, как ветер шелестит в деревьях, как дождь шуршит в листве, именно шуршит, потому что здешний дождь только и умеет бессмысленно лупить по подоконнику. Как снег пойдет зимой, я тоже не услышу, это больше никогда не повторится. А если мне суждено жениться, то будет у меня какая-нибудь задастенькая Катька. Она никогда не скажет мне: «Да, милорд», «Нет, милорд».
Глава 7
НАБЛЮДАТЕЛЬНЫЙ ПУНКТ
Первого июня писали математику. Я еще успел и Катьке помочь.
Домой возвращаться не хотелось. Мать является с работы не раньше шести. Вышел из школы с Катькой – ее дом как раз напротив, – попробовал напроситься в гости, но она отговорилась домашними делами, будто не я только что решил ей квадратное уравнение.
Не знаю уж как, но через некоторое время я обнаружил себя на пути к Картонажке. Дотелепался до известной улочки, добрел до дома рыночной бабки, а потом до того, в три тюлевых окна, углового.
Напротив стояла каменная часовенка, облупленная – кирпич меж штукатурки светится. Без купола. Окна и двери забиты железом. Стояла она на перекрестке улиц, а меж ней и забором, огораживающим частное владение, разрослись кусты, и сверху пологом нависла густая крона отцветшей черемухи. Проверил – чисто, никто не использует укромный уголок в качестве туалета. Молодая травка лоснится, а по краю, на солнце, – пушистые его собратья, махровые солнышки одуванчиков.
Забрался внутрь. Классный наблюдательный пункт. Притулился к развилке черемухового ствола. Посидел. Интересующий меня дом был глух и слеп: ни калитка не скрипнула, ни тюль на окошках не дрогнул.
Гусеничка спустилась вниз на паутинке. Потом рассматривал паука, заставляя его ползти с ладони на ладонь. Тельце его походило на продолговатую зеленую, как лист салата, бусину, а голова – на круглую янтарную. К голове прилепились две черненькие бисеринки – глаза. Ляжки у паука были розоватые, литые, а от колена ноги поджарые и волосатые.
В засаде я просидел около часа. За это время по улочке не прошел ни один человек. Только кудлатая коротконогая собака очень деловито пробежала сначала в одну сторону, а потом в другую. Я уже собрался отчаливать, но внимание мое привлек участок между рыночной бабкой и моим подопечным домом. Двор хорошо просматривался сквозь штакетник, а там в коротком халатике появилась рыжеволосая девчонка с тазом выстиранного белья. Повернувшись ко мне задом, она принялась встряхивать его и развешивать. Вьющиеся крупной волной бронзово-рыжие волосы плескались по спине. Свободный халатик поднимался вместе с ее руками. Картина открывалась впечатляющая. Развесив белье, девчонка подхватила таз и скрылась, а я отправился восвояси.
Решил прибыть сюда завтра пораньше и узнать, кто живет в доме. Я понимал, что маюсь дурью. Мне нечего было делать, а также я хотел помучить Катьку: надеялся, что заскучает без меня, а возможно, и озаботится, где же я обретаюсь. Разумеется, я не скажу где, потому что она сочтет, что «у меня мозги не в порядке». И будет права.
Я уже спустился по улице, когда навстречу мне попался двухсотый «мерседес». Обернулся ему вослед, но не понял, у какого дома он остановился.
На следующий день я занял наблюдательный пункт в восемь утра, и мои старания увенчались успехом. Около девяти из дома вышли два мужика. Один – молодой, то ли небритый, то ли отпускающий бороду. Другой – лет пятидесяти. А может, шестидесяти. Мужики как мужики. У молодого через плечо перекинута средних размеров темная матерчатая сумка.
Вывод? Нет вывода.
Еще через полчаса бабка вышла. Лет пятидесяти пяти. А может, шестидесяти пяти. Черт их разберет! Тоже обычная бабка, с кошелками. Вскоре возвратилась. Судя по всему, ходила в магазин. Накупила много, в обеих руках принесла. Возвращения мужиков я не дождался, но видел кое-что поинтереснее.
Около полудня к дому подкатил «жигуль». Трое мужчин остались в салоне, а четвертый вылез и тихо поскребся в крайнее окошко. Он не пошел к калитке, а дождался, пока вздрогнула занавеска и рама отворилась. Кто открыл окно – я не видел из-за спины мужчины. Так же внезапно оно затворилось, мужчина сел в «жигуль», и тот укатил.
Вообще-то ничего странного в этом эпизоде не было, тем более в доме вряд ли имелся телефон.
И еще через день я был на Картонажке в своем укрытии. Бабка выходила из дома один раз, но если и была в магазине, то купила какую-то малость. Зато в соседнем доме, в окне, выходящем на улицу, я заприметил рыженькую. Поначалу она сидела у открытого окна с книжкой, а потом разделась до купальника и переместилась на подоконник. То, что не кавалеров она ловила, – однозначно: по улице почти никто не ходил. Она загорала и готовилась к экзамену. За девятый класс она сдавала или за одиннадцатый – определить по внешнему виду да еще с такого расстояния я не мог. Теперь за домом, ради которого сюда приходил, я наблюдал постольку-поскольку, зато за рыженькой – весьма пристально.